Философия в университете. Взгляд из Москвы и Шанхая - Коллектив авторов. Страница 25

Главная теоретическая проблема аналитической этики в точности совпадает с проблемой ее преподавания. Кристина Карсгаард сформулировала эту проблему предельно точно. Задача этики заключается не в том, чтобы доказать предпочтительность тех или иных ценностей, как это делала прежняя этика, ссылаясь на некие метафизические сущности. Задача этики теперь заключается в том, чтобы говорить на языке, понятном вашему слушателю, для которого никаких сущностей просто не существует. «Люди, которые предпринимают труд по изучению моральной философии не просто хотят знать, почему эти странные животные, люди, думают, что они должны делать определенные вещи. Мы хотим знать, что именно мы действительно должны делать»^[87]. Для этики недостаточно иметь объяснительную адекватность, для нее необходима еще и нормативная или оправдывающая адекватность, что и стало главным предметом поиска.

Вопрос «Как»

Проблема, которая содержится здесь это затруднение от избытка. Проклятье современной практической этики это огромное количество предлагаемых вариантов поведения и поступков, каждый из которых обосновывается теоретически или практически, нередко весьма убедительно. Вплоть до диаметрально противоположных. Такое положение дел вряд ли помогает определенности, чего часто и ждут от этики. Можно представить себе логику, которая предлагает множество вариантов истинного вывода из двух посылок и в конце концов предлагает сделать окончательный вывод путем подбрасывания монеты. Такая логика вряд будет привлекательна и вероятно потеряет большой смысл. Из этого обстоятельства многие готовы сделать выводы о практической бесполезности современной этики, которая дает больше ответов, чем было поставлено вопросов. Я не думаю, что это такая уж большая проблема для этики. Не будет большой беды, если мы будем руководствоваться различными этическими теориями в обосновании своего поведения и выбирать теорию, которая нас больше устраивает. В конце концов, аморалисты утверждают, что можно прекрасно обходиться и без морали, более того есть основания полагать, что мораль может играть репрессивную роль и содержать больше вреда, чем пользы. Многие этические мыслители предлагают обходиться без этической теории. В действительности положение не так уж безнадежно, как может показаться на первый взгляд. Кроме того, некоторые правила выбора между теориями все же существуют. Например, правило рефлективного равновесия, заимствованное из прагматизма и сложившееся на пересечении философии языка и философии науки. «Как методология моральной теории, рефлективное равновесие предполагает попытку оценки наших моральных теорий посредством противопоставления их нашим взвешенным моральным суждениям, то, что иногда называют моральной интуицией… Таким образом мы видим, что рефлективное равновесие предусматривает процесс в ходе которого наши моральные теории и наши моральные интуиции проходят проверку друг другом с надеждой достижения моральной теории, которая соответствует нашим взвешенным моральным суждениям и в то же время дает рекомендации к действиям в ситуациях неуверенности»^[88]. Это правило имеет то преимущество, что оно может быть воспроизведено в классе как мысленный эксперимент практической этики. Но самое главное в современной аналитической этике это то, что при всей многочисленности применяемых методологий, ни одна из них не рассматривается как метафизическая конструкция. Другими словами каждая из них, представляет собой не более чем временный инструмент для производства необходимых концептов, перцептов и аффектов.

Ричарда Хэара обычно считают последователем утилитаризма, но при этом следует сделать оговорку. Это утилитарист, который не признает за удовольствиями статуса вечной природной метафизической структуры, с которой следует соотносить наши представления о добре и зле. Утилитаризм предпочтений это утилитаризм, который предлагает предоставить равные шансы всем для выражения предпочтений, какими бы ни были эти предпочтения. Вообще современный утилитаризм демонстрирует столь безграничные возможности трансформации, что возникает вопрос о возможности называть все это одним и тем же словом.

Ролза обычно считают последователем Канта. Но это не ортодоксальное кантианство. Его репрезентативные индивиды в ситуации первоначального выбора в условиях занавеса неведения лишь договариваются поиграть в Канта подобно тому, как можно договариваться о правилах любой игры.

Роберта Нозика считают последователем Джона Локка. Он действительно заимствует у Локка положение о незыблемых правах человека и установленную предрасположенность человека соблюдать права других. Но это делается только для того, чтобы создать систему институтов, которые будут поддерживать людей в этом состоянии, даже если они подобными ценностями и не располагают.

Этика добродетелей (МакИнтайр, Уольцер, Уильямс) считается наследницей этики Аристотеля и Платона. Но степень преемственности с отцами основателями в их случае еще меньше. Этика Платона и Аристотеля бесконечно далека от современного человека, куда более далека, чем этика Канта или Юма, хотя бы по той причине, что морально должное для Аристотеля и Платона существует реально. Причем более реально, чем сами реальные вещи материального мира. Современному человеку этого не дано понять.

Во всех случаях речь идет не более чем о создании временных конструкций, которые дают нам хотя и объективные, но не абсолютные моральные ценности. А самое главное, эти ценности мы создаем сами. Это не вечные ценности, а временные конструкции, которые мы отбрасываем, как только они становятся не нужны, как можно отбросить лестницу, после того как мы по ней взобрались. Это обстоятельство чрезвычайно важно в плане преподавания этики. Мы имеем возможность моделирования процесса создания моральных ценностей в рамках социума. Это обстоятельство тоже представляет собой наследие прагматизма. В особенности, в данном случае, прагматизма Дьюи, который придавал огромное значение образованию и вообще не отличал процесс образования от процесса созидания ценностей. Этику он при этом считал высшей из наук. «То, что необходимо, это чтобы наиболее рациональное и наиболее социальное поведение оценивалось бы как добро и таким образом становилось предметом выбора и поиска; или с точки зрения контроля, нужно чтобы закон, который общество имеет основания предписывать, понимался бы также как должное, применялся в качестве стандарта и воспринимался с уважением»^[89].

Конечно, есть, по меньшей мере, одна слабость у подобной методологии, которая сохраняется и как слабость соответствующей педагогики образования. В своих последних работах Джон Ролз был вынужден признать, что его этика работает не для всех вообще индивидов, но лишь для тех, кто разделяет общие ценности современного либерального общества. Она выражает их общий и публичный политический разум. «Но соответствие этому общему разуму требует от концепции справедливости отстраненности, насколько это возможно, от противоречивых и враждебных философских и религиозных доктрин, которых могут придерживаться граждане»^[90]. Главной из общих разделяемых ценностей является, прежде всего, равенство, которое уже более даже не воспринимается как ценность, подобно тому, как мы не осознаем потребности в воздухе, если никто не лишает нас возможности дышать. Это положение верно и по отношению любого другого из направлений современной аналитической этики.

Я много раз убеждался в том, что наши студенты не понимают этого обстоятельства. Они могут понять общую логику этики Ролза, но они не понимают, что все это, как и иные многочисленные конструкции имеют смысл только в целях провокации создания определенных моральных ценностей людьми, которые уже разделяют фундаментальные моральные ценности. Именно этих ценностей – равенство и свобода – наши студенты не разделяют и потому настроены крайне скептически в отношении перспектив подобной этики. В этом смысле наши студенты очень сильно отличаются от советских студентов. В советское время я преподавал этику в университете марксизма-ленинизма. Могу с уверенностью сказать, если сравнивать то время и нынешнее, что в массовом сознании произошла заметная демодернизация. Иначе говоря, наше общество утратило ценности модерна, главными из которых я считаю равенство, свободу и справедливость. Мы утратили уверенность, что проект модерна – создания справедливого общества равенства и свободы, может быть реализован. Мы обрели этический скептицизм. Это произошло не только в России, но и в Европе. Возможно, последним из рыцарей этой веры остается Хабермас. Этого почти не произошло в США. Америка в этом смысле представляет собой опасный анахронизм ценностей. Это страна где еще всерьез верят в равенство и свободу и даже готовы вести войны за их реализацию. Вот почему американская философия и порождает такие теории как теория справедливости Ролза. Вот почему современные американские студенты так похожи на наших прежних, советских студентов.