Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья. Страница 28

Нет, она не плакала. Наплакалась уже. Эля кипела. Кипела, пока неловко, коротко и скомкано прощалась с Софией Аристарховной. Кипела, пока ехала домой. А когда приехала домой – выкипела.

Устало опустилась на табурет на кухне.

Не надо вешать на меня ответственность за собственные иллюзии.

Как Петр верно сказал. Как точно и правильно.

Иллюзии. Это она себе придумала такого Петра Тихого. Почти хрестоматийный следователь из детективных романов. Простой, грубоватый, сильный.

Да, он такой. И он гораздо больше, чем это все. Кто тебе виноват, Элина Константиновна, что ты, придумав и нарисовав себе эту картинку, не удосужилась проверить, что там, за задником сцены? Элина, ты же скульптур, ты работаешь с объемом, и тебе ли не знать, что за нарисованным на холсте очагом может скрываться тайная дверца?

Она со стоном уткнулась в ладони. Теперь у нее в голове обе картинки – Петр-следователь и Петр-племянник Софии Воробьёвой со всеми вытекающими последствиями – сложились без малейших зазоров, стык в стык, представляя собой единое монолитное целое. Сложились в одного человека, которого она любит. С которым они поссорились.

В очередной раз.

Впрочем, конфликт – естественная часть жизни и отношений людей. Конфликт – как огонь. Им можно согреться, на нем можно приготовить пищу. И им же можно выжечь все дотла.

Элина думала об этом, пока принимала ванну, потом занималась домашними делами – небольшая уборка и ужин.

Когда настал совсем поздний вечер и стало очевидно, что Петр не приедет, Эля ощутила, как ей холодно. В квартире исправно работали батареи центрального отопления, Эля съела горячий ужин, перед ней на столе стояла чашка свежезаваренного чая. Но холод внутри не отступал. Будто она сидит не в теплой, ярко освещенной квартире с чашкой чая в руках, а находится в темном холодном погребе – ни лучика света, ни крохи тепла.

Эля обняла ледяными пальцами горячую чашку – то самую, парцелинового завода. Нет, не согреться. Как она умудрилась довести себя до такого состояния – что отсутствие другого человека рядом переносится так тяжело, до физического дискомфорта. Что их с Петром размолвка ее леденит и вымораживает. Как?!

Наверное, так и бывает, когда любишь. Элине без Петра плохо. А ему без нее? Как ему без нее?

Она не знала. Но холод, тишина и неизвестность вдруг стали для нее слишком непосильным грузом. И Элина схватилась за телефон.

Он кипел всю дорогу до дома. Кипел, как никогда в жизни.

Ты не такой!

Да уж, извините, Элина Константиновна! Не такой.

Петр видел эту ее легкую снисходительность в отношении него, которая появилась в самом начале их знакомства, и которая так и не ушла окончательно. Только теперь эта снисходительность была какой-то теплой и почти не обидной. А еще Петр очень отчетливо чувствовала Элину заботу о себе. Ужины, сетование на то, что он без шарфа и перчаток, приготовленное специально для него новое темно-серое полотенце в ванной. Нет, если бы Эля переехала к нему, он бы тоже купил ей новое полотенце. Розовое.

Петр вспомнил тот ее давнишний вопрос: «Скажите, вы сегодня ели?» и собственный ответ про матримониальные планы. Таковые планы в свой адрес Петр никогда всерьез не рассматривал. Пока не рассматривал. Наверное, такое желание – чтобы в твоей жизни появилась постоянная женщина, с которой захочется создать семью – нормальное. Наверное, так и должно быть. Наверное, оно со временем появится. Но пока этого желания не было. Женщины такой – тоже.

Или… или женщина уже есть?

Петр остановился перед окном. Он понял, что решительно не готов копаться в том, что чувствует по отношению к Эле. Достаточно того, что что-то чувствует. С этим потом разберемся, после завершения дела.

А вот Элина забота казалось ему какой-то… какой-то не такой. Он не мог понять, в чем дело. Будто Эля… Эле надо о ком-то заботиться. И неважно, о ком. О недалеком следователе, который ведет дело ее мужа и который нерегулярно ест. О пожилом муже, с которым она состоит в фиктивном браке. Или о собственном пасынке Жене, у которого очень непростые жизненные обстоятельства.

Петр привычным движением повел плечами, все так же глядя в темноту за окном.

Поварницын. Человек, который подозревается в убийстве. Человек, который находится в федеральном розыске. Человек, которого Эля аттестует не иначе как «бедный мальчик». И который запросто может к Эле заявиться.

Петр резко отвернулся от окна, покосился на барную стойку, на холодильник. Желание выпить у него возникало нечасто – вот чтобы именно выпить, сию секунду, в одиночку, не за накрытым столом ,с родственниками, друзьями или коллегами. В холодильнике стоит пара бутылок пива, в баре есть виски. Это то, что он предпочитал всем прочим горячительным напиткам. Но сейчас Петр взял из стоящей на столе миски банан, очистил и принялся его есть.

Вот и чего он сегодня психанул, спрашивается? Сам же видел, что Эля себе какую-то картинку про него сочинила. Забавлялся этим. Он ведь тоже, наверное, какую-то себе картинку про нее сочинил. Которая, вполне возможно, не вполне точно соотносится с тем, какой Эля человек на самом деле. Кем он ее считает? Немножко оторванной от жизни, мечтательницей, идеалисткой? Угу. А еще она курит «Герцеговину-Флор», как вождь всех народов, имеет дело с расплавленным металлом, в двадцать лет лишилась родителей. Да, он об этом знает. Но Петр принимал это как факты. Но ведь эти факты как раз и характеризуют человека, к которому они относятся. И как-то не очень они коррелируют с идеалисткой, оторванной от жизни.

Что, устроим по этому поводу скандал Эле? Так повода нет. Факты ему известны, а то, что он их не сопоставил – так это ему стыд и позор, и двойка за профнепригодность. А вот Эле факты известны не были. Поэтому она так и отреагировала. Правда, Петр, убей бог, не мог представить, при каких обстоятельствах он мог бы сообщить ей о своей семье.

А вообще-то, если уж быть с самим собой совсем честным, то захотел бы – и сказал. Вот прямо за ужином бы и сказал. Что его тетка знала Валентина Самуиловича Конищева. Петр сам, между прочим, сегодня, когда пришёл на выставку и увидел на афише посвящение – даже оторопел. Но это все равно не подготовило его к тому, что он встретит на выставку Элю. Опять не сопоставил. Да, уважаемый следователь Тихий, что-то у вас в последнее время много промашек.

А Эля вообще оказалась не готова… ко всему этому.

Надо было рассказать. По всему выходило, что надо. Но Петр почему-то противился этой мысли. Какое Эле должно быть дело до того, из какой он семьи? Это что-то меняет в ее отношении к нему? Что, тогда уже не получится относиться к Петру так же, как к Поварницыну? Что, тогда Петр – не еще один «бедный мальчик», только с постельными привилегиями?

Петр размахнулся и швырнул банановую кожуру в раковину. А потом решительно направился в спальню. Он так непонятно до чего додумается. А мысль о том, что Эля там дома одна, а Поварницын шляется где-то на свободе – невыносима. И пофиг, что он выглядит как хлюпик и маменькин сынок. Внешность обманчива. Вспомните об этом, гражданин следователь, это азы вашей профессии. А загнанный зверь опасен вдвойне.

Звонок телефона застал его на пороге спальни, Петр резко развернулся, в два шага подошел к барной стойке и взял телефон.

Эля.

Сердце коротко и сильно бухнуло и тут же заныло.

– Да?

В трубке было тихо. Только в ухе у него шумела кровь.

– Эля? Эля, говори!

– Приезжай, – раздалось, наконец, тихое.

– Что случилось?! – он прижимал одной рукой телефон к уху, а другой торопливо стаскивал с себя домашние шорты. – Поварницын?! Он у тебя?!

– Нет. Я одна. Просто… Приезжай. Пожалуйста.

В голове не было нормальных, связных, рациональных мыслей. Вообще! И это состояние стало для Петра новым, и что с ним делать, он не знал.

Эля в самом деле дома одна? А почему такой голос? А если там Поварницын? Если он угрожает ей?! Если захватил и держит заложницей?! Так, табельное надо взять. Подкрепление вызвать?