Дядя самых честных правил 6 (СИ) - «Котобус» Горбов Александр. Страница 6

— Не знаю, — шепнул я заговорщицки, — мне они тоже не попадались.

Минуты бежали, а наш проводник не спешил возвращаться. Чтобы хоть чем-то себя занять, мне захотелось немного пошутить. Ну, что ещё делать в такой ситуации? Пялиться в стену и думать об одном и том же?

— Таня, какую мы связку с левитацией нашли?

— Двойная Тильда с Печатями и Седилем.

— Вот и замечательно, сейчас мы их испытаем.

Я сдвинул стол и на полу изобразил магическую связку. Вернул стол на место и прямо на столешнице начертил вторую фигуру из Знаков.

— Ой!

Стол дрогнул и взлетел над полом. Невысоко, на какие-то полдюйма, но резные ножки повисли в воздухе и не собирались опускаться. Я толкнул стол, пытаясь сдвинуть его с места. Но тот лишь закрутился вокруг оси, будто волчок.

— Забавно, да?

Мне стало смешно, когда я представил реакцию прислуги на летающий стол.

— Константин Платонович, а он так и будет висеть?

— Пару дней, не больше. Знаки быстро разрядятся, там совсем чуть-чуть эфира.

За дверью послышался шум, и я хлопнул ладонью по столу, останавливая вращение.

Разумовский заглянул в комнату и поманил рукой.

— Идёмте. Только тихо, никаких разговоров.

Мы снова оказались в коридоре и пошли за фаворитом. Мы путешествовали по дворцу, будто по внутренностям чудовищного зверя — здесь полно было старой магии, запаха плохих смертей и своя тайная, непонятная посторонним жизнь. Дворец пожирал жизни неосторожных, даруя избранным господство над огромной страной. Особая аура власти пропитала его стены и дышала в затылок, заставляя покрываться мурашками спину. Нет, жить в таком месте могут не многие, и я точно не в их числе.

— Проходите.

Разумовский впустил нас в очередную дверь и зашёл следом. Эта комната оказалась богато обставлена, с излишней кричащей роскошью, расписанным потолком и позолоченной мебелью.

— Там, — указал фаворит на дверь в противоположной стене, — покои императрицы. Она примет вас прямо сейчас. Подождите, я доложу Её Величеству.

Он скрылся за указанной дверью, а мы снова остались одни. Таня дрожала, будто от холода, и я взял её за руку.

— Всё будет хорошо, обещаю.

Девушка ответила мне благодарным взглядом, не в силах даже улыбнуться от охватившего её волнения.

— Татьяна, — Разумовский появился снова и жестом подозвал девушку, — она ждёт вас.

Он пропустил Таню в покои императрицы и закрыл дверь, оставшись снаружи вместе со мной.

— С вами, возможно, она поговорит позже. Сейчас Елизавета Петровна хочет видеть дочь с глазу на глаз.

Мне ничего не оставалось, кроме как ждать. И надеяться на лучшее.

— По маленькой, Константин Платонович?

Мы уже почти час ждали, пока Елизавета разговаривала с Таней. Разумовский молчал, то садился в кресло, то вставал и начинал ходить из угла в угол. Мельтешение фигуры раздражало, и я старался не смотреть на него. В конце концов он не выдержал и вытащил из шкафчика хрустальный штоф, на четверть полный прозрачной жидкостью. Судя по запаху, сегодня вечером он уже прикладывался к этому «сосуду отдохновения». Следом на столе появилась пара рюмок и вазочка с чёрной икрой. Кстати, на последней я заметил деланные Знаки, работавшие как холодильник.

— По одной, для душевного равновесия.

— Чуть-чуть.

Кивнув, Разумовский налил в рюмки, одну полную, вторую едва на донышко, и подал последнюю мне.

— За здоровье Елизаветы.

Он опрокинул содержимое рюмки в себя и тут же закусил ложечкой икры. Почти минуту молчал, крутя рюмку в пальцах, а затем вполголоса сказал:

— Не любит она, когда я пью. А без этого смотреть не могу, как ей плохо.

Наливая по второй, он продолжил говорить, будто оправдываясь непонятно перед кем:

— Лекари эти дурные. Только и делают, что кровь пускают. Порошки непонятно из чего делают. Я этому немцу говорю: ну-ка, сам свою дрянь съешь. Вдруг там отрава? Он давай отказываться, так я её прямо в рот ему запихал, вместе с бумажкой. А Лизавета ругаться стала, выгнала меня и врачей бить запретила.

Разумовский снова сунул мне рюмку и посмотрел с прищуром.

— Константин Платонович, если Елизавета захочет вас наградить — не отказывайтесь.

— Я не сделал ничего сверхъестественного, а только восстановил справедливость.

— Неважно, — он скорчил недовольную рожу. — Матушка-императрица не любит, когда отвергают её дары. Считает это пренебрежением.

Ёшки-матрёшки, какие тут сложности! Казалось бы, самая могущественная женщина в стране, а тоже имеет заморочки и обиды.

— Спасибо, что предупредили. Возьму, если будет предложено.

Фаворит кивнул и забрал у меня пустую рюмку. Но налить заново не успел. Дверь открылась, и из покоев императрицы вышла Таня. Глаза у девушки были заплаканные, а нос покраснел.

— Алексей Григорьевич, вас зовут, — Таня шмыгнула носом.

Быстро спрятав штоф, Разумовский кинулся на вызов. А я подошёл и обнял Таню. Она прижалась ко мне, зарывшись лицом у меня на груди. Ничего не спрашивая, я гладил её по голове и шептал что-то успокаивающее.

— Мама сказала, — наконец сказала Таня, — что мне надо уехать. Чтобы меня никто не обидел после её смерти.

Ответить я не успел. Снова появился Разумовский и кашлянул в кулак, привлекая внимание.

— Её Величество хочет вас видеть, Константин Платонович.

— Никуда не уходи без меня, — шепнул я девушке.

Отпустил её и шагнул в покои императрицы, словно пророк, спускающийся в яму со львами.

Императрица лежала, утонув по плечи в большой пуховой подушке. Чепец на волосах с проседью выглядел как-то особо по-домашнему, а в глазах не было и тени того гнева, что я видел в последний раз. Не грозная повелительница огромной страны, а просто старая больная женщина, уставшая и недавно плакавшая.

— Урусов, — она заметила меня и слабо махнула рукой, — подойди.

Я низко поклонился, остановившись за пару шагов от её кровати.

— Ваше Величество.

— Ближе, — Елизавета кисло усмехнулась, — не укушу.

Она протянула руку, и я склонился для поцелуя. Кожа императрицы пахла лекарствами и лавандовым маслом. Талант так и не вернулся, но я и без него явственно чувствовал: жить ей осталось год-полтора. Болезнь, поселившуюся у неё в груди, не излечить местным эскулапам. Елизавете будет становиться то лучше, то хуже, но конец один — кровотечение горлом и мгновенная смерть.

— Что, Урусов, выслужиться хотел?

— Никак нет, Ваше Величество. Только исправлял ошибку, допущенную моим дядей.

— Парик сними, Урусов.

Подобной просьбы я не ожидал, но выполнил с удовольствием. Терпеть не могу таскать на голове эту жаркую хреновину.

— Ой, страшненький какой, — скривив губы, императрица мотнула головой. — Что она в тебе нашла только? Дурочка глупенькая. Наклонись-ка, Урусов.

Протянув руку, императрица ухватила ладонью меня за затылок и с неожиданной силой притянула к себе, так что мы оказались лицом к лицу.

— Слушай меня, Урусов, внимательно слушай.

В её голосе появилась властность, а глаза слабо засветились магическим светом. От неё ко мне протянулись тонкие ниточки эфира. Магия⁈ Что она хочет сделать?

— Нельзя девочку никому показывать. Сожрут бедняжку, стоит мне помереть. Царскую кровь всегда первую льют, когда корону примеряют. Вот ты доченьку мою и спасёшь, за грехи своего дяди, понял? Спрячешь, что бы ни Пётр Фёдорович, ни кто другой не нашёл. Через три года женишься на ней, если сама того захочет. А ежели нет, устроишь ей брак с хорошим человеком. Понял меня?

— Понял, Ваше Величество.

— Хорошо.

Она отпустила меня и тяжело откинулась на подушке.

— А я тебя награжу, Урусов. Денег дам, чтобы ты мою дочь в достатке содержал, и титул верну. Поклянись, князь Урусов, что Татьяну в обиду не дашь!

Я опустился на одно колено и произнёс слова клятвы.

— Иди, Урусов, — Елизавета закашлялась, — завтра снова сюда приедешь, хочу с дочкой ещё поговорить, а ты деньги с бумагами получишь. Иди, князь, устала я на твою голову лысую смотреть.