Леди Удача - Крэн Бетина. Страница 33

— Гибискус, — объявил он. — Алый гибискус. Есть и ананасы, а бананов мало. Бананы на Барбадос доставляют морем из Венесуэлы. — Восторженная улыбка, которой расцвело ее лицо, стоила того, чтобы разворошить эти неприятные воспоминания.

— Расскажите про лагуны. И как над ними поднимается луна!

И он начал рассказывать, поначалу неохотно, но по мере того как повествование развертывалось, он оживлялся, словно в голос его вливался тропический жар из воспоминаний. Он поведал и про горные цветы, и про пальмы, и про то, как вода искрится алмазным блеском под светом полной луны. Он и сам не заметил, как рассказал и про англиканского священника и его добрую жену, которые учили его грамоте вместе с собственными детьми, и про плантации сахарного тростника, и про то, как сахар варят, и каким сахарный тростник казался ему на вкус, когда он грыз его мальчишкой. И про цветы размером с суповую тарелку, и про огромных насекомых, про ящериц и разноцветных птиц, про летающих рыб…

Слушая его, она прикрыла глаза, чтобы лучше рисовались перед мысленным взором все эти тропические чудеса. Когда он умолк, Чарити открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее с тревогой.

— Вы любили этот остров, верно? — прошептала она.

Челюсти его сжались, глаза прищурились. Его несколько испугало и раздосадовало, что она так ловко воспользовалась его расположением к ней, чтобы заглянуть в его потаенные мысли.

— Тогда почему же вы говорили про Барбадос, что это адская дыра? — Увидев изумление на лице виконта, Чарити вспыхнула: надо же, она не постеснялась употребить такое слово! Но за свое любопытство ей не было стыдно. Для нее это было действительно важно.

Лицо Остина окаменело, но он быстро овладел своими эмоциями и сказал, старательно выбирая слова:

— На Барбадосе было не всегда так уж приятно. — Он помолчал. — К тому же приехать с Барбадоса — это дурной тон, а иметь кожу, потемневшую от тропического солнца, — и того хуже.

Она понимала его теперь лучше, но все же не до конца. Дурной тон? Этот практичный Рейн Остин, прожженный делец, беспокоится о том, что думают о нем другие люди? Но тревожное, горячечное выражением его главах, которые он не сводил с нее, ожидая, видно, что она выразит свое неодобрение, доказывало, что говорил он совершенно серьезно. Неужели и в самом деле есть люди, способные относиться к человеку с пренебрежением только потому, что у него была необыкновенная, интересная юность, или потому, что у него кожа покрыта таким дивным загаром? Это было выше ее понимания. Как можно, взглянув на его высокое мускулистое тело и поразительные глаза, почувствовать что-либо, кроме восхищения?!

Этот вопрос с размаху врезался в другие вопросы, не дававшие ей покоя, и высек искру прозрения. В свете считали, что он дурно воспитан?! Может, поэтому у него нет ни жены, ни невесты? Новообретенная уверенность окрепла, нахлынула на нее, ошеломила.

Чарити взглянула на его неприступную физиономию и вдруг увидела за этим фасадом ранимого юношу с загорелыми щеками, который смотрел на нее из глубин мерцающих серых глаз. Очень одинокого мальчика, которому приходилось трудиться не покладая рук.

Она поднялась — золотистые глаза ее сияли — и подошла к самому краю кровати.

— А мне понравились ваши рассказы о Барбадосе, и не важно, дурной это тон или нет. — Голос ее прозвучал тихо и нежно. Она взяла его руку, ласково провела пальцами по запястью и вдруг порывисто подняла к лицу и принялась целовать кончики его пальцев один за другим. — Знаете что, — добавила она, снизив голос до шепота и делая ему знак приблизиться, — когда вы прикасаетесь ко мне, я чувствую тропический жар барбадосского солнца в ваших руках.

Он весь сжался в тщетной попытке скрыть пыл, который вспыхнул в нем при этих ее словах и объял его до самых глубин его потрясенного существа. Она увидела пламя, вспыхнувшее в его глазах, и задрожала.

— А ваши поцелуи на вкус — как нектар заморских цветов.

— Чарити, — простонал он.

Пальцы ее коснулись его губ, призывая к молчанию, и она быстро покосилась на спящую бабушку. Когда девушка опустилась на край постели, он мысленно взвыл, чувствуя свою вину перед старой дамой. Но уже в следующее мгновение от конфликта противоречивых чувств не осталось и следа, все растворилось в призывно сиявших глазах Чарити. Он привлек девушку к себе, уложил рядом, навалился на нее всей грудью и замер, наслаждаясь ее ангельской красотой.

Она почувствовала, как объятия его стали крепче, и знакомое уже чувство заклубилось в ней. Она приоткрыла губы навстречу его поцелую, отражая нежные атаки его языка и блаженствуя в жаркой влажности его рта. Он покусывал легонько ее губы, играл с шелковистым языком, поглощая ее крупица за крупицей. Вскоре его горячие руки уже ласкали ее тело сквозь платье. С тихим стоном наслаждения она изогнула спину, и грудь ее коснулась его предплечья, умоляя о прикосновении. Пальцы его скользнули внутрь ее жесткого корсажа, легли на мягкие холмики грудей, сомкнулись вокруг бархатистых сосков. Каждое прикосновение заставляло ее содрогаться от огненного наслаждения, которое находило пристанище в нежном средоточии ее женственного тела.

Он целовал ее подбородок, шею, ноющие кончики грудей; сдвинув вниз корсаж и рубашку, потерся разгоряченным лицом о пылающий сосок. Глаза ее раскрылись, и взгляд проник сквозь туман в голове, когда губы его сомкнулись вокруг ее соска и язык принялся описывать гипнотические круги вокруг этого бархатистого розового бутона. Стон рвался из ее горла, и она с трудом подавила его.

Все ее тело было как в огне, мускулы плавились, кровь вскипала. Он принялся расточать те же ласки второй груди, и она содрогнулась всем телом, когда он прибавил еще одну: стал сосать, — отчего струны ее чувственности так и задрожали. Она схватила его голову, притянула к своему лицу и ответила единственным способом, который был ей известен, — чувственным поцелуем. Он застонал негромко, рука его оставила ее грудь, легла ей на талию собственническим жестом, скользнула на бедра, коснулась живота. Когда эта горячая рука легла на чувствительный холмик между ее ног, она перестала дышать.

Она ждала, с бьющимся сердцем, вся превратившись в способность ощущать. Жар от его ладони проникал сквозь одежду, достигал самой чувствительной части ее тела. Рука не двигалась. Только излучала жар. Барбадосский тропический жар… Все силы ее восприятия были сосредоточены на этом ощущении, она смаковала его, исследовала, предъявляла на него права. Неподвижность и жар.

Изнывая и пылая, горя от нетерпения, она чуть подалась навстречу этой знойной ладони. Это было едва заметное движение. Пальцы его сместились, сжали ее, затем стали медленно поглаживать. Она задрожала в предвкушении того, что должно было последовать…

Леди Маргарет вдруг издала громкое сопение, которое в тишине спальни показалось пушечным выстрелом, и зашевелилась в кресле. Молодые люди замерли, прислушиваясь.

Чарити приподнялась и с бьющимся сердцем соскользнула с кровати, на ходу поправляя свой корсаж, приглаживая волосы и отчаянно стараясь взять себя в руки. Она успела сделать один шаг к своему креслу, когда леди Маргарет проснулась и подняла голову.

— Бабушка, нам пора уходить. — Чарити поспешно подхватила старую даму под локоть, помогая ей подняться. Может, со сна она не разберется, что к чему? Старуха приостановилась и, бросив взгляд на Рейна, кивнула на прощание. — Я забыла задуть свечи. Иди, бабушка, я тебя догоню.

Чарити вернулась за подсвечником, а старуха, шаркая, вышла из спальни. Девушка подняла глаза на Рейна. Он лежал, опершись на локоть. Лицо его было темным от смущения, но глаза сверкали неутоленной жаждой.

— Спасибо, что рассказали про Барбадос.

— Благодарю, что заставила меня вспомнить о нем.

Она улыбнулась, задула все свечи, кроме одной, и с этой последней вышла в коридор. Проверила, как там бабушка, затем приостановилась в дверях своей спальни, не сводя глаз с двери Рейна.

Ему нужна была пара… жена. И ей нужен… муж. Ее обаятельная улыбка стала шире. Он человек дурного тона, и она тоже. Ему не везет со страшной силой. Зато у нее везения в избытке. Они будут идеальной парой. Оставалось только убедить его в этом.