Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья. Страница 29

А если Эля в самом деле одна? Он же выставит себя дураком. И тогда точно надо будет брать самоотвод, хрен такое объяснишь. Он же должен быть осторожным. А если там и в самом деле Поварницын? Черт!

Доехал он до Эли в совершенно растрепанном состоянии и с расстегнутой кобурой. На всякий случай.

Она открыла дверь сразу.

– Ты одна?

– Я же сказала.

Да ты уже много чего сказала!

– Стой тут, не двигайся.

Сняв пистолет с предохранителя, он пошел проверять квартиру.

А спустя пять минут вернулся в прихожую. А оружие вернулось в кобуру. В квартире и в самом деле больше никого не было.

– Эля, что случилось?

Она какое-то время смотрела на него молча. А потом шагнула, ткнулась носом в грудь и обняла за спину.

– Я не могу без тебя. Прости.

От его шумного выдоха чуть не упал шарф с полочки. Эля, твою мать! Я тут чуть группу немедленного реагирования не поднял по тревоге, а ты…

Но руки его уже обнимали ее, прижимая к себе крепче, а губы шептали в светлую макушку: «Все хорошо. Все в порядке. Я здесь».

А потом ее руки скользнули вниз, добрались до ремня, нырнули под футболку, прижались ладонями к пояснице. И слова стали не нужны.

***

Вообще все перестало быть нужным. И важным. Все исчезло. Кроме нее.

Теперь даже гипотетическая мысль о том, что Петр может без этого жить, что его возможно как-то этого лишить – казалась чудовищной и даже кощунственной.

Это же все его. Эта беззащитно натянутая шея, этот прогиб в спине и торчащие вверх розовыми вершинками упругие груди, этот гладкий живот и бесконечные ноги – и все его. И сладкое влажное карамельное между – тоже его. Это все – только для него, для его рук, губ, языка. Его личный сорт карамели.

Он не стал лаской языка доводить Элю до финала – хотя она была уже близка. Нет, они сделают это вместе. Ее разочарованный стон, когда Петр отстранился, прозвучал для него прекрасной музыкой. Сейчас, милая, сейчас, я только…

Презерватив теперь всегда лежал в портмоне, но его же еще нужно достать! В то время как до колотуна хочется в нее!

Успел. Справился. И, наконец, соединил истекающее влагой и каменно-твердое. Вот теперь – полетели, милая.

С ней все как-то до дрожи правильно. Так, как надо. Идеально. И медленно, нарочито медленно и плавно в начале. И резко, в режиме перфоратора в конце. А чтобы она точно успела с ним – прижать большим пальцем сверху и потереть – там, где самая вкусная карамелька. Чтобы Эля через несколько секунд вздрогнула крупно, задрожала под ним, запульсировала вокруг него – и улететь самому.

И рухнуть на нее. И все же, почти сразу, опомниться и откатиться, не отпуская ее от себя.

Никто не может забрать это у него.

***

В комнате слышится лишь его шумное, никак не желающее приходить в норму дыхание. Элины пальцы невесомо скользят по его плечу, груди. Прикосновение ее пальцев действует на него как самое убойное снотворное. Веки неумолимо тяжелеют, будто свинцовые. И уже на грани бодрствования и сна Петр слышит тихое: «Я люблю тебя».

Пальцы Петра дрогнули, прижимая к себе нежное обнаженное женское тело покрепче.

Любишь меня? Умница. Это правильно. Надо любить меня, а не всяких там недоделанных пасынков. А я... А я вот дело закончу – и тоже со своим чувствами разберусь. Когда найду убийцу. И Петр провалился в сон окончательно.

Глава 8

– Ты переедешь ко мне?

– Мы, кажется, этот вопрос уже обсудили, – Эля выставляла на стол тарелки с овсянкой, вазочку с кешью, потом две чашки с кофе. – Тебе сделать бутерброд с сыром?

– Почему ты не хочешь перебраться ко мне? – Петр сверлил взглядом лицо Эли. А она прятала от него взгляд, низко наклонив голову и нарезая сыр. – Это временно. Пока мы не возьмем Поварницына.

Эля вздрогнула.

– Я… я не вижу смысла мне сейчас срываться с места. Даже если вы… то есть, ты… прав, и Женя как-то замешан и имеет отношение… – она развернулась, резким движением взяла из шкафчика тарелку и принялась укладывать на нее нарезанный сыр. – Даже если и так, – Эля все же подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. – Меня Женя не тронет. Он не представляет для меня никакой опасности. Я это знаю. И потом – все твои инструкции на предмет того, что мне делать, если Женя появится, я запомнила. Хочешь – проверь меня.

Петру совершенно не нравились ни ее тон, ни ее слова, ни выражение ее глаз. Точнее, полное отсутствие какого-либо выражения. И этот деланно спокойный и равнодушный вид… Так. Элина Константиновна, что за идеи появились за ночь в твоей хорошенькой блондинистой головке?!

– Хорошо, – он все же отхлебнул ароматного крепкого горячего кофе. – Тогда я переезжаю к тебе.

– Это лишнее.

Петр поперхнулся кофе.

– В каком смысле?! – он взял салфетку и принялся оттирать коричневые капли со стола. – Ты… ты не пустишь меня к себе?

– Нет, дело не в этом. Я тебя… – она глубоко вздохнула, словно переводя дыхание. – Я тебе всегда очень рада. Но… Ты правильно сказал, что нельзя вешать на других ответственность за свои иллюзии. Это мои иллюзии. Они касаются только меня. И ответственность за них я буду нести сама.

Окончание завтрака прошло в молчании.

***

Эля смотрела на экран ноутбука, по-прежнему не веря тому, что видит. Сначала она прочла это сообщение на экране телефона. Не поверила. Ей показалось, что на небольшом экране смартфона она что-то не так поняла. И включила ноутбук. И на нем еще раз прочла письмо, пришедшее на ее электронную почту. Она все поняла правильно. Но верилось все равно с трудом.

В письме сообщалось, что эскиз Эли принят. Принят еще даже до макета. То есть, макет заказчики тоже с удовольствием посмотрят. Но решение уже принято, и уважаемую Элину Константиновну ждут как можно скорее вместе с макетом на месте возведения монумента. Просьба сообщить, когда Элину Константиновну ждать, чтобы подготовить все для встречи, а так же все необходимые для подписания документы. Билеты и транспортировка макета за счет заказчика. Ждем ответа. С наилучшими пожеланиями и так далее.

Эля потерла лоб и аккуратно опустила крышку ноутбука, уставилась на нее невидящим взглядом. Проектом, о котором шла речь в этом письме, был конкурс на скульптурную композицию, которую предполагалось разместить на площади перед оперным театром в одном из крупных городов в бывшей среднеазиатской республике Советского Союза, а ныне – независимом государстве. У Элины не было опыта скульптуры такого масштаба. Она даже никогда не засматривалась в этом направлении. Но приглашение принять участие в конкурсе каким-то образом пришло ей на электронную почту, она прошла по вложенной в письмо ссылке, а там – фотографии предполагаемого места расположения скульптурной композиции. Это место буквально покорило и заворожило Элину. Настолько, что она, посовещавшись с Валентином Самуиловичем – он ее всецело поддержал – купила билет на самолет и полетела смотреть на место вживую. И там, проведя час на площади, Эля просто увидела, как оно все должно быть. Это был первый ее такой в жизни опыт. Кажется, именно это и называется инсайт. У Эли от волнения просто дрожали руки и перехватывало дыхание, когда она стояла на площади под светлым южным небом и представляла все то, что уже нарисовало ее воображение.

У нее дрожал голос, когда она рассказывала обо всем этом Валентину Самуиловичу. «Дерзай!», – сказал он. И она пропадала сутками в мастерской, рисуя, делая, переделывая. И вот теперь… теперь... даже без готового окончательного макета…

В это просто невозможно поверить. А человека, который сказал ей «Дерзай», уже нет в живых.

Эля вздрогнула от телефонного звонка. Перевела взгляд на экран смартфона – и вздрогнула еще раз.

София Аристарховна Воробьева.

– Добрый день, София Аристарховна.

– Здравствуй, Элечка, – безмятежно отозвалась София Аристарховна. – Как ты?