Рассветная бухта - Френч Тана. Страница 22

Все это добро мы подробно изучим позднее, когда оно приедет в отдел, но первое представление я хотел получить прямо сейчас. Мы сели на кровати. Ричи на секунду замялся, словно опасаясь ее испачкать — или испачкаться, — а затем развернул бумагу.

Сверху лежали важные документы: четыре свидетельства о рождении, свидетельство о браке. У них была страховка — не просроченная, — по которой в случае смерти одного из супругов погашался кредит на дом. Еще один полис: двести штук на Патрика и сто на Дженни, — но срок его действия истек летом. По завещанию они оставляли все друг другу; если бы умерли оба, все — в том числе опека над детьми — досталось бы Фионе. На свете полно людей, которые не отказались бы от пары сотен тысяч и нового дома, и были бы просто счастливы, если бы к этому богатству не прилагалась пара детишек.

Затем мы перешли к счетам — и Фиона Рафферти переместилась в списке подозреваемых так далеко, что едва не скрылась из виду. У Спейнов все было просто — один совместный счет для доходов и расходов, что для нас, конечно, плюс. Как мы и предполагали, они сидели без гроша. Бывшая контора Патрика отвалила ему кругленькую сумму при увольнении, но с тех пор единственным источником дохода было пособие по безработице. А расходы не прекращались. В феврале, марте, апреле деньги уходили с той же скоростью, что и раньше. В мае Спейны начали урезать расходы. В августе вся семья уже тратила меньше, чем я один.

Слишком поздно. Ипотека была уже на три месяца просрочена, и Спейны получили два письма от кредиторов — каких-то ковбоев под названием «Время для дома», — причем второе было куда хуже первого. В июне они выбрали для мобильников другой тарифный план — без абонентской платы — и практически перестали кому-то звонить. Счета за четыре месяца соединены канцелярской скрепкой — общей суммы школьнице едва хватило бы на неделю разговоров. В конце июля внедорожник отправился туда, откуда приехал; они уже месяц не платили по кредиту за «вольво», четыре месяца — по счетам кредитных карт, и, кроме того, задолжали полтинник за электричество. В последнем письме из банка сказано, что на счету у них триста четырнадцать евро пятьдесят семь центов. Если Спейны и занимались темными делишками, то у них это получалось либо очень плохо, либо просто великолепно.

Даже начав экономить, они не отказались от беспроводного Интернета — надо как можно быстрее передать их машину компьютерщикам. Даже если к Спейнам никто и не заходил, в распоряжении Патрика и Дженни был целый Интернет — а в киберпространстве люди рассказывают такое, о чем не поведали бы и лучшим друзьям.

В каком-то смысле Спейны обанкротились еще до того, как Патрик потерял работу. Да, он неплохо зарабатывал, однако долг по кредитке почти всегда был максимальным — шесть тысяч; в счетах я обнаружил, что Спейны тратили трехзначные суммы в магазинах «Браун Томас», «Дебенхэмс» и на нескольких сайтах с до боли знакомыми женскими именами, а еще ведь нужно было платить за две машины и дом. Только неопытные люди считают, что банкрот — это человек, который зарабатывает меньше, чем тратит; любой экономист вам скажет, что банкротство — это состояние души. Кредитная система рухнула не потому, что однажды утром люди обеднели, а потому, что испугались.

В январе, когда Дженни потратила 270 евро на сайте под названием «Туфли для вас», Спейны были в полном порядке. В июле, когда она побоялась сменить замки на дверях, хотя в дом проник чужак, семья уже падала в финансовую пропасть.

Некоторые люди, попав под раздачу, занимают оборону и ждут — мыслят позитивно, пока впереди не появится просвет, — но есть и такие, кого уносит течением. Нищета доводит людей до того, о чем они и помыслить себе не могли, толкает законопослушного гражданина к зыбкому, осыпающемуся краю, за которым — десятки видов преступлений. Она превращает тихих, мирных людей в напуганные комки из зубов и когтей. Запах страха — сырой, словно у гниющих водорослей, — был почти осязаем и доносился из глубины шкафа, в котором Спейны держали под замком своих чудовищ.

— Похоже, копаться в жизни сестры нам не нужно, — сказал я.

Ричи еще раз пролистал банковские выписки и остановился на последней — жалкой — странице.

— О Боже, — сказал он, качая головой.

— Честный парень, жена и дети, хорошая работа, дом — все, как он мечтал. И вдруг — бадабум! — мир рушится. Работы нет, машину забрали, дом скоро отнимут — может, Дженни уже думает о том, чтобы взять детей и уйти, ведь семью он больше не обеспечивает. Это могло подтолкнуть его в пропасть.

— И все это меньше чем за год, — заметил Ричи и положил бумаги на кровать, рядом с письмами «Времени для дома» — осторожно, словно они радиоактивные. — Да, такое вполне могло произойти.

— Однако у нас все еще слишком много «если». Впрочем, если парни Ларри не найдут доказательств того, что в доме побывал чужак, если оружие найдется где-то поблизости, а Дженни Спейн не убедит нас в том, что это сделал не ее муж… Тогда дело может быть закрыто значительно раньше, чем мы предполагали.

Снова зазвонил мой телефон.

— Ну вот, — сказал я, выуживая мобильник из кармана. — Сколько ставишь на то, что один из «летунов» нашел оружие?

Звонил «ковбой Мальборо», и голос у него дрожал как у подростка.

— Сэр, — сказал он, — сэр, вы должны это увидеть.

Он был на тропинке Оушен-Вью: этот двойной ряд домов между подъемом Оушен-Вью и берегом вряд ли можно было назвать улицей. Другие «летуны», словно любопытные зверьки, высовывались из окон, когда мы проезжали мимо. «Ковбой Мальборо» помахал нам рукой из окна второго этажа.

У этого дома были только стены и крыша; серые блоки покрылись переплетающимися ползучими растениями. Сад перед домом зарос высокой — по грудь — сорной травой и утесником. Нам пришлось карабкаться по ржавым строительным лесам, стряхивая с ног стебли, и лезть в оконный проем.

— Я не уверен, нужно ли… — начал «ковбой». — Ну, то есть я же знаю, что у вас много дел, сэр, но вы приказали звонить, если найдем что-нибудь интересное. А это…

Кто-то — аккуратно и неторопливо — устроил логово на верхнем этаже. Спальный мешок — полупрофессиональный, для экспедиций в суровые края — прижат с одного конца куском бетона. Толстая пластиковая пленка на окнах защищает от ветра. У стены аккуратно поставлены в ряд три двухлитровые бутылки с водой. Дезодорант, кусок мыла, банная рукавичка, зубная щетка и тюбик с зубной пастой. В углу щетка и совок. Все чисто, ни паутинки. В пакете из супермаркета, прижатом еще одним куском бетона, пара пустых бутылок из-под «Люкозейда», комок шоколадных оберток, остатки сандвича в смятой фольге. На гвозде, вбитом в балку, — пластиковый капюшон от дождя, один из тех, что носят старушки. А на спальном мешке, рядом с потертым чехлом, лежал черный бинокль. Он не выглядел особенно мощным, но это и не требовалось — окна смотрели прямо на чудесную застекленную кухню Патрика и Дженни Спейн, которая находилась всего в тридцати-сорока футах. Ларри и его парни, похоже, обсуждали один из пуфиков.

— Боже милосердный, — тихо сказал Ричи.

Я промолчал: во мне кипела такая злость, что наружу мог вырваться только рев. Все, что я знал об этом деле, взлетело на воздух, перевернулось и рухнуло мне на голову. Это логово не пункт наблюдения наемного убийцы: он все бы заранее убрал, и мы бы ни о чем не догадались. Нет, это не профессионал, которого наняли, чтобы вернуть деньги или наркотики, это псих, о котором говорил Ричи, — человек, который сам приносит неприятности.

Значит, Патрик Спейн все-таки был единственным из сотни. Он все делал правильно. Женился на подруге детства, родил с ней двух здоровых детей; купил хороший дом и убивался на работе, чтобы под завязку набить его сверкающим добром. Он, черт побери, сделал все, что от него требовалось, но затем пришел этот говнюк с дешевым биноклем и разнес все на атомы, а Патрику оставил лишь позор.

«Ковбой Мальборо» нервно смотрел на меня, опасаясь, что снова облажался.