Брак с другими видами - Мотоя Юкико. Страница 15
— О!
— Сколько лет… — сказала я с легким поклоном.
Вместо ответа Араи окинул нас с мужем долгим пристальным взглядом.
— Во-от оно как? — протянул он без тени удивления в голосе. — Значит, решили зазоров не заполнять?
— Ну да… Подумали, вроде и так неплохо.
— То есть вас они особо не раздражали?
— Думаю, нет.
— Вот как… Вот как… — Еще раз кивнув, Араи перевел взгляд на мужа, который слушал наш диалог с явным подозрением на лице. — Ну что ж! На свете полно супругов, похожих друг на друга, не так ли? И правда… Наверно, можно и так.
Пробормотав все это, он развернулся и быстро зашагал по коридору в восточное крыло.
Я хотела было спросить его, как мы выглядим с его точки зрения, но не успела и лишь молча проводила его фигурку глазами.
Позже я узнала, что Китаэ-сан с супругом опять перебрались в Сан-Франциско.
Наступает октябрь, и на нас обрушиваются один за другим сразу несколько тайфунов. Все, что скопилось в небесах за сентябрь, теперь выливается на нашу голову, только и говорят все вокруг.
Мой муж начинает все больше походить на меня. Он сходил к врачу, взял больничный и, радостно взвалив на себя ярмо домашних забот, начал ублажать меня хайболами, уложив на диване перед экраном.
С утра объявили, что на нас несется самый огромный в этом году тайфун. Давление резко падает, голова раскалывается с утра, и настроение на редкость паршивое. Пытаясь убежать от себя, я уже начала выпивать раньше обычного, за что теперь на себя же и злюсь.
— Сегодня пробежался по старым лавочкам… — сообщает мне муж после ужина.
— А-а… — отзываюсь я с дивана, не поворачиваясь.
То ли от фритюра, которым я снова набила себе желудок, то ли из-за таблеток от мигрени — сегодня моя прострация куда сильнее обычного. Ну вот! Теперь и на старые лавочки перешел… — думаю я, глядя на спину мужа, усердно складывающего белье на полу.
— Мясная лавка закрыта. Хозяина удар хватил. Так мне сказал зеленщик.
— Да что ты! — удивляюсь я чисто из вежливости: мне эту новость сообщили еще до обеда позавчера.
— А еще говорят, наша химчистка скоро поменяет владельца.
Это мне тоже известно.
Заметив, что мой бокал опустел, он тут же встает и приносит еще.
Какая чуткая женушка.
Он терпеливо дожидается, когда мои губы коснутся нового бокала впервые.
— И кстати… Корм для твоей Дзороми в следующем месяце подорожает. На шестьдесят иен! — объявляет он тоном завоевателя.
Но как раз это я же сама рассказала ему вчера. Попался? — думаю я, глядя на мужа, меняющего позу перед бельем на полу.
— Только не на шестьдесят, а на восемьдесят, — поправляю я. И он как ни в чем не бывало повторяет уже исправленное:
— Корм для твоей Дзороми в следующем месяце подорожает на восемьдесят иен!
Ну и наглец! — вскидываюсь я.
— Страданий домохозяйки не понять тому, кто не бывал в ее шкуре! — заявляю я во весь голос, глотнув хайбола для храбрости.
Но муж делает вид, что не слышит. Только расправляет банные полотенца на деревянном полу и складывает уголок к уголку. Просто отпетый наглец! — снова думаю я.
— Вот и тебе никогда ее не понять! — кричу я все громче. А он, не прерываясь ни на секунду, все складывает и складывает белье.
— Цепляться ко мне бессмысленно! — бросаю я мужу в спину. — Тебя это все равно не спасет! Просто ослабит немного твои страдания, а твой соблазн, твое искушение просто так не исчезнут! Так предайся обоим сразу, какие проблемы? Зачем так мучиться, лишь бы остаться подобием человека?
Алкоголь вперемежку с таблетками развязывает мне язык, и я вываливаю на мужа все, что думаю на самом деле. Слова вылетают из моего рта ровно в тех же пропорциях, что и набивавшие его прежде кусочки фритюра.
— Так вот как ты хочешь обмануть своего мужа?! — раздается вдруг резкий, визгливый голос, какого я в жизни не слышала, откуда-то из-под его загривка.
Оцепеневшая от ужаса, я не способна ответить ни слова.
— Уж я-то знаю, чего ты добиваешься! — заливается странный голос. — Просто я тебе уже до смерти надоел, и ты решила бросить меня, признайся!
Его спина продолжает кричать на меня — моими словами, с моими же интонациями, все сильнее дрожа и расплываясь передо мною. Будто в режиме ускоренного просмотра, я наблюдаю, как короткие волосы на его затылке принимаются буйно расти. Точно масса извивающихся гусениц-землемерок, они складываются в подобие моей прически и тянутся к его плечам.
Доказательство его грязных намерений копошится прямо передо мной. Я приношу с кухни ножницы, раскрываю их и заношу над собственными волосами.
— Почему ты так хочешь стать женушкой вместо меня?! — кричу я его шевелящемуся затылку. — Не смей становиться мной! Стань чем-нибудь получше!
Услышав это, мой муж замирает и больше не складывает белье. Я смотрю, как его уши по-звериному дергаются, и командую прямо в них:
— Ступай в горы и стань там чудовищем, муж!!
Тело мужа трясется и расплывается все сильнее, теряя уже всякое подобие человека. Его контуры тают, а спина передо мной начинает пульсировать, то сжимаясь, то раздуваясь, точно огромный шар, снова и снова. Но при этом он по-прежнему не желает повернуться ко мне. Охваченная ужасом, я решаю, что терять уже нечего, и, заходясь от крика, дочитываю свой приказ до конца:
— Тебе больше не нужно быть похожим на моего мужа! Прими ту форму, которую сам захочешь!!
Тело мужа раздувается еще сильней. А затем взрывается. Бабах!! — и мелкие бесчисленные ошметки заляпывают пол и стены.
Выключив бубнивший до сих пор телевизор, я поднялась с дивана и оглядела пространство, заляпанное останками кого-то похожего на моего мужа.
Как вдруг…
— Ва-ау! — вскрикнула я.
На полу, у самого подножия горы из аккуратно сложенных полотенец, расцвел одинокий пион. С тонкими, почти прозрачными лепестками. Совсем никак не похожий на моего мужа.
Неужели такой человек, как он, и правда мечтал превратиться в столь хрупкое, деликатное создание? Чем больше я любовалась им, тем шире распахивала глаза.
Будто в доказательство того, что когда-то он действительно был моим мужем, этот горный цветок пустил корни в его свежевыстиранных трусах.
Все-таки странная штука — супружество. Все эти годы мы с мужем прожили бок о бок, каждую ночь делили постель, но мне даже в голову не могло прийти, что на самом деле он хотел стать белоснежным горным пионом.
Дождавшись рассвета, я отвезла цветок в горы.
Я высадила его на тихой, залитой солнцем полянке неподалеку от родника, где мы отпускали Сансё. Рядом с сиреневыми бутонами горечавки, чтобы ему было не так одиноко.
Вернувшись домой, я приготовила себе ужин, съела его, помыла единственную тарелку, постирала свою одежду, приняла в одиночестве ванну и залезла в постель.
Я закрыла глаза, и мое тело начало возвращаться в себя. С ума сойти, подумала я. У меня было тело, которое не было больше ничьим? — ощутила вдруг я, с блаженством расслабляясь под собственными касаниями.
Год спустя, поздней осенью, я отправилась в горы — навестить своего мужа, который превратился в горный пион.
Он встретил меня в самом цвету, распустив свой героический белый бутон, который сиял, как бумажный фонарик на сельском празднике. И буквально до слез очаровал меня своей изящной осанкой. Горечавка рядом с ним тоже держалась молодцом и цвела ничуть не слабее.
Я посидела с ними, пока сердце не наполнилось до краев, а когда встала, оба цветка стали так похожи, что я уже не понимала, который из них мой муж.
Я стояла и смотрела на них, пока неукротимый озноб не заставил меня развернуться, отойти от расщелины и, ни разу не обернувшись, спуститься с гор.
Собаки
В той горной хижине было много собак.
Я любила собак, а собаки любили меня. Их было несколько десятков. И все — белые, как только что выпавший снег.