Гавана, год нуля - Суарес Карла. Страница 34

Лео снова сел, взял меня за руки и объявил, что нам надо действовать как можно скорее. Он займется отшиванием итальянки. Если при этом придется нарушить их договор, то и хрен с ним. Мы будем действовать сообща. Получив документ, он закончит роман, и вся слава достанется только ему; но он обещает упомянуть меня в благодарностях и выделить толику денег от продажи авторских прав. «Это все, что я могу сделать», — добавил он, но перед этим мне предстоит выманить у Анхеля документ, а это уже — мое дело.

Единственная проблема: Лео так и не удалось убедить меня в том, что документ находится именно у него. По его словам, Маргарита оставила реликвию у Анхеля, однако Анхель уверял, что она сама сказала ему, что реликвия находится у кого-то еще. И этот кто-то — тот, кто рассказал мне о манускрипте; значит, кто-то врет. Лео огорчился, услышав от меня эти соображения. С какой стати Маргарита стала бы его обманывать? И кто бы мог выкрасть документ из квартиры ее мужа? «Ее отец», — поразмыслив, сказала я. На лице писателя проступило выражение крайнего удивления. «Это профессор, что ли?» — поинтересовался он, а потом заявил, что, с его точки зрения, тот никак не мог этого сделать. Лео с ним не был лично знаком, но знал, что Маргарита не разговаривала с отцом довольно давно, это случилось задолго до ее отъезда.

— Анхель умеет рассказывать сказки, что верно, то верно, — заключил он.

Я улыбнулась. Может, оно и так, вот только я все еще не могла поверить, что Анхель на ходу сочинил, что документ находится у Эвклида.

— Зачем? — спросила я.

Лео, поправив очки, предложил возможное объяснение — простое, но вместе с тем очень разумное.

— Чтобы защититься, — сказал он. — Он соврал, просто чтобы защититься.

По его мнению, Анхель нырнул в постель с Барбарой из-за документа, а еще потому, что она — иностранка. Ну, ты понимаешь: ром, обеды-ужины, дорогие сигареты. У него к ней чисто утилитарный интерес, а вот я, Лео уверен, ему по-настоящему нравлюсь, и меня он терять не захочет. А что произойдет, если я об этой интрижке узнаю? Первый вариант: я захочу бросить Анхеля, и в этом случае он приложит все силы, чтоб меня вернуть. Второй вариант: я захочу как-то ему отомстить, нанести некий ущерб, а наибольшим ущербом была бы утрата им документа, потому что эта бумага — самое ценное, что у него есть. Вот поэтому он и решил подстраховаться, придумав, что документ не у него, а у кого-то другого.

— Я тоже мужчина и писатель, Хулия, поверь мне, я разбираюсь в психологии некоторых персонажей, — завершил свою речь Леонардо.

Внезапно все встало на свои места. С одной стороны, версия о подстраховке прекрасно объясняла, почему Анхель поведал мне историю фамильной реликвии сразу же после своего возвращения из Сьенфуэгоса, то есть в тот момент, когда у него завязались отношения с Барбарой. Я не должна была упускать из виду, что у моего ангела богатое воображение. С другой стороны, факты просто вопили о невиновности Эвклида. Ведь он первым заговорил со мной о Меуччи, он сам показал мне все, что у него было, он сообщил, что Маргарита отдала документ писателю, и он буквально только что дал мне адрес Музея Гарибальди — Меуччи, планируя наши совместные действия. Нет, Эвклид определенно не владел манускриптом. Да, он украл мою дипломную работу, это верно, но абсолютным, полным сукиным сыном он не был. Сукиным сыном сейчас был потерявший последнюю совесть Анхель, который спит с иностранкой и сочиняет затейливые сказки, чтобы запудрить мне мозги. И это мужчина, которого я люблю. Понимаешь? Почему любовь настолько неразумна?

Леонардо не сводил с меня глаз, ожидая хоть какой-то реакции с моей стороны. Я сказала, что если все так, как он предположил, тогда, вероятно, «Анхелито» прав и есть два варианта. Бросить его — но этого я делать не собираюсь. Или отомстить за себя, что гораздо более справедливо: отомстить, выкрав документ из его дома, и отдать достойному. Писатель заулыбался, сжимая мои руки. Я посмотрела в его глаза за стеклами очков и спросила себя: неужто и вправду Анхель переспал с Барбарой только из-за документа и нескольких банок пива?

— Определенно, я влюбилась в говнюка, — сказала я, после чего Лео опустился передо мной на колени.

— Анхель не так уж плох, — сказал он. — Маргарита говорила, что любострастие является самым распространенным грехом кубинцев, и Анхелю слишком нравятся женщины. Но в остальном он парень хороший.

Маргариту Анхель очень любил, но не был ей верен, провозгласил Лео и добавил, что я не должна принимать это слишком близко к сердцу, потому что как ни крути, а это такой общенациональный порок. Разве нет? Ему удалось меня насмешить. Я приблизила губы к его лицу и прошептала, что его роман станет совершенным. А он пообещал, что Анхель достанется мне, и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Улыбаясь, я закрыла глаза и вспомнила своего ангела и его обнаженное тело, лицо Барбары, когда она произносила «Сьенфуэгос», и день, когда я в первый раз увидела Леонардо.

— Какой, говоришь, наш общенациональный грех? — перепросила я.

Ответом был его язык у меня во рту. Дождь лил всю ночь.

15

Да, я переспала с Леонардо. Надеюсь, ты не составишь обо мне превратного мнения, потому что к любви это не имеет никакого отношения. Любовь и секс — разные вещи, каждая имеет свою область применения, и дело в том, что в тот момент оба мы в чем-то таком нуждались. Нас обоих предали. Понимаешь? С одной стороны, итальянка воспользовалась Леонардо, кормя его обещаниями: переводы, деньги, награды — все, что расчистит ей путь к документу. А приблизившись к цели, она не моргнув глазом порвала договор, и поди теперь узнай, что затевает она у писателя за спиной. С другой стороны — мой любимый Анхель, который, как полагал Лео, связался с Барбарой из-за документа и нескольких банок пива. Такое поведение смахивает на крысятничество. Ввиду такой корысти, вряд ли ему стоит доверять. Ладно, теперь я его знаю, и у меня только два варианта: принять его таким или нет. В этом и заключалась проблема, которая наверняка в свое время была и проблемой Маргариты — она, по всей видимости, довольно долго мирилась с изменами мужа. Для меня это стало полной неожиданностью — узнать, что Анхель ее обманывал. Еще бы, после его-то сказки об идеальном браке, не позволявшем ему понять причины ее ухода. Однако Леонардо знал их обоих довольно давно, и если Лео и в самом деле, как утверждал Анхель, неровно дышал к Маргарите, то вполне естественно, что его это задевало и, следовательно, ничто не останавливало — он запросто мог раскрыть мне на это глаза. Итак, сводя воедино последние новости: Анхель имел обыкновение обманывать свою бывшую жену, был лицом заинтересованным и, кроме всего прочего, у него находится манускрипт Меуччи. Бриллиант чистой воды. Верно?

Той ночью мы с Лео говорили очень долго. Занятия любовью, или сексом, как это ни назови, были всего лишь передышкой — вроде как расстегнуть ремень, который тебе жмет, или вынырнуть на поверхность после пребывания под водой. Я ощутила себя расслабленной, даже, не знаю, очищенной, что ли. Лежать голой в постели Леонардо было так естественно, словно это должно было случиться, словно это был следующий шаг. Мы уже столько часов проговорили, что, откровенно говоря, единственным новшеством в тот момент оказалось отсутствие на нас одежды. Думаю, что, не случись Анхеля, я вполне могла бы полюбить Лео, хотя, понятное дело, ему я об этом не сказала, а сказала только, что он никогда не был мне безразличен, и это было истинной правдой. Леонардо завораживал меня речами и привлекал манерами; а кроме этого, было еще одно, для меня неизбежное: мне страшно нравятся мулаты. Даже если тебе ничего не известно об их скрытых от глаз качествах, после той ночи… Сейчас, когда мы друг другу полностью доверяем, я могу признаться: этот мулат был просто броненосец «Потемкин». Матерь божья, если бы он олицетворял нашу национальную литературу, я могла бы поклясться, что наша словесность отличалась бы великолепным здоровьем. Что касается меня — это просто катастрофа, клянусь. С самых юных лет мой аналитический ум побуждал меня всесторонне исследовать маскулинность: тела мужчин, их повадки, их мании. В университете я даже в шутку занималась их классификацией. Так же, как числа, например, подразделяются на натуральные, целые, рациональные, сложные или действительные, мужчины в моей голове подлежали классификации. Единственное, что их на самом деле объединяет, — они все, абсолютно все, под одеждой голые, и здесь начинался мой поиск общих свойств, которые обеспечивали их принадлежность к одному и тому же множеству. Ключевым элементом оказался член. Члены бывают самыми разными и на любой вкус: большие и бессмысленные, как башня Биг-Бен, или маленькие, мультяшные, как хобот диснеевского слоненка; есть такие, что вздымаются, загибаясь то к небу, то к земле, и те, которые агрессивно нацелены всегда вперед; члены разнообразных политических уклонов: одни склоняются влево, а другие — вправо; есть среди них толстяки, как Санчо Панса, и долговязые жерди, как Дон Кихоты; есть ленивые, и есть гиперактивные, есть исследователи и обыватели, быстрые, что твой Спиди Гонзалес, или неторопливые, как мудрые черепахи. Но мало этого, существуют еще и всевозможные их комбинации: донкихотские биг-бены, крюкообразные черепахи, гиперактивные леваки, ленивые консерваторы, спиди-обыватели, санчо-диснеевские-исследователи. Найдется на любой вкус и на любое разочарование — я очень веселилась, классифицируя их. Обыкновенная профдеформация, не бери в голову: таковы уж мы, математики. Кстати, ты знаешь, почему нет Нобелевской премии по математике? Злые языки болтают, что Альфред Нобель так увлекся изобретением динамита, что его жена нашла себе математика, обеспечившего ей «взрывы» в постели. Стерпеть чего оскорбленный муж никак не мог, и в результате наша наука осталась без премии. Вывод: если бы один математик удержался от соблазна залезть в чужую постель, у нас тоже была бы премия. А если б удержалась я, то могла бы отвести от себя неприятности иного рода, но теперь уже поздно.