Рассветная бухта - Френч Тана. Страница 13

— И как он отнесся к этому проникновению?

— Не знаю… Кажется, Дженни так ему об этом и не сказала. Во-первых, она говорила очень тихо — возможно, чтобы не будить детей, — но, с другой стороны, в таком большом доме? Кроме того, она все повторяла: «Я поменяю код, я не могу потратить столько денег на замки, я разберусь с этим парнем». «Я», не «мы».

Еще одна маленькая странность — тот самый подарок, про который я говорил Ричи.

— А почему она не захотела сообщить Пэту? Если она решила, что в дом проникли чужаки, нужно было сразу об этом рассказать.

Фиона снова пожала плечами и еще ниже опустила голову:

— Наверное, не хотела его волновать, ведь ему и так нелегко. Думаю, поэтому и замки не поменяла — Пэт сразу бы заметил.

— Вам не кажется, что это немного странно — и даже рискованно? Разве он не имеет права знать, что кто-то вломился в его дом?

— Возможно. Если честно, я не думаю, что там действительно кто-то был. Ну, то есть какое самое простое объяснение? Что Пэт взял ручку и съел эту чертову ветчину, а кто-то из детей играл с занавесками? Или что к ним проник невидимый взломщик, который умеет проходить сквозь стены и которому захотелось съесть сандвич?

Ее голос зазвенел — она словно оправдывалась.

— Вы так и сказали Дженни?

— Да, более или менее, но стало только хуже. Она завелась: говорила, что ручка особенная — из отеля, в котором они провели медовый месяц; что Пэт знал, что ее нельзя трогать; что она точно знала, сколько ветчины в пакете…

— А она из тех, кто помнит такие вещи?

— Да, вроде того, — выдавила Фиона после паузы, будто эти слова причиняли ей боль. — Дженни… Она любит все делать правильно. Понимаете, когда она ушла с работы, то прониклась ролью мамы-домохозяйки. В доме ни пятнышка, детей она кормила натуральными продуктами, сама готовила, каждый день занималась гимнастикой по DVD-дискам, чтобы похудеть… Так что да, она могла помнить, что именно лежит в холодильнике.

— А из какого отеля ручка? — спросил Ричи.

— Из «Голден-Бей ризорт» на Мальдивах. — Фиона подняла голову и посмотрела на него. — Вы же не думаете, что… По-вашему, ее в самом деле кто-то взял? Вы думаете, что этот человек, который, который… вы думаете, что он вернулся и…

Ее голос начал подниматься по опасной спирали.

— Мисс Рафферти, когда произошел этот инцидент? — быстро спросил я, пока она не потеряла контроль над собой.

Она бросила на меня безумный взгляд, сжала в комок обрывки салфетки и собралась.

— Месяца три назад.

— В июле.

— Может, и раньше, но в любом случае летом.

Нужно просмотреть телефонные счета Дженни и найти вечерние звонки Фионе, а также проверить, не сообщал ли кто-нибудь о чужаках, гуляющих по «Оушен-Вью».

— И с тех пор подобных проблем не возникало?

Фиона вздохнула, и я услышал, как хрипит сдавленная спазмом глотка.

— Возможно, были и другие случаи, но после того разговора Дженни ничего не сказала бы мне. — Ее голос задрожал. — Я ей говорю: «Возьми себя в руки, хватит нести чушь». Я думала…

Она взвизгнула, словно щенок, которого пнули, зажала рот руками и снова зарыдала.

— Мне казалось, что она спятила, что у нее крыша едет, — бормотала она, задыхаясь и вытирая сопли салфеткой. — О Боже, мне казалось, что она спятила.

4

Больше мы ничего не узнали у Фионы в тот день — у нас не было времени ее успокаивать. Прибыл еще один полицейский, и я поручил ему записать имена и телефоны — членов семьи, друзей, коллег, а также рабочие, — отвезти Фиону в больницу и проследить, чтобы она не сболтнула что-нибудь журналистам. Затем мы сдали ее, плачущую, с рук на руки.

Не успели мы отвернуться, как я уже достал мобильник — связаться по рации было бы проще, но в наши дни слишком у многих журналистов и маньяков есть сканеры. Я взял Ричи за локоть и повел по дороге. Ветер, мощный и свежий, все еще дул с моря, превращая волосы Ричи в пучки. На губах я почувствовал вкус соли. Вместо пешеходных дорожек в высокой траве были тропинки.

Бернадетта соединила меня с полицейским, который находился в больнице вместе с Дженни Спейн. По ощущению, ему было не больше двенадцати, вырос он на какой-то ферме и по натуре был аккуратист — то есть то, что надо. Я отдал распоряжения: как только с Дженнифер Спейн закончат в операционной — если, конечно, она выживет, ее нужно поместить в отдельную палату, а он, словно ротвейлер, должен охранять вход. Впускать в палату исключительно по удостоверениям и в сопровождении полиции, а родных не пускать вообще.

— Сестра пострадавшей в любую минуту может отправиться к вам, и их мать тоже рано или поздно приедет в больницу. Заходить в палату они не должны. — Ричи грыз ноготь, склонившись над телефоном; услышав эти слова, он поднял глаза на меня. — Если они потребуют объяснений — а они потребуют, — не говори, что получил от кого-то приказ. Извинись, скажи, что таков порядок, его нельзя нарушать, и повторяй это до тех пор, пока они не отстанут. И, сынок, найди себе удобный стул. Ты, похоже, там задержишься. — Я повесил трубку.

Ричи прищурился, глядя на меня против солнца.

— Думаешь, перебор? — спросил я.

Он пожал плечами:

— Если сестра не наврала про чужака в доме, то история жутковатая.

— Думаешь, я охрану организую потому, что сестра рассказала жутковатую историю?

Он сделал шаг назад, поднимая руки, и я сообразил, что повысил на него голос.

— Я просто хотел сказать…

— Приятель, ничего «жутковатого» не существует. Жуть — это для детей в Хеллоуин. Я просто стараюсь позаботиться обо всем. Подумай, какими идиотами мы будем выглядеть, если кто-то проберется в больницу и закончит дело. Хочешь объяснять это журналистам? Или — еще лучше — хочешь объяснять старшему инспектору, каким образом на первых полосах появились фотографии ран Дженни Спейн?

— Нет.

— Я тоже. И поэтому готов немного перегнуть палку, лишь бы этого избежать. А теперь давай отведем тебя в тепло, пока большой злой ветер не выморозил твои крошечные яички.

Пока мы шли по дороге, ведущей к дому Спейнов, Ричи держал рот на замке, но вдруг осторожно сказал:

— Родственники.

— Что с ними?

— Вы не хотите, чтобы они ее видели?

— Не хочу. Скажи, тебе удалось выцедить достоверную информацию из речи Фионы — помимо ужасов?

— У нее были ключи, — неохотно выдавил он.

— Да. У нее были ключи.

— Она в раздрае. Может, я и лопух, но мне не показалось, что она притворяется.

— Может, да, а может, и нет. Я знаю одно — у нее были ключи.

— Спейны замечательные, они любят друг друга, любят детей… Она говорила о них, словно они живые.

— И что? Если она притворялась раньше, то могла изобразить и это. Кроме того, ее отношения с сестрой совсем не такие простые, как она хочет представить. Нет, с Фионой Рафферти нам еще много придется общаться.

— Точно, — сказал Ричи.

Я толкнул дверь, но он затоптался на коврике, потирая затылок.

— В чем дело? — спросил я, смягчив голос.

— Она еще кое-что сказала.

— Что?

— Надувные за́мки — дорогое удовольствие. Сестра хотела взять такой напрокат по случаю первого причастия дочки. Пара сотен.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Их финансы. В феврале Патрика увольняют, так? В апреле денег еще полно, и они привозят надувной замок на день рождения Эммы. Но в июле они уже на мели — у Дженни нет денег на замки, хотя ей кажется, что в доме кто-то побывал.

— Ну и что? У Патрика просто закончилось выходное пособие.

— Да, скорее всего. Об этом я и говорю: деньги закончились слишком быстро. У меня куча друзей, которые потеряли работу, но у всех, кто провел на одном месте несколько лет, сбережений хватит надолго — если сильно не тратиться.

— И какие у тебя идеи? Азартные игры? Наркотики? Шантаж? — В нашей стране пьянство даст фору всем остальным порокам, но потратить все сбережения на бухло за пару месяцев невозможно.