Леди Удача - Крэн Бетина. Страница 35
Рейн почесал затылок, пытаясь сообразить, что бы могло послужить причиной столь причудливых особенностей убранства и меблировки, и в конце концов обратился за разъяснениями к Чарити. Девушка с печальной улыбкой открыла ему тайну: в доме все устроено так, чтобы уменьшить вероятность несчастных случаев и происшествий, которые в прежние годы происходили с пугающей регулярностью, Рейн выслушал ответ с хмурой миной и возобновил экскурсию по дому, изучая расположение и количество подков на счастье, прибитых над притолоками, а также пытаясь идентифицировать растения, высушенными фрагментами которых были увиты, обложены и утыканы практически все отверстия в доме.
— Это, — объясняла по ходу Чарити, — рябина… Здесь — гроздовник и петрушка. Это связки желудей, которые привораживают удачу. Вы ни в коем случае не должны сдвигать старые башмаки, которые бабушка расставила по всем подоконникам, каминным полкам и возле очагов. А дорожки сероватого порошка на подоконниках и порогах — это соль, чтобы беда не вошла в дом…
— Что же эта за беда, для предотвращения которой нужно столько всего? — осведомился он, тыча пальцем в завешенные дверные притолоки.
— Что тревожит в данный момент мою бабушку, то и беда, — последовал здравый ответ. — Папа говорил, что если бабушке спокойнее с ее амулетами и талисманами, то пусть висят, ведь вреда от них нет.
Она почувствовала, что Рейну ответы ее пришлись не слишком по вкусу, и предложила пойти осмотреть маленькую старинную крепость, сердце их дома. Он сам не заметил, как согласился. Загляделся на ее светло-карие глаза и позабыл о своих решениях. Весь внутренне сжавшись, и от ужаса, и от предвкушения, он последовал за девушкой. Стараясь идти так, чтобы ее подопечный поспевал за ней, она повела его на третий этаж. Отворила тяжелую стрельчатую дверь и вошла в большую круглую комнату с массивными каменными стенами, затем зажгла свечу, глядя на него снизу вверх, освещенная бликами пляшущего пламени.
— По лестнице идите осторожней, ваше сиятельство, — сказала она негромко, думая, какие у него широкие плечи и каким бронзовым кажется его лицо в полумраке. — Каменные ступеньки старые и неровные.
Он молча кивнул, смущенный тем, что она, верно, заметила, как пристально он смотрел на небольшую ложбинку над вырезом ее корсажа. Когда она начала подниматься по круговой лестнице, взгляд его сразу прилип к ее плавно покачивающемуся пышному задику, оказавшемуся как раз на уровне его глаз, и ладони у него даже зачесались от искушения.
Прошло три очень долгих дня, с тех пор как он поцеловал ее в последний раз, и хотя его сдержанность переживала эпоху возрождения, она ничуть не уменьшила желаний, которые эта девушка внушала ему своими восхищенными взглядами и неосознанной чувственностью. Каждую ночь он, повалившись на постель, принимался вызывать в памяти очертания ее фигуры, мысленно возвращаясь к ощущениям, которые он испытывал, касаясь губами ее губ, таких податливых и отзывчивых. А потом лежал на животе, терзаясь муками разбухшей страсти.
Глядя на то, как она поднимается впереди него по лестнице, он чувствовал, как самообладание его расползается по швам. Жар охватывал его опять, заливал живот, полз по позвоночнику. Эти ее ритмичные движения…
Чарити была рядом. Так близко! Все внутри Рейна дрожало. От растущего возбуждения и окружающей тьмы подавляемые ими желания вырвались наружу. Остин придвинулся к Чарити. Его губы нашли во мраке рот девушки, руки его охватили ее талию, и Чарити оказалась зажатой между холодным камнем стены и его пылающим телом. Руки ее обвились вокруг его стана, она выгнула спину и сама прильнула к нему.
Его поцелуй оказался тем же самым жестко-мягким чудом, текучим разрядом молнии, от которого все пять чувств ее словно взрывались, а всяческие границы переставали существовать. Ведомая мудрым инстинктом, Чарити открылась навстречу Остину, подставляя ему свои губы, отдаваясь ему без остатка. Прошло несколько сладостных минут, прежде чем виконт смог оторваться от нее и поднял голову.
— Честью клянусь, никогда не буду больше так делать, — прошептал он ей в губы.
— Люди постоянно клянутся, и какие же смешные обещания при этом дают, — прошептала Чарити в ответ. — Не думаю, что Господь всемогущий обращает внимание на подобные глупости. Кому, как не ему, знать, что человек способен совершить, а что ему не под силу.
— Ты хочешь сказать, что мне не под силу вести себя по отношению к тебе прилично, как подобает джентльмену? — Губы его спустились по ее шее, припали к сладостной коже плеча.
— Я хочу сказать… что в этом нет необходимости.
Он застонал, и руки его принялись лихорадочно гладить ее спину, лаская божественные изгибы. Сквозь одежду Рейн убедился в том, что талия Чарити тонка, позвоночник изящно изогнут, шелковистые плечи сильны. Она само совершенство! Чарити была такой податливой в его объятиях, с такой дразнящей настойчивостью прижималась к его возбужденной плоти, что ноги у него задрожали, чресла напряглись, могучие руки сжались крепче. Рейн прижал Чарити сильнее к своему телу, к набухающему силой желанию, которое со всем пылом вжималось в жар ее женственности.
Чарити же, задыхающаяся и едва держащаяся на ногах от наплыва чувств, вся напряглась в его объятиях. По телу ее побежали мурашки от этих сильных, ритмичных движений. И весь окружающий мир вдруг словно исчез, и остался один только чистый, тихий восторг наслаждения, пробежавший трелью по ее нервам и отдавшийся эхом в самых укромных тайниках ее тела. Она подождала, и это пришло снова, трепетные конвульсии возбуждения, начинавшиеся в одной горевшей точке в самом центре ее женственности, разбегавшиеся волнами по всему телу и собиравшиеся в горящих кончиках грудей. Она сосредоточилась на этом ощущении, лелея его, смакуя, предвкушая новый его приход…
Она издала тихий стон, отдаваясь ноющему желанию, гнездившемуся внутри, стараясь слиться с ним еще полнее, стремясь к завершению, которого сама еще до конца не понимала. Бедра ее раздвинулись, повинуясь его нежным подталкиваниям, и она ахнула, когда он целиком прижался к ней, вжимаясь в нее в имитации того, чего оба они теперь жаждали. Она извивалась в его объятиях, выгибала спину как кошка, прижималась к нему, умоляла…
Приглушенное «бум!» — дерево бухнуло по камню — эхом разлетелось во тьме. Затем раздался собачий лай и когти Вулфрама застучали по камню ступеней: пес стремительно приближался, и движения его сопровождались громким пыхтением. Однако молодые люди, погрузившиеся с головой в мир пылкой чувственности, были не в силах разомкнуть объятий и оторваться друг от друга, чтобы противопоставить что-нибудь надвигающейся угрозе.
Вулфрам выпрыгнул на них из черноты лестничного колодца, отбрасывая парочку к стене.
— Проклятая псина! — Рейн размахнулся посильнее и даже попал по спине Вулфрама, но пес продолжал бешено лаять и скакать.
Тут Чарити несколько пришла в себя, прикрикнула на Вулфрама и поспешила остановить Рейна. Она помнила, как высоко до пола нижнего этажа, как опасна открытая с одной стороны лестница.
— Вулфи! Прекрати сейчас же! Тихо! Кто тебя сюда впустил?
— Мисс Чарити? — раздался снизу голос барона Пинноу, и луч золотистого света прорезал тьму. — Боже правый! Вы живы? И что случилось?
Вулфи наконец оставил свои вредоносные наскоки и помчался по лестнице вверх, чтобы избежать расправы. Чарити прижала руку к сердцу, дабы успокоить его бешеный стук.
— Вулфи ни с того ни с сего стал прыгать на нас… я уронила свечку.
— Оставайтесь на месте! — скомандовал доблестный барон. — Я сейчас поднимусь. — И действительно, скоро круг золотистого света приблизился к ним, стал шире и ярче, осветив длинную физиономию Салливана Пинноу и его чопорно выпрямленные плечи. — Какое счастье, что я появился именно в этот момент! — Барон сделал паузу, вгляделся в раскрасневшееся лицо Чарити, припухшие от поцелуев губы и испытал прилив сильнейшего раздражения.
— Не могли бы вы, барон, пойти первым? — Рейн взмахом руки предложил ему возглавить шествие, и вся троица в глубоком молчании двинулась вверх по лестнице. Чарити поспешно оправляла корсаж и приглаживала волосы. Колени у нее подгибались, все тело пульсировало от нерастраченного пыла. Но ничто не могло омрачить ее радости: ей удалось пробить брешь в стене истинно джентльменского благонравия, возведенной Рейном во имя хороших манер.