Консерватизм в прошлом и настоящем - Рахшмир Павел Юхимович. Страница 24
— Действительный пролетарий — это тот, кто считает себя пролетарием. В результате военного поражения и Ноябрьской революции 1918 г. все немцы, в сущности, стали пролетарской нацией. Поэтому классовая борьба внутри страны бессмысленна. Ее место заступает борьба народов. В этой борьбе немецкие рабочие не могут иметь союзников вовне; они найдут их лишь у себя дома{171}.
В том, что касается конкретных посулов социально дискриминируемой части народа, Мёллер ван ден Брук был сравнительно сдержан: социальная демагогия в ее примитивнейшей форме явно претила его высокомерно-пренебрежительному отношению к простонародью. При всем этом изложенная им программа действий образовала тот костяк, на который стали опираться все фашистские мировоззренческие построения.
Среди сравнительно молодого поколения младоконсерваторов наиболее близки Мёллеру ван ден Бруку были Эрнст Юнгер и Эдгар Юлиус Юнг (1900–1934). Юнгер, будучи литератором, предпочитал излагать свои взгляды в художественной форме. Юнг, претендовавший на роль политического мыслителя, выступал главным образом с памфлетами и эссе. В своей основе его рассуждения представляли собой вариации на темы, предложенные Мёллером ван ден Бруком. Однако в них была и своя специфика, отражавшая опасения, которые испытывали в отношении некоторых радикальных пассажей сторонников «немецкого социализма» представители крупного капитала. Наиболее четко это прослеживалось в книге «Господство неполноценных», вызвавшей особое одобрение в кругах крупных промышленников.
Либералы, утверждал Юнг, создали систему, которая способствовала возвышению неполноценных и оттеснению от власти представителей достойной править элиты. Поэтому борьба, которую надлежит вести, должна быть направлена на восстановление элитаризма. Конечная цель этой борьбы — общее благо. Однако за него надо платить. Такой платой является тотальное подчинение индивида государству, включая готовность к героической смерти на войне{172}.
Смягчая некоторые «чрезмерно острые», с точки зрения крупного капитала, подходы Мёллера ван ден Брука к задачам «консервативной революции», Юнг объявлял главной ее целью — преобразования в «духовной сфере». «Консервативной революцией, — писал он, — мы называем восстановление в своих правах всех тех элементарных законов и ценностей, без которых человек теряет связь с природой и богом и не может создать истинный порядок. Место равенства должно занять понятие внутренней ценности, место социальных устремлений — готовность к справедливому включению в структурированное общество, место бюрократического принуждения — чувство внутренней ответственности и истинного самоуправления, место массового счастья — право личности как части народа»{173}.
В конечном итоге «консервативная революция» должна была ознаменовать собой отвержение духовных законов, установленных либеральной Французской революцией 1789 г. Носителем «консервативной революции» неизбежно станет «новое дворянство», меньшинство, руководствующееся консервативно-революционной идеологией.
Настаивая на том, что «консервативная революция», несмотря на свой «мировой характер», будет исходить из Германии и иметь «немецкий характер», Юнг в то же время, косвенно полемизируя с Мёллером ван ден Бруком, предостерегал от узкого национализма, поскольку он противоречил бы «европейской миссии Германии».
В отличие от этого группа младоконсерваторов, группировавшаяся вокруг журнала «Ди Тат» во главе с его тогдашним редактором Гансом Церером, еще больше заостряла пассажи Мёллера ван ден Брука, предельно сближая их с взглядами национал-социалистов, особенно того течения, во главе которого стоял Г. Штрассер. Их модель «консервативной революции» была до предела нафарширована демагогическими социальными обещаниями. Они то и дело разражались филиппиками против крупного капитала, призывали к созданию «нового народного сообщества», превозносили принцип единовластия вождя, который сможет навести «порядок, имеющий смысл, порядок, дающий ответ на все вопросы, перед которыми бессилен либерализм: почему, для чего, за что»{174}.
Несколько особняком от «обновительского» направления, в том числе и от младоконсерваторов, стояла группа консервативных теоретиков, занимавшихся главным образом «географическим» обоснованием политики экспансии германского империализма. Сами они относили себя скорее к вильгельминистам. Однако объективно развивавшиеся ими взгляды служили дополнением к концепциям «обновителей» консерватизма, были приняты последними на вооружение, а позднее пополнили идеологический арсенал национал-социализма.
Одно из самых заметных мест среди них занимал географ Фридрих Ратцель (1844–1904), получивший известность задолго до первой мировой войны. Будучи человеком крайне реакционных взглядов, он наряду со множеством действительно ценных с научной точки зрения работ выпустил книгу «Политическая география», положившую начало целой системе оправданий, со ссылкой на географию, политики экспансии и захватов{175}.
Одной из самых важных составных частей концепции, развивавшейся Ратцелем в этой книге, была теория «роста пространственных размеров государства», который, согласно его утверждениям, представляет собой неизбежное следствие роста народонаселения. В качестве главного аргумента для доказательства своей теории Ратцель использовал ссылку на постоянное увеличение населения. Это увеличение, утверждал он, оказывает давление на границы государства, которые соответственно проявляют постоянную тенденцию к расширению. Стимулирующее воздействие на эту тенденцию оказывают, по Ратцелю, и другие факторы: географические открытия, совершенствование средств транспорта и связи, создающее возможность эффективного управления все большей территорией, развитие экономики и т. д.
Чтобы приспособить эту теорию к конкретным интересам германской буржуазии, Ратцель пополнил ее тезисом относительно соответствия размеров государств уровню культуры народа. Согласно его утверждениям, народы, стоящие на низкой ступени культуры, образуют, как правило, малые государства, в то время как для высококультурных народов характерно стремление к созданию больших государственных организмов. Отсюда вывод, что поглощение малых государств крупными — неизбежное следствие и показатель роста культуры{176}.
Поскольку стремление к пространственному росту государств, по мнению Ратцеля, является всеобщим, а размеры земного Шара стабильны, возникает вопрос, за счет чего может осуществляться пространственная экспансия. Отвечая на этот вопрос, Ратцель делал достаточно откровенные признания: «Мир не увидит больше державы, которая выросла бы на только что найденной девственной земле. В будущем новые великие державы будут возникать только на основе разгрома старых»{177}.
В еще более конкретной форме экспансионистские идеи Ратцеля были выражены в другой его книге, посвященной проблемам географии Германии{178}. Эта работа содержала три основных политических тезиса.
Первый исходил из «жизненной необходимости» для Германии передела колоний, в результате которого она получила бы доступ к эксплуатации земель, расположенных в умеренном климатическом поясе. Это требование, утверждал Ратцель, выдвигается как «требование природы народного тела, аналогичное голоду и жажде. Оно все больше и больше будет становиться главной задачей германской политики».
Второй тезис предусматривал осуществление германской экспансии на Европейском континенте. «Одна деревенская округа в Европе важнее султаната в Африке», — писал Ратцель, подчеркивая при этом, что Германия, будучи расположена в самом сердце Европы, является главным образом европейской державой»{179}.
Третий тезис служил конкретизации притязаний империалистической Германии на Европейском континенте. С этой целью Ратцелем было сконструировано понятие Срединной Европы, которому был придан, физико-географический облик. «Между Альпами, Северным и Балтийским морями, между Атлантическим океаном и Черным морем, — писал он, — лежит та часть Европы, в которой Альпы, Карпаты и Балканы, широкие низменности и такие реки, как Рейн и Дунай, придают взаимное сходство основным формам поверхности, страна, климат которой однороден, растительность которой почти от одного края до другого являет нам один и тот же ковер лесов, лугов, болот, лужаек. Это — Срединная Европа в широчайшем смысле слова»{180}.