Памятник крестоносцу - Кронин Арчибальд Джозеф. Страница 56

Дорога поначалу была не тяжела, и они продвигались вперед довольно быстро. Когда же начало смеркаться, они стали поглядывать по сторонам в поисках ночлега, и Стефен увидел в отдалении на краю жнивья, где паслось несколько овец, большой сарай. Это была удача. Сарай, полный свежего сена, обещал не только удобный ночлег, но и пропитание для их ослика. Стефен перенес Пейра из тележки в сарай, затем, понуждаемый необходимостью, поймал — после многочисленных неудачных попыток — козу и подоил ее. В тележке отыскалось несколько зеленых початков кукурузы, которые они раздобыли где-то дня два назад, и через полчаса Стефен уже сварил кашу из кукурузы на молоке.

— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он Жерома, когда тот поел.

— Друг мой, я глубоко тронут твоей заботой и вниманием.

— Пустое… а как нога?

— Побаливает, конечно. Однако я расцениваю это, как положительный симптом. Если сегодня мне удастся хорошенько выспаться, к утру я буду совершенно здоров.

Но выспаться Пейра не удалось. Всю ночь он беспокойно ворочался, стонал, кряхтел и что-то негромко бормотал, а когда забрезжил серый рассвет, Стефен увидел, что ему явно стало хуже. Теперь уже Стефен встревожился не на шутку: он понял, что у него на руках тяжело больной человек. Он не решался больше обследовать его ногу в таких условиях. Наложив в тележку сена, он помог Пейра доковылять до нее от сарая, постарался устроить его как можно удобнее и поспешил тронуться в путь.

Отдохнув и поев, ослик бодро шагал вперед. Стефен, как всегда, помогал ему взбираться на склоны холмов, и они довольно быстро продвигались вперед. Если только им удастся к ночи добраться до Малаги — о том, чтобы еще раз заночевать в дороге, Стефен боялся даже подумать, — он сразу отправится в консульство за помощью. В таком крупном порту, несомненно, должен быть французский или английский консул. И он все шагал и шагал, погоняя ослика, останавливаясь лишь на минуту, чтобы напоить Пейра, который страдал от жажды. Передавая Пейра бутылку, Стефен чувствовал, что тот горит, как в огне. Дорога опять испортилась и крутой спиралью полезла вверх, к зубчатому хребту, добравшись до которого и преодолев крутой зигзагообразный спуск они снова оказались перед почти отвесным склоном горы, на который им предстояло взобраться. Однако для отдыха не оставалось времени. В полдень Стефен соорудил из одеяла и палок нечто вроде балдахина над тележкой. Пейра немного успокоился и притих. Он находился, по-видимому, в полубессознательном состоянии. Вся его напускная бравада слетела с него, он то и дело спрашивал, не видна ли Малага.

Теперь уже и Стефен беспрестанно поглядывал через плечо, словно надеясь на чудо, на то, что вдруг, откуда ни возьмись, появится какой-нибудь экипаж, — ну пусть хоть ветхая, полуразвалившаяся колымага, что угодно, — лишь бы это помогло им скорее добраться до цели. Но вокруг не было ни души.

Когда солнце склонилось к закату и от гранитных глыб, торчавших повсюду среди этого безлюдья, протянулись по пыльной земле длинные тени, чувство беспомощности, почти панического страха охватило Стефена. Эти пустынные холмы, эта первозданная дичь и глушь уже сами по себе нагоняли тоску, парализовали волю, заставляли сердце болезненно сжиматься. Стефен совершенно выбился из сил, а его мужественный маленький ослик понуро брел, раздувая, как мехи, потемневшие от пота бока, и находился, казалось, при последнем издыхании. А до побережья все еще оставалось никак не меньше двадцати километров.

Они взобрались еще на один холм, и с вершины его Стефен увидел кучку домишек. Это было крошечное, чрезвычайно жалкое с виду горное селение — всего штук тридцать пещер, выдолбленных в узкой расщелине между скал. Несколько худосочных свиней с засохшей грязью на боках рылось в куче отбросов рядом с полуразрушенным колодцем. Грязь, запустение, убожество и нищета превосходили все, что можно себе вообразить. Ни одного человеческого существа не было видно поблизости.

Стефен остановился возле колодца и посмотрел вверх, на голые каменные стены пещерного селения. Все жилища были расположены высоко над дорогой, по откосам каньона. Мне нужна помощь, думал Стефен. Он оставил тележку у колодца и начал взбираться по крутому склону. Тропинки не было, каменистый, изрезанный трещинами и выбоинами склон горы осыпался под ногами. Стефен несколько раз терял равновесие, но ему все же как-то удалось удержаться и не упасть. Продвигаясь под конец уже на четвереньках, он почти добрался до крайнего жилища, когда нога у него сорвалась и он кубарем покатился вниз. Не успел он, весь в грязи, весь в ссадинах и кровоподтеках, подняться на ноги, как у входа в одну из пещер появился человек с ведерком в руке, вытряхнул из ведерка отбросы и крикнул Стефену, чтобы тот убирался восвояси.

«Они думают, что я пьян», — в отчаянии пробормотал про себя Стефен.

Он поднялся с земли, наполнил водой из колодца свою бутылку, напоил ослика и двинулся дальше. Прошло еще два часа. Какой путь проделали они за это время, Стефен не имел представления. Быстро приближалась ночь, она надвигалась с востока, раскинув свой черный плащ по небу. Стефен с ужасом озирался вокруг, не зная, что предпринять. Вдруг вдали, у края каменистой дороги, он увидел маленький белый домик с пристройкой. Собравшись с духом, он решительно направился к домику.

Когда он подошел ближе, невысокая дверь дома отворилась и на порог вышла женщина. Склонив голову набок, она стояла и, казалось, прислушивалась к его шагам. На вид ей было лет шестьдесят. Крупные, тяжеловатые черты лица, очень смуглая кожа, полные, с синеватым отливом губы и плоский нос делали ее похожей на негритянку. Ее грузную фигуру облекало поношенное черное платье. Глаза у нее были выпуклые, темные, странно тусклые, и, подойдя ближе, Стефен вздрогнул, увидав в центре каждого зрачка желтоватое пятнышко трахомы. Но даже не столько это, сколько выражение терпеливой покорности, застывшее на этом невидящем лице, сразу убедило Стефена в том, что женщина — слепая.

— Сеньора! — Голос Стефена звучал хрипло. Горло у него пересохло, он едва ворочал языком. — Мы чужие в этой стране, направляемся в Малагу. Мой друг болен. Умоляю вас, не откажите нам в ночлеге.

Наступило молчание. Женщина стояла неподвижно, скрестив на груди руки, и Стефену бросились в глаза ее корявые, обломанные ногти. Казалось, она прислушивается к движению воздуха, пытается каким-то странным, одной ей известным способом определить, правду ли сказал незнакомый человек, более того — понять, что за люди эти ночные посетители. Прошла минута, другая. Затем, все так же молча, женщина повернулась, подошла к крытой травою пристройке и распахнула дверь.

— Можете расположиться здесь. — Жестом она указала внутрь пристройки. — А для вашего ослика найдется место за домом.

От этой нежданной радости, от сознания, что после стольких мытарств и бедствий они, наконец, обрели кров, Стефен онемел. Он был так взволнован, что не смог произнести ни слова, даже не поблагодарил хозяйку за ее радушие. Комнатка была бедная, но чистенькая, с глинобитным полом. Под керосиновой лампой, подвешенной к потолку, стоял стол и деревянный табурет. В углу на деревянном топчане лежал матрац.

Стефен помог Пейра вылезти из тележки и добраться до низенького топчана. После этого Стефен раздел его, смыл дорожную пыль с лица, надел на него чистую рубашку. Марлевая повязка с ватой еще держалась на ноге, и он не стал ее снимать. Затем он отвел ослика в хлев, напоил его и отдал ему все сено, оставшееся в тележке. Выйдя из-за угла пристройки, он столкнулся с хозяйкой. В руках у нее была глиняная миска с густой бобовой похлебкой.

— Я принесла вам поужинать. Это не бог весть что, но может пойти вашему приятелю на пользу.

И снова Стефен в первую секунду оторопел. Затем сказал:

— У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас за вашу доброту. Поверьте, мы бы не стали вас беспокоить, если бы не крайняя нужда.

— Если вам хуже, чем мне, значит и в самом деле худо.