Автономия и ригидная личность - Шапиро Дэвид. Страница 33

То, что физическое изнасилование или попытка лишения Шребера маскулинности означало совершение насилия над его волей с целью сделать его более «податливым», объясняет не только появление у него страха, но и побуждение «мужского достоинства» и «всей моральной сущности» сопротивляться этому насилию. Действительно, Шребер говорит, что «любая, даже самая страшная смерть для него будет лучше такого позорного и унизительного конца»^[94].

При чтении «Мемуаров» Шребера ясно просматривается борьба его мужского достоинства и самоконтроля с женской чувственностью и «похотливостью». Он все время отождествляет женственность и эротическую чувственность. Так, он утверждает, что «нервы похотливости существуют во всем теле женщины, тогда как у мужчины они присутствуют только в гениталиях и в непосредственной близости от них...»^[95] и что «чувство сексуального наслаждения, независимо от его психологической основы, гораздо больше присуще женщине, чем мужчине, и пронизывает все ее тело... особенно молочные железы...»^[96].

Такое противопоставление полов, которое также включает в себя и противопоставление состояний, сохраняется даже у человеческих душ после физической смерти человека: «Состояние мужского Блаженства выше состояния женского блаженства; оказывается, что женское блаженство в основном состоит из непрекращающегося ощущения похоти»^[97].

Борьба Шребера против подчинения похотливой чувственности на самом деле была непрерывной борьбой воли.

«Уже больше года женские нервы или нервы похотливости, которые практически везде пронизали мое тело, не могут оказать никакого влияния на мое поведение и на мой образ мышления. Я подавляю каждый женский импульс с помощью моего чувства мужского достоинства и святости моих религиозных мыслей... С другой стороны, моя сила воли не может предотвратить внезапные приступы ощущения похотливости, особенно когда я лежу в постели»^[98].

Фактически, подавить волю и самоконтроль значило для Шребера почти то же самое, что «погубить душу», если вообще для него что-то значило. Таким образом, в своем довольно взвешенном и примирительном письме Флексигу, с которого начинаются его «Мемуары», Шребер предполагает:

«Возможно, все разговоры о том, что кто-то погубил свою душу, можно объяснить тем, что душа запрещает нервной системе одного человека влиять на нервную систему другого человека настолько, чтобы полностью подавлять его силу воли, как это происходит во время гипноза. Чтобы решительно указать на порочность этой практики, ее следует назвать “убийством души”»^[99].

Как уже отмечалось, в его превращении в женщину существует и дополнительный смысл, который заключается в покорности и подчинении чужой воле. Можно вспомнить, что его психоз сопровождался фантазией или идеей о том, что, «наверное, приятно оказаться женщиной, подчиняющейся мужчине во время полового акта»^[100]. Фантазия Шребера отражает влечение, которое мы называем гомосексуальным исходя из его ориентации и объекта. Но в данной фантазии о половом акте сексуальные отношения можно рассматривать как один из видов отношений, где проявляется покорность. Покоряться, подчиняться, уступать, капитулировать — это для Шребера женский тип сексуального поведения, и такое представление о нем в то время было широко распространено, и в какой-то мере оно сохраняется и сейчас. Таким образом, в фантазии о превращении в женщину и в идее о женской сексуальности для Шребера содержатся оба вида покорности воли. С одной стороны, это покорность, о которой мы говорили в связи с сексуальным мазохизмом: отказ от самоконтроля, т.е. подчинение эротической чувственности. С другой стороны, это подчинение воле другого. Как мы уже отмечали, для ригидной личности эти два вида подчинения могут быть в определенной, но индивидуальной мере одинаковы: оба вида подчинения могут быть эротическими, и, несомненно, они оба являются ненавистными и отвергаемыми. Впоследствии я снова коротко обращусь к этому.

Со временем Шребер «смирился» со своим превращением и даже его принял. Он смог это сделать, не потеряв уважения к себе, и фактически переоценил смысл и обстоятельства изменения, которое должно было оказаться для него унизительной покорностью во исполнение воли Бога. Он пришел к тому, чтобы в потворстве похотливости видеть свой долг. Причиной этого «изменения воли» стала не «бесчувственность», а стремление служить Богу. То есть он осознал, что для него «в отношении к похотливости больше нет моральных ограничений, а в некотором смысле действует совершенно обратное»; его долг стал заключаться «в стремлении придать ощущение божественной эманации переживанию женщины, находящейся на вершине сексуального наслаждения»^[101].

Цель нашего анализа заключается не только в том, чтобы предложить альтернативный смысл гомосексуальному смыслу фантазии Шребера о его превращении в женщину, но и в том, чтобы найти другой и, наверное, более глубокий смысл в идее его изначального отвращения к такому превращению. Фантазия феминизации содержала не только сексуальную ориентацию; у Шребера она содержала в себе идею полного подчинения мужского достоинства, самоконтроля и моральных норм — унизительной женской эротической чувственности. Это обстоятельство (внутренний конфликт Шребера, связанный с его гомосексуальностью, одновременно является волевым сопротивлением ригидной личности, борьбой за сохранение своего авторитета и за волевое поведение в целом) позволяет понять и особое напряжение этой борьбы, и ее превращение в специфичную паранойяльную форму. Ибо именно такая волевая борьба может превратиться в проективную борьбу воли с внешними фигурами. Иначе говоря, ощущение таким человеком соблазна подчинить свою волю женской сексуальной чувственности — или, по сути, любое ощущение ослабления воли (которое ригидные мужчины абсолютно всегда считают «женской» слабостью и мягкостью) — повышает напряжение защитного и, в конечном счете, проективного ожидания унижения и подавления, особенно у тех мужчин, которые являются объектами такого соблазна.

Что же представляют собой гомосексуальные импульсы? Является ли скрытое гомосексуальное влечение независимым фактором, отвержение которого может даже способствовать ослаблению ригидности и развитию личности так же, как его усиление вызывает резкое усиление ригидности? Или, наоборот, гомосексуальное влечение является результатом или одним из аспектов ригидного характера такого типа? Эти вопросы вызывают еще один, непосредственно связанный с нервным срывом Шребера. Если паранойя Шребера стала прямым последствием усиления гомосексуальных импульсов, имело ли данное усиление независимую природу или оказалось первым проявлением этого нервного срыва, нарушением стабильного состояния его ригидного характера?

Все ригидные личности находятся под воздействием образа высшего авторитета и в той или иной мере амбивалентны в своих чувствах к авторитетным фигурам: с одной стороны, они испытывают крайнее уважение, восхищаются ими и подражают им; с другой стороны, они сопротивляются их воздействию, обижаются на них и от них защищаются. У стабильной одержимо-навязчивой личности эта амбивалентность выражена гораздо меньше. Она ограничена уровнем, позволяющим достичь подлинного самоуважения и ощущения собственного авторитета. Но в той мере, в которой их не удается достичь (как это происходит с менее стабильной и более паранойяльной личностью), авторитетные и статусные фигуры начинают играть важную роль и привлекают их интерес. Для паранойяльной личности они превращаются в объекты почитания и восхищения (зачастую так население почитает своих правителей и восхищается ими), а следовательно — и в объекты, вызывающие высокомерную обиду и защитную враждебность. То, что параноик стремится отгородиться от некоторых авторитетных фигур, пренебрежительно о них отзываясь и стараясь их унизить, или, иначе говоря, что его почтение к ним полно злости, зависти и ощущения его собственного подчиненного положения, — не может скрыть (только если от него самого) условность его уважения и почтительного отношения. Эти авторитетные фигуры не выходят у него из головы. Он хочет заслужить их уважение, их признание, их благодарность, получить от них награду, оказаться им полезным, услужить им, стать их протеже. Стать орудием такой власти и воли для параноика — значит почувствовать свою силу и авторитет подобно тому, как в более мягком варианте одержимо-навязчивая личность усиливает ощущение своего авторитета и своей значимости, идентифицируясь с догмой. При этом ригидная высокомерная паранойяльная личность ненавидит в себе эти чувства. Она считает их (если осознает их вообще) признанием своей подчиненности, оскорбленного и униженного состояния. Обычно параноик лишь смутно осознает эти чувства; они вытесняются из его сознания порождаемыми ими защитными чувствами, прежде всего — защитным гневом. А потому паранойяльная личность лишь мимолетно осознает и чувство своей подчиненности таким авторитетным фигурам, и степень и природу своей заинтересованности в них; но такой человек крайне чувствителен и часто выражает свое раздражение при малейших проявлениях пренебрежения, снисхождения или отказа.