Кетцалькоатль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 30

На этом война и закончилась. Уцелевшие жрецы начали орать, что погиб ахкин. Услышав это, отважные воины майя, побросав оружие, совершили стремительный куч чимал в разные стороны.

Я поднялся по лестнице на вершину пирамиды. Там чувствовался слабый ветерок, несущий с моря, которое тут почти со всех сторон, солоновато-йодистый аромат. Внизу у моих ног лежал город, покоренный за несколько минут. В центре дома были каменные, некоторые в два этажа, а на окраинах из жердей, лиан и тростника. Вымощенные камнем улицы пересекались под прямым углом, но заселенная территория имела форму неправильного овала, вытянутого с северо-востока на юго-запад. За крайними домами начинались густые изумрудно-зеленые джунгли.

Мои воины привели несколько захваченных в плен ушмальцев. Их поставили на колени ступенек на десять ниже платформы, чтобы смотрели на меня, задрав головы. В такой позе лучше проникаешься величием победившего тебя. Судя по испуганным лицам, пленные, видимо, предполагали, что их сейчас принесут в жертву. Как бы ни внушали жрецы, что отдать свое сердце и кровь богам — это честь, большая часть индейцев предпочитала жить бесчестными.

— С вами говорит Кукулькан, — начал я. — Теперь вы будете служить мне. Все ремесленники и крестьяне города обязаны вернуться в свои дома и продолжить работу. Их жизни ничего не угрожает. Все будет, как прежде, только править вами будут те, кого назначу я. Воины останутся воинами, но перейдут служить в Тихоо или другой город, в какой назначу. Жрецы, купцы и прочие знатные люди пусть уходят, куда хотят. Все их имущество теперь принадлежит мне.

Я решил использовать опыт хеттов, которые или уничтожали знать покоренных народов, или переселяли, давая под управление простолюдинов другого племени. Так резко понижалась возможность волнений. Для крестьян и ремесленников пришлая знать такая же чужая, как и захватчики, поэтому восставать под ее командованием не решатся, а лидеров из своей среды не потерпят. Западло подчиняться такому же ничтожеству, как сам.

Сакбе из Ушмаля в Кабахаукан была длиной примерно в три с половиной часа пешего хода, то есть около семнадцати с половиной километров, и шириной метров пять. Вымощена каменными плитами, подогнанными очень плотно. Натоптанная, значит, в мирное время по ней было интенсивное движение. За сакбе постоянно следили, не видел ни одной глубокой колдобины или разрушенного участка. Начиналась и заканчивалась высокими каменными арками, украшенными барельефами с рожами и зверушками.

Мы шли по сакбе плотным строем во всю ширину ее, готовые к бою. Кабахауканцы знали, чем закончилось наше нападение на Ушмаль, и их наверняка предупредили, когда мы миновали первую арку. Впереди двигался дозор с собаками, которые и учуяли врага на полпути к городу.

Напали майя с фронта, чем сразу понизили свой боевой потенциал, потому что было их раз в десять больше, могли бы с одинаковой силой надавить на нас со всех сторон. Мы сразу образовали «черепаху», чтобы не пострадать от дротиков, которые метали враги.

Я находился в центре первой шеренге. Хотя на мне не было никаких украшений и головного убора из перьев, кабахауканцы точно знали, кто предводитель. На меня ломанулись самые рослые, крепкие воины. Их план чуть не увенчался успехом, потому что, приблизившись на удар копьем, метнули в меня сети. Если бы это сделал один из них или двое, может быть, и получилось бы, но несколько сетей столкнулись в полете и рухнули клубком на щиты, закрывавшие сверху воинов из первой шеренги. В итоге концы спутанных сетей свисали передо мной, не мешая наносить колющие удары через крупные ячейки кинжалом, на который я сразу поменял саблю, Оружие против меня не применяли, пытались взять живьем, поэтому я убивал каждого, кто пытался схватить меня, а таких одновременно не могло быть больше двух человек. К тому же, тольтеки, стоявшие справа и слева от меня, последовали моему примеру и пустили в ход кинжалы.

Пожилого воина в высоком головном уборе из перьев я принял за обычного воина. Почти все, нападавшие на меня, были примерно в таких же. Или так мне казалось в горячке боя. Зато я обратил внимание, что у него на груди защита из панциря черепахи. Кабахауканец через сеть схватился двумя руками за мой щит и попробовал вместе с ним выдернуть меня из строя. Я сперва уколол его в смуглый и довольно объемный бугор напряженного бицепса левой руки. Когда кабахауканец инстинктивно одернул руку, нанес ему второй удар в бок над набедренной повязкой из яркой, разноцветной, хлопковой материи. Всадил основательно, почти до рукояти и повертел малость. Враг сразу отпустил мой щит и уставился немигающими черными глазами со зрачками, расширенными во всю радужку то ли от боли, то ли от какого-то наркотика. Я воткнул кинжал в левый, понял, что этот всё, после чего занялся вражеским воином, который нападал на моего соседа справа, проверив, на месте ли у него печень? Оказалось, что на месте, даже заорал от боли бедолага. В это время мертвого кабахауканца придавили к моему щиту, и он начал оседать.

Я уже собирался нанести удар следующему врагу, но тот шарахнулся от меня и заорал:

— Куч чимал!

Значит, верхним у моих ног лежал вражеский наком или ахкин.

Развернувшись и продолжая орать, нападавший попробовал удрать. Соратники не сразу поняли его, поэтому продолжили давить, прижав ко мне. Я воткнул ему кинжал в ложбинку на затылке. Смерть струсившего врага была легкой и быстрой. В этот момент до остальных, видимо, дошло, что именно он орал, пока был жив. Через несколько секунд передо мной было пусто, если не считать груду трупов. По сакбе большой толпой и роняя оружие и щиты неслись сотни вражеских воинов. Шлепанье босых ног сливалось в мелодию победы.

Мы перебили почти полторы сотни врагов и потеряли всего четырех человек. Плюс раненых десятка два. Самое забавное, что большая часть раненых располагалась в середине строя и была закрыта щитами со всех сторон, пострадав при этом от камней, выпущенных из пращ. Трупы врагов перетащили к болоту, расположенному неподалеку, накормили аллигаторов от пуза. Своих забрали, чтобы сжечь в захваченном городе. В том, что Кабахуакан уже наш, никто не сомневался.

В общем, мы не ошиблись. Несовпадение было в деталях. Кабахуакан оказался пуст, если не считать несколько собак и индюков, беззаботно разгуливающих по улицам. Я тоже прошелся по городу, полюбовался барельефами на ритуальных сооружениях. Часть была обычна для этих мест — боевые сцены, правители, ягуары, змеи, крокодилы, которые в разных наборах чередовались в разной последовательности, но одно сооружение было украшено одинаковыми рожами с широко раскрытым ртом, в котором был кругляш. Воин-майя из Ушмаля сказал, что это бог дождя Чаака, который глотает, а потом выплевывает солнце. Этот бог был везде, в том числе и в виде барельефов в полный рост, и при этом в нос был вмазан копалли. Наверное, Чаака обладал очень острым обонянием и не переносил неприятные запахи.

Если жители покинули город, значит, он считается проклятым. Мне забобоны индейцев были, конечно, по барабану, но понимал, что жить в Кабахуакане по своей воле не захочет никто из них, а насильно переселять сюда не имело смысла. У меня едва хватало тольтеков на один город, поэтому решил выбрать Ушмаль. Ахкином и одновременно накомом назначил там Уэмака, как самого опытного военного командира. Угрозы от расположенного рядом и враждебного соседа теперь не будет, но дальше на юг, днях в десяти пути, располагались несколько больших городов майя, армии которых могли наведаться в гости. А Кабахуакан пусть поглощают джунгли. Глядишь, что-то сохранится до двадцатого века, порадует археологов и прочих туристов.

В Тихоо обычная жизнь наладилась быстро. Первое время, конечно, были терки между аборигенами и тольтеками. Поскольку сила была на нашей стороне, недоброжелатели или покидали город, или смирялись. Уже через год жители Тихоо разговаривали на волапюке, образованном смешиванием языков майя и тольтеков. Иногда варианты получались такие замысловатые, что даже мне становилось интересно.