Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен. Страница 60

- Ты состоишь на службе у Помпея? – спросил он.

- Меня зовут Гордиан. Я здесь по поручению Великого.

- В этом доме моего соседа называют именем, данным ему при рождении. –Сказано это было без резкости, но внушительно. – Судить о величии человека или о его ничтожности надлежит после его смерти. Пока он жив, за него говорят его дела. – Сенатор бросил на меня проницательный взгляд, и губы его тронуло подобие улыбки. – Мои убеждения на этот счёт прекрасно известны тому, кто тебя прислал; мы много раз беседовали с ним на эту тему за чашей вина – здесь, в этой самой комнате. Гней Помпей знает, что я – республиканец до мозга костей и верю в разумный сенат, а не в великих деятелей. И не будь я убеждён, что Помпей и сам предан сенату, мне бы очень не понравилось, что он ставит себя превыше других, называя себя Магн. Давно ты из Рима?

- Второй день. Мы выехали вчера утром, ещё затемно.

- Значит, ещё до того, как в театре Помпея состоялось заседание сената. Я собирался присутствовать, да нога не позволила. – Сект Тедий с укором взглянул на свою левую ногу. - Я слышал, собирались обсудить вопрос о восстановлении курии. Подряд должен был достаться Фаусту, сыну Суллы.

- Да, я тоже что-то такое слышал, - сказал я, припомнив, что говорил Помпей.

- А ещё собирались внести предложение издать ультимативный декрет и уполномочить Помпея собрать армию и ввести её в Рим, дабы положить конец бесчинствам в городе.

- Возможно. Но я выехал ещё затемно и что решили в сенате, не знаю.

- Значит, тебе нечего сообщить мне? Зачем же Помпей тебя прислал?

- Чтобы я у тебя кое-что для него узнал.

Сенатор поднял бровь.

- Вот как.

- Великий – Гней Помпей поручил мне выяснить обстоятельства смерти Клодия.

- Ну, в Риме об этом говорено достаточно.

- То, что говорят и то, что было на самом деле, не всегда одно и то же. Помпей хочет знать, как всё случилось.

- Он собирается покарать виновных сам? – Тедий явно был более настроен получать сведения, нежели делиться ими.

- Полагаю, он хочет досконально знать обстановку. Ни один полководец не может действовать, когда всё вокруг окутано туманом. Это ведь ты с дочерью обнаружил Клодия мёртвым на Аппиевой дороге?

- Да кто же этого не знает? Тело доставили в Рим в моих собственных носилках.

- Мне нужно уяснить, как всё происходило. В котором часу вы выехали с виллы?

Мгновение Тедий лишь смотрел на меня с непроницаемым лицом. Похоже, сенатор не привык, чтобы его так откровенно допрашивали – в особенности если допрашивающий настолько ниже его по положению. Всё же он ответил.

- Мы с дочерью выехали около девяти в сопровождении охраны. Я рассчитывал быть в Риме ещё до наступления темноты.

- Когда вы заметили неладное?

- Когда подъехали к святилищу Доброй Богини. Моя дочь чрезвычайно благочестива; всякий раз, когда мы едем в Рим, она непременно останавливается у алтаря Доброй Богини, чтобы принести ей дар. Но в тот раз мы наткнулись у святилища на большую свиту. Люди были в полной растерянности; слуги бестолково суетились, охранники что-то кричали друг другу. Тогда-то мне и стало ясно, что что-то, как ты выражаешься, неладно. Что это люди Милона, я понял, когда увидел его жену, Фаусту Корнелию. Она сидела в повозке, запахнувшись в плащ, с лицом белым, как мел – и вовсе не из-за пудры. Вокруг неё хлопотали слуги, обмахивали её веерами. Потом ей это, видимо, надоело, потому что она закричала на них, и они сразу же кинулись в разные стороны, как распуганные голуби.

- А Милон?

- Потом я увидел и его. Он стоял в окружении своих телохранителей; все они держали в руках мечи, и на некоторых мечах была кровь. А на дороге валялись убитые. Я велел дочери плотнее задёрнуть занавески со своей стороны и не показываться из носилок. Завидев нас, люди Милона выставили мечи; но я назвал себя, и Милон велел своим рабам опустить оружие.

- Он что, твой друг?

Тедия передёрнуло.

- Наверно, он по-своему полезен. Другом я его не считаю. Что это за мужчина, который терпит такую жену, пусть она даже дочь диктатора? К тому же, мне не нравится, когда человек берёт себе имя более славное, чем он сам. Второй Милон Кротонский, подумать только. Я спросил его, что случилось. Он ответил, что на него напала разбойничья банда.

- Банда?

- Думаю, он не хотел говорить, что произошло, поэтому и сказал первое, что пришло в голову. Надо же было как-то объяснить случившееся. Он заявил, что нападавшие обратились в бегство по направлению к Бовиллам, и часть его людей кинулась вдогонку. Посоветовал мне повернуть назад – дескать, ехать в Бовиллы опасно. Я спросил, много ли разбойников. Он сказал, что много, и все вооружены до зубов. «Так уж и много», - сказал я. Он снова стал говорить, что мне лучше вернуться на свою виллу и выехать завтра утром; но я ответил, что завтра утром у меня в Риме неотложное дело. Видя, что поворачивать назад я не намерен, он предложил мне подождать, пока вернутся его люди и сообщат, что опасность миновала. Это показалось мне разумным, и я уж хотел было согласиться, но тут Фауста Корнелия двинулась в нашу сторону со всеми своими слугами. Я лишней минуты не желал оставаться в обществе этой шлюхи, потому заявил Милону, что вполне полагаюсь на собственных телохранителей, и поехал дальше.

- Вниз, в Бовиллы?

- Да. Моя дочь… Он заколебался.

- Что с ней?

- Это не имеет отношения к тому, что тебя интересует.

- Прошу тебя, мне важна каждая деталь.

Он чуть склонил голову набок и некоторое время разглядывал меня.

- Ладно, - сказал он наконец. – Будь по-твоему. Моя дочь вдруг вспомнила, что не поднесла дара Доброй Богине. Тедия, как я уже говорил, в высшей степени благочестива. Ей казалось дурным предзнаменованием не почтить богиню в начале пути; тем более, когда впереди поджидает опасность. Она хотела повернуть назад, но я не позволил. Наверно, мне уже и самому стало любопытно узнать, что там такое, в Бовиллах; ясно было, что Милон лжёт или чего-то не договаривает. Но Тедия не успокаивалась. Когда мы приблизились к Дому весталок – их новому дому – она стала настаивать, чтобы мы заехали к ним и попросили позволить нам оставаться у них, пока посланные Милоном телохранители не вернутся из Бовилл. Я сказал ей, что не намерен искать защиты у жриц; но если она хочет, я могу оставить её у весталок и заеду за ней, когда сам побываю в Бовиллах и удостоверюсь, что опасности нет. Тедия сказала, что поедет со мной, потому что боится не за себя, а за меня. Видишь ли, Тедия моё единственное дитя и очень привязана ко мне. Видя, что меня не отговоришь, она осталась со мной.

- У самых Бовилл мы наткнулись на труп. Весь изрубленный; крови целая лужа. Я велел Тедии не смотреть; но она всё равно перепугалась и принялась уговаривать меня повернуть назад. Я не стал её слушать и велел носильщикам двигаться быстрее. Мы приблизились к харчевне. С первого же взгляда было ясно, что там произошла битва. Двери выломаны, ставни сорваны с петель. Вокруг валялись убитые. Должен признать, мне сделалось не по себе, и я прошептал молитву Меркурию. Похоже было, что здесь и вправду побывали разбойники, разграбили харчевню и перебили всех, кто там был. Но куда же подевались телохранители Милона, которые за ними гнались? Неужели они все перебиты? Или же бежали с поля боя и теперь прячутся в лесу? И куда подевались сами разбойники?

- Я велел носильщикам остановиться. Тедия помогла мне выйти из носилок. Я хотел посмотреть - может быть, кто-нибудь из этих людей ещё жив, и ему можно помочь.

- Мы подошли к тому, кто был ближе всех. Это оказался Публий Клодий.

- Ты узнал его сразу же?

В конце концов, сенатор вряд ли ожидал обнаружить там Клодия; а мёртвого, чьё лицо лишено всякого выражения, порой бывает трудно узнать.

- Ещё бы мне его не узнать, - отвечал Тедий. – Насмотрелся бы ты с моё на его выступления в сенате. – Он покачал головой. - Вот ещё один, кто взял себе новое имя, сменив гордое патрицианское Клавдий на плебейское Клодий ради того, чтобы снискать приверженность черни. Более того, отказался от патрицианского статуса и перешёл в разряд плебеев! Должно быть, его предки прокляли его из царства мёртвых. Он встретил смерть на дороге, названной в честь того, чьё имя исковеркал. Что ж, поделом ему, – заключил сенатор и умолк, глядя мимо меня в окно.