Измена по контракту (СИ) - Володина Таня. Страница 41

— Немного, — отвечаю я. — А ты похудел?

— Да, на восемь кэгэ с тех пор, как мы не виделись. Всего — на пятнадцать за полгода. Занимаюсь с тренером два раза в неделю и каждый день хожу пешком. Ну и жрать стал меньше.

— Тебе идёт, — искренне говорю я.

Он довольно улыбается и приосанивается. Симпатичный мужик. Сбросит ещё пятнадцать — станет красавчиком.

— Чему обязан? — Никитос переходит к причине моего появления в «Скорпионе».

Два месяца не встречались, только в соцсетях переписывались, а тут я прискакала, как бешеная лошадь. Явно же не кофе с пончиками попить.

— Ты новости читаешь? — без обиняков спрашиваю я.

— Конечно.

— Про арест Одоевского слышал?

— А-а, так ты поэтому приехала…

— Да. Грушина и Влада тоже задержали.

Никитос машет рукой.

— Да там мутная история. Вроде как этот «Питерстрой» изначально был заточен на отмывание бюджетных средств. Одоевский выбивал для Дроздова госзаказы, тот делал никому не нужные проекты, а потом они по-дружески пилили государственные деньги. Главбух Грушин занимался сокрытием доходов, поэтому пришлось взять его в долю.

— Что значит «никому не нужные проекты»? — возмущаюсь я. — Я не верю, Никита! «Питерстрой» много чего построил!

— Для города? Не так уж много. Все эти заказы — по большей части фикция ради получения финансирования. Я даже не уверен, что проекты были рабочими.

— Но что-то же «Питерстрой» строил!

— Конечно, строил. Они участвовали в конкурсах, которые проводили застройщики, работали с частными заказчиками — вот там всё было по-честному.

— Этим направлением занимался Влад, да? — вспоминаю я.

— Скорее всего. Его отец преподавал в вузе и тырил денежки из бюджета, а Влад работал с частниками. Чай будешь? — спрашивает Никитос и, не дожидаясь ответа, включает чайник. — Получилось довольно удобно: отец сбагрил сыну всю реальную деятельность в бюро, а сын не заморачивался, насколько прибыльны его архитектурные проекты. Он мог работать даже в убыток — госзаказы покрывали все издержки.

Интересная информация.

— Выходит, Влад ничего не знал? Когда отец умер, Одоевский перестал давать заказы, и деньги резко закончились. Контора обанкротилась, а Влад даже не понял, почему это случилось.

— Но контора не обанкротилась, — возражает Никитос. — У них полно денег на валютных счетах. В том-то и проблема.

— Но Влад-то о них не знал! Он совсем не разбирается в бухгалтерии.

— Ничего, следствие разберётся, — резюмирует Никитос.

— А если не разберётся? Если Одоевский и Грушин всё свалят на него?

— В ОБЭП не дураки сидят, не переживай. Они давно пасли «Питерстрой».

— Но арестовали всех только сейчас.

Никитос мрачно на меня смотрит.

Я продолжаю:

— Ты догадываешься, почему ОБЭП не накрыл их раньше?

— Догадываюсь.

— Ага! — восклицаю я.

— Что «ага», Яна? К чему ты клонишь? И так понятно, что после внезапной смерти Дроздова Одоевский и Грушин притихли. Видимо, решали, что делать с деньгами, как перепрятать их в более надёжное место.

— А Владу ничего не сказали, чтобы тот не потратил все миллионы на какой-нибудь небоскрёб?

— Вот именно. Похоже, они пытались договориться с ним по-хорошему, но Влад отказался продавать папино наследие. Он же не знал, что там кубышка. Поэтому пришлось по-плохому.

— С помощью Насти? — подсказываю я.

— Да. Настя явно в этом замешана, — соглашается Никитос. — И когда Одоевский получил доступ к счетам «Питерстроя», он начал спешно выводить деньги. Вот тут-то их и накрыли.

Выводы Никиты совпадают с моими собственными.

— А нас использовали втёмную, — говорю я. — Настя действовала по поручению отца. Она давно уже разлюбила Влада — может, ещё пять лет назад, когда они расстались, — и просто разыгрывала перед нами оскорблённую жену.

— Скорее всего.

— Никита, ты же понимаешь, что ОБЭП тоже до этого докопается? До участия «Скорпиона» в этом деле.

— Мы не сделали ничего противозаконного.

— Мы помогли отобрать фирму у владельца.

— Мы не сделали. Ничего. Противозаконного, — жёстко повторяет Никитос. — Влад добровольно женился, развёлся и переписал фирму на Настю Одоевскую. Мы же к нотариусу ездили. Всё абсолютно законно, комар носа не подточит.

— Ну хорошо, с точки зрения закона мы чисты. А с точки зрения морали?

Никитос закатывает глаза.

— Какой чай ты будешь? — он шарит в деревянной коробке, где хранятся пакетики с чаем. — Хотя выбора нет. Остался только чёрный с бергамотом.

— Никита, помоги вытащить Влада из СИЗО! — прошу я. — Мы его подставили, работали на стороне его врагов, отобрали «Питерстрой». Понятное дело, что это и без нас бы случилось, но так вышло, что мы приложили руку.

Никитос усмехается, и я понимаю почему: я приложила не только руку, но и другие части тела.

— У тебя же есть связи в полиции, — продолжаю уговаривать я. — Помоги ему. Ну хочешь, я на колени стану?

— Яна, ты с ума сошла? Какие к чёрту колени? Не кипишуй, всё будет нормально! Следствие разберётся, насколько он виновен. Он всё-таки десять лет проработал в «Питерстрое» — можно сказать, управлял компанией вместо отца. Это мы решили, что он ничего не знал про бюджетные деньги, а как там было на самом деле — кто его знает?

— Я знаю! Он понятия не имел о махинациях отца!

— Да что ты так рьяно его защищаешь? — не выдерживает Никитос. — Кто он тебе? Муж, брат, сват?

— Он отец моего ребёнка. Я беременна. Вытащи его из СИЗО, пожалуйста! Сделай так, чтобы с него сняли все подозрения. Верни ему честное имя, у него больше ничего не осталось. Умоляю, Никита, спаси его, и я сделаю для тебя всё, что попросишь.

— Твою ж мать! — вырывается у Никитоса. — Янка!

— Ну что? Я же не специально залетела! Я этого не планировала.

Он смотрит на меня со смесью жалости и досады.

— А ты не думала сделать?..

— Нет! — перебиваю я. — Мне тридцать четыре года, это первая моя беременность.

Я рожу этого ребёнка, даже если весь мир будет против. Я так его люблю, что сердце трепещет от счастья. Но этого я Никитосу не говорю, не хочу травмировать его силой своих чувств. Ему и так нелегко. Он на несколько секунд закрывает лицо руками и пытается смириться с тем, что его любимая женщина беременна от другого. Я терпеливо жду его решения.

— Ладно, — наконец произносит он, — я ему помогу, но при одном условии: ты никогда больше с ним не встретишься. Не напишешь ему, не позвонишь. Вычеркнешь его из своей жизни и, уж конечно, не расскажешь про ребёнка. Он не должен о нём узнать, иначе испортит жизнь вам обоим.

Я машинально качаю головой, Никита повышает голос:

— Яна, мне надоело разбираться с твоими проблемами! То Кропоткин, то Дроздов, то ещё кто-нибудь! Ну сколько можно? Ты мутишь с мужиками, не задумываясь о будущем, а я потом разгребаю дерьмо! Ты хоть представляешь, каких людей мне придётся напрячь, чтобы повлиять на следствие?

— Я всё понимаю. Правда. Прости меня. Помоги ему.

Я смотрю на него самым кротким и умоляющим взглядом, какой могу изобразить. Я должна спасти Влада.

— Пообещай, что забудешь о Дроздове, — требует Никитос. — Иначе я и пальцем ради него не шевельну.

— Хорошо, я забуду, — произношу я. — Я больше никогда с ним не встречусь. Не расскажу о ребёнке.

Лучше бы он секса попросил, честное слово!

Мне было бы не так больно.

Это дело оказывается не таким простым, как мне представлялось. Хорошо, что я работаю у Зары Давидовны всего три дня в неделю, поэтому в свободное время тусуюсь в офисе «Скорпиона». Помогаю Никитосу всем, чем могу. Но ему помощь требуется в основном по текущим делам, которые он забросил ради Влада.

Попасть в СИЗО удаётся через пару дней. Разумеется, только Никите и только в качестве адвоката Влада Дроздова. У Одоевского и Грушина есть свой адвокат, но защищать Влада он не собирается.

Весь день сижу на нервах. Пытаюсь сосредоточиться на расшифровке какой-то важной диктофонной записи, которую меня попросил обработать Никитос, но мысленно блуждаю по тюремным лабиринтам в поисках моего возлюбленного. Его хоть в отдельной камере держат или со всякими отморозками? У него есть всё, что нужно? Одежда, шампунь, зубная паста?