Тайна семи - Фэй Линдси. Страница 3

– Вы ранены, мэм? – Наконец-то я обрел дар речи и вскочил на ноги.

– Мне нужен полицейский, – ответила она.

– Вы пришли по адресу. Прошу, присядьте, – сказал я, а мистер Пист торопливо налил ей стакан воды. Похоже, миссис Адамс просто не замечала стула, и тогда я протянул ей руку, и она безвольно, точно марионетка, управляемая новым кукольником, двинулась за мной. – Мы вам поможем.

– Умоляю, помогите!

Слегка надтреснутый голос оказался глубже и ниже, чем можно было ожидать от женщины столь изящного телосложения. От него у меня по шее пробежали мурашки; показалось, что если она крикнет во всю глотку, то сможет направить корабли на скалы. Одному богу ведомо, сколько кораблей затерялось той ночью в шторме, а ведь плыли на них жители Нью-Йорка, которым так и не суждено было вернуться домой. Но она, конечно, тут ни при чем. Большинство сказали бы: не повезло. Такова уж судьба. Рок. Или даже воля Божья. Но я не мог удержаться от этой мысли при звуках ее голоса. Уж если он так цеплял мужчину, то запросто может сбить с курса какой-нибудь пароход и отправить его на опасную отмель.

– Можете полностью нам доверять, – мягко заметил я. – Просто расскажите мне, что случилось, и я все улажу.

Наши глаза встретились. Ее стали бледными и прозрачными, как тонкая пластина сланца.

– Ограбление.

– Что украли? – осведомился я.

– Мою семью, – ответила она.

Глава 1

Зло, на которое мы жалуемся, лишь усиливается. Европа наводняет нашу страну эмигрантами. Великобритания приводит такие цифры: в нашу страну депортированы двадцать пять миллионов человек, из них около миллиона ирландских бедняков. Все это окончательно разрушит американский рынок труда.

Мистер Левин, член Нативистской американской партии [5], цитата из «Нью-Йорк геральд» за 1846 г.

Я слишком хорошо успел узнать свой город. И особой любви и привязанности к нему не испытываю.

Возможно, было бы куда как лучше жить в полуразвалившейся каменной лачуге на побережье Испании, по утрам забрасывать сеть и ловить сардины, по ночам долго слушать, как кто-то перебирает струны гитары, наигрывая обрывки мелодий. Или же держать таверну в маленьком и меланхоличном английском городке. Наливать пинты пива вдовцам, вечерами читать стихи. Не знаю, я никогда не выезжал из этого города, так что не могу сказать наверняка. И мое знание о чужих странах почерпнуто только из книг. И все же думаю, что вполне возможно хорошо знать город – и вместе с тем любить его. Во всяком случае, надеюсь, что так бывает.

Нет, наверное, главная проблема состоит в том, что я полицейский и работаю в отделении Шестого округа на Манхэттене и понимаю, что человек с медной звездой призван на службу не для того, чтобы ходить дозором по улицам. Нет, он должен собирать факты и раскрывать преступления, а я, наверное, не слишком, знаете ли, расположен вникать в подробности некоторых преступлений. Ну, по крайней мере, хотя бы наполовину.

К примеру, тем утром, в Валентинов день, я проснулся с неприятным ощущением, что кто-то где-то в этом полумиллионом городе наверняка нарушил закон, а я представления не имею, кто бы это мог быть. А все потому, что накануне в мою маленькую каморку без окон в Гробницах пожаловал не кто иной, как шеф полиции Джордж Вашингтон Мэтселл – наш бесспорный лидер, неукротимый и напористый, как носорог, борец с преступностью, человек, просто обожающий задавать мне неразрешимые загадки.

Д. В. Мэтселл производил впечатление уже хотя бы потому, что был огромен – рост свыше шести футов, вес фунтов триста, и ни унцией меньше. Но не только поэтому. Он производил впечатление, потому как разум и воля его напоминали поезд, мчащийся на всех парах. До назначения нашим шефом он работал судьей и успел прославиться на этом поприще. Ну, а поскольку мы, простые копы, являем собой разношерстную и неорганизованную шайку – это еще мягко сказано, – теперь он уже перестал быть знаменитым. Что, впрочем, его не слишком расстраивало.

Я услышал шум и поднял глаза от стола. Всего секунду назад казалось, что дверь в мой кабинет вполне нормальных размеров. Ну, человеческих, что ли. И вот теперь на пороге стоял шеф Мэтселл, а дверь напоминала лаз в мышиную норку. Он стоял и невозмутимо взирал на меня. Тяжелая челюсть в мясистых складках, светлые глаза сверкают. Я взял в привычку обходить свое отделение, как прежде делали все мои коллеги, выискивая, нет ли где непорядка, и очень часто обнаруживал, что есть. В августе прошлого года, когда закончилось расследование этого ужасного убийства ребенка, шеф решил, что мои мозги должны находиться в постоянном его распоряжении, и с тех пор я засел в Гробницах, и неприятности находят меня или с помощью записок от Мэтселла, или же он является собственной персоной. И я, черт побери, так до сих пор и не понял, что хуже.

– Бесценная живописная миниатюра похищена из частной резиденции по адресу дом 102, Пятая авеню, при весьма необычных обстоятельствах, – заявил он.

Небось размером с бусинку, но в животе у меня все сжалось. Страшно неприятное ощущение.

– И вы должны ее найти. Мистер и миссис Миллингтон ждут вас у себя к девяти.

– Буду, – ответил я и резко выдохнул.

– Найдите вора, мистер Уайлд, и поскорей, – бросил он через плечо и вышел решительно и бесшумно, словно за дверью стояли батальоны, ждущие его распоряжений.

«Легко сказать, да трудно сделать», – подумал я.

Я был среди первых полицейских, нанятых после того, как Муниципальный совет закончил переформирование городской полиции. И я страстно желал стать самым лучшим. Но до сих пор работа напоминает мне плохо сидящее пальто – рукава нескладные и слишком широкие, прорези для пуговиц страшно узкие, и при возникновении каждой новой проблемы в голову лезла жуткая чепуха. И я задавался одним и тем же вопросом: как ты собираешься раскрыть это дело, с чего начать?

Отвратительное ощущение.

Я рассеянно подумывал о том, что неплохо было бы, как обычно, заскочить вечером в бар. Но затем вдруг решил, что туда же непременно завалятся брокеры с Уолл-стрит, вылакают весь ром, начнут сплетничать, шипеть, извиваться, как змеи, заползать ко мне в душу, как под кедровую панель для облицовки. И не то чтобы я не мог найти какое-то там украденное добро или усмирить уличных хулиганов. Не существует убийств, которые я не мог бы раскрыть. Однако сам я прежде считал, что лицо мое еще недостаточно покрылось шрамами от пожара, уничтожившего чуть ли не половину города, что нет ни одной мало-мальски приличной дыры, куда меня могли бы нанять на работу, что мой дом и состояние не испарились и что главным моим стремлением было подавать шампанское брокерам, которые уже напились до одури. Словом, я в основном беспокоился из-за сущих пустяков.

Я сказал – в основном.

Примерно раз в месяц мне снились сны о работе в полиции, о том, что случилось прошлым летом. А как же иначе? Но от этих снов голова потом просто раскалывалась.

Однако, как только Мэтселл поручил мне найти миниатюру, я тут же отбросил все сомнения и собрал волю в кулак. За все то время, как я перестал быть простым патрульным и получил должность решателя самых сложных и хитроумных загадок шефа, мне еще ни разу не доводилось расследовать преступление против так называемых сливок нашего общества. А добраться до дома под номером 102 на Пятой авеню было раз плюнуть – всего-то пройти через раздражающе веселый парк Юнион-плейс.

Не любил я эти районы по чисто экономической причине. Потому как у меня было всего пять предметов мебели, и снимал я крохотную комнатку над пекарней. Но раз Мэтселл отдал такое распоряжение, следовало его выполнить.

И вот утром 13 февраля я поспешил на выполнение задания и лишь качал головой при виде чудес Юнион-Сквер-парк. Вообще-то все наши парки лет через десять после их создания превращаются в место, напоминающее свинарник или курятник – последнее еще в лучшем случае. Но Юнион-плейс с его аккуратно подстриженным кустарником и расчищенными граблями дорожками чуть ли не с религиозным пылом силился соответствовать окружающей обстановке. Аллеи приветливо шептали: добро пожаловать, радуйся и наслаждайся – видно, считали меня одним из местных обитателей. Под голыми ветвями молоденьких деревьев столь же юные девушки заливались веселым смехом, из-под меховых манто виднеются волны белых кружев, от яркого света вспыхивают разноцветными искрами бриллианты, вплетенные в волосы.