Памятник крестоносцу - Кронин Арчибальд Джозеф. Страница 39

Циркачи были славный, простой народ. Фернан, укротитель львов, бесстрашно входивший в их круглую клетку в светло-синем с серебром гусарском мундире с разодранным в клочья — для пущего драматического эффекта — рукавом, был необычайно застенчивый человек, жестоко страдавший от нервной диспепсии, по причине которой преданная жена держала его на суровой молочной диете. Сами львы были безвреднее коров. Большинство из них достигло уже крайней дряхлости, все самцы были кастрированы. Если они и рычали, то лишь потому, что приближалось время кормежки и они хотели напомнить о своем существовании, а стоявшие вокруг клетки служители с раскаленными докрасна железными прутьями занимались, в сущности, самым настоящим очковтирательством.

— За двадцать лет у нас не было ни одного несчастного случая, — самодовольно говорил Пэрос и тут же посылал следующее сообщение в местную газету какого-нибудь близлежащего городка, который они собирались посетить:

Два главных клоуна цирка — карлики Макс и Монс — пользовались всемирной известностью. Гвоздем их программы был скетч под названием «Похищение», в котором Макс, обряженный в старомодный дамский туалет, исполнял роль перезрелой невесты. Сценка эта шла с участием допотопного автомобиля «пэнкард», который никак не желал заводиться и в конце концов разваливался на части, неизменно вызывая громовый хохот зрителей. Макс с его проказливой ухмылкой умел заставить весь цирк покатываться от хохота. Однако за пределами арены он был подвержен приступам такой черной меланхолии, что рядом с ним Гамлет показался бы весельчаком. Как-то раз он поведал Стефену печальную повесть своей многолетней безнадежной страсти к скрипачке из оркестра.

Постоянно наблюдая подобного рода несообразности, Стефен был не так уж удивлен, узнав, что японский фокусник — весьма набожный христианин и сектант, что Нина д'Амора, скакавшая на неоседланной лошади, питает непреодолимое отвращение к этим животным, в результате чего у нее развились нервные спазмы и хроническая астма, тогда как акробат Филипп, каждый вечер проделывающий головокружительные трюки на трапеции под самым куполом, почти весь свой досуг посвящает вязанию носков.

Живя под одной крышей с Джо-Джо и Крокодилом, Стефен, естественно, ближе всего сошелся с ними. Жан-Батист, по прозвищу Крокодил, человек с виду вялый и апатичный, был неглуп и сердечен. Стефену удалось сделать несколько удачных зарисовок, когда тот стоял во весь рост на помосте перед глазевшей на него толпой. Жан-Батист получил когда-то хорошее образование в руанском лицее, потом был служащим весьма солидной фирмы «Насьональ», и перед ним открывались неплохие перспективы. Но тут его настигла беда: неизлечимый недуг поразил его и мало-помалу превратил из нормального человеческого существа в нечто смешное и уродливое. Судьба зло подшутила над ним. Недуг разрушил его брак, лишил заработка, и вот, кочуя из одной больницы в другую без всякой надежды на излечение, Жан-Батист попал наконец в качестве дополнительного аттракциона в один из маленьких балаганчиков бродячего цирка Пэроса.

Но особенной симпатией проникся Стефен к Джо-Джо. Бывший жокей был заядлый плут, крал все, что плохо лежит, обманывал каждого встречного и поперечного и при всяком удобном случае напивался до беспамятства, после чего всю ночь мог проваляться под открытым небом на голой земле, «отлеживался». И при всем том было в нем что-то глубоко человечное, дававшее ему право с гордостью утверждать, что ни разу в жизни он не оставил товарища в беде. Нередко, проводив вечером Эмми и возвратясь в свой фургон, Стефен ловил на себе пристальный взгляд Джо-Джо, выражавший не столько сочувствие — на что Джо-Джо был мало способен, — сколько понимание, впрочем не без оттенка иронии и цинизма.

— Гулял со своей зазнобой?

— Да, прошлись немного.

— Хорошо провел время?

Стефен молчал.

Бывали случаи, когда экс-жокею хотелось, по-видимому, продолжить разговор, но он ограничивался тем, что пожимал плечами и, повернувшись к Жан-Батисту, заводил с ним нарочито грубый, малопристойный разговор.

— Какого ты мнения о женщинах, Крок?

— Презираю, но снисхожу.

— Ты рассуждаешь, как женатый человек.

— Да… Я был женат. Моя жена работает теперь стрелочницей на Северной железной дороге в Круазэ. Есть у меня одна заветная мечта: все думаю, может, когда-нибудь парижский экспресс, идущий со скоростью девяносто километров в час, долбанет ее в самое чувствительное место.

— А вот я, хоть и не был женат, но баб люблю. Спать с ними люблю. Во всем прочем они хуже триппера.

— Так ведь, когда с ними спишь, тут-то его и подцепишь!

— Я с такими не сплю. Отродясь не имел дела со шлюхами. Только с добрыми, честными хозяюшками, которые ходят на рынок и жаждут некоторого разнообразия.

— Вот-вот! Разнообразия! Это ты верно сказал. Именно этим я и обязан моим теперешним успехом у женщин.

— Успехом? Да ты же чешуйчатый!

— Вот именно! Я одержал немало побед над моими любознательными зрительницами. Если женщине опостылело супружеское ложе, она на все пойдет ради новизны. Я читал, что убийца, которого должны гильотинировать, — самая приманка для многих баб.

— Sacrebleu! [28] Ну, хоть ты и охотник до таких дел, все же, надеюсь, не дашь отрубить себе ради этого башку?

— Нет. Меня бабы и так любят. Глядя на меня, они представляют себе крокодила с хвостом и думают, что я наделен сверхъестественной мужской силой.

— Но ведь потом их ждет горькое разочарование!

— Только раз в жизни я действительно не оправдал надежд. Одна толстая старая дева, совершенно одинокая, несколько месяцев таскалась за мной из города в город — все надеялась, что если мы разочка два поспим имеете, на свет может появиться аллигатор. Но, к сожалению, ребенок получился вполне нормальным.

Стены фургона задрожали от взрыва грубого смеха, но Стефен не смеялся. Он понимал, что разговор этот ведется специально для него и не со злым умыслом, а чтобы исцелить его от тяжкого недуга. Но недуг этот зашел уже так далеко, что казался ему самому неизлечимым, а капризы Эмми и прихотливость ее настроении еще усугубляли его страдания. Временами она принимала его ухаживания благосклонно. Они льстили ей, и, сидя на ступеньке своего фургона и болтая босыми ногами на солнце, она иной раз беззлобно посмеивалась над Стефеном, гордясь своей властью над ним. И хотя Эмми никогда не была щедра на ласку, все же во время их вечерних прогулок случалось, что, прежде чем исчезнуть во мраке, она снисходительно дарила Стефену поцелуй. Тщетно твердил себе Стефен, что она слишком ветрена и пуста и ему никогда не удастся пробудить в ней ответного чувства. Его неудержимо влекло к ней, как мотылька к цветку, но она оставалась для него недоступной.

Как-то дождливым вечером. Покинув гостеприимные берега Соны, цирк Пэроса вступил в суровый край, именуемый Пюи-де-Дом, и остановился в маленьком, беспорядочно разбросанном городке Мулен-ле-Драж. Первоначально они хотели добраться до Сент-Этьенна, но в пути сломался главный тягач, тащивший за собой целый поезд соединенных попарно фургонов. Управиться с ремонтом меньше чем за сутки не представлялось возможным, и пришлось сделать привал. Пэрос был очень раздосадован тем, что цирк не успеет прибыть в назначенное место к назначенному дню, и, чтобы немного возместить потери, решил дать представление и показать хотя бы часть программы в Мулен-ле-Драже.

Но неудачи преследовали их весь день. Афиши расклеить заранее не успели. Городок при ближайшем рассмотрении оказался нищим и жалким, с единственным промышленным предприятием — полуразрушенным от времени кирпичным заводом. А дождь все лил и лил. И к началу представления в протекающем балагане собралось не больше сотни зрителей.

Верные добрым традициям цирка Пэроса, большинство артистов исполнило свои номера с обычным мастерством, после чего все собрались у большого очага в артистической. Но Эмми в этот вечер особенно не повезло. Во время исполнения первой части аттракциона она дважды теряла равновесие на мокром настиле и падала навзничь вместе с велосипедом. Первое падение вызвало взрыв смеха среди неотесанных зрителей, второе — уже бурю насмешек, сопровождавшихся свистом и улюлюканием. Эмми не закончила программы и, надменно вздернув голову, укатила с арены.