Карми - Кублицкая Инна. Страница 17

Стенхе вышел из сарая и встал рядом с Маву.

— Я бы хотел знать, что произошло, — сказал Руттул. Стенхе коротко объяснил.

— Этот человек успел что-то сделать?

— Он только испугал госпожу, — доложил Маву. Руттул шагнул назад, окинул взглядом потерявшего человеческий облик бродягу и подозвал сотника.

— Это, — он указал на тело, — добить и похоронить. Маву завтра на рассвете повесить.

После этого, ничуть не думая о том, как его люди будут брать под стражу хокарэма, повернулся и пошел наверх.

Сотник приблизился к Маву. Нельзя сказать, что этот старый сургарский вояка трусил, но держался он все же с опаской. Маву, однако, повел себя совсем не так, как можно было бы вообразить: он нагнулся, вытащил из-за голенищ своих щегольских сапожек три ножа — два легких, метательных, и один боевой, старинной гортуской стали.

Стенхе предостерегающе кашлянул. Маву распрямился, ожег сотника взглядом: «Сбегу я, что ли?» — и зашагал к Савитри, спотыкаясь и бормоча что-то о бабских юбках, о хокарэмах и о высокопоставленных соплячках. Пару раз он провозгласил на всю степь: «Ну виноват, что я, отрицаю? Так не драться же из-за этого!» — и опять что-то о хокарэмах.

— Набрался он, что ли? — ошалело спросил сотник у Стенхе. Никогда прежде ему даже и слышать не приходилось о хокарэмах пьяных или тем более о хокарэмах спятивших.

Стенхе промолчал.

Маву, сопровождаемый опасливыми взглядами, дошел до Савитри, забрался в покой, где жили хокарэмы, и завалился на постель как был — в крови и грязи, вспомнив только про сапоги, которые тут же, сняв, с силой запулил в дверь.

Стенхе сапоги поднял и аккуратно поставил у двери, взял смену одежды, вымылся на заднем дворе, распугав всех своим видом. Ужинать он пошел в людскую, а не, как обычно, в господскую трапезную, причем сделал это, когда все уже поели и разошлись — кто спать, кто в сад языки почесать. Повариха, неразговорчивая нынче, с трепетом подала ему еду. Он съел, поблагодарил и ушел под двери Савиной спальни.

Руттул тоже не потерял аппетита. В полном молчании он сидел за обеденным столом в компании двух офицеров его свиты, с Савиными немногочисленными придворными и Хаби; после ужина он прошел в свой кабинет, постоял в задумчивости у окна, глядя в вечернюю темень, потом принял какое-то решение и направился в покои принцессы.

— Заперто, — предупредил из темного угла невидимый Стенхе.

Руттул стукнул в дверь и сказал, повысив голос:

— Сава, открой, или я прикажу выломать дверь.

После нескольких секунд ожидания он услышал, как Сава отодвигает дверной засов; тогда он сказал негромко:

— Пошел вон.

Стенхе торопливо поклонился и скользнул мимо Руттула по коридору.

Сава отворила тяжелые двери. В комнате было темно.

— Зажги свет, — приказал принц, нашаривая кресло и садясь.

Сава вышла и вскоре вернулась с канделябром, в котором горели две свечи. Она посмотрела на Руттула: достаточно ли этого?

— Садись, — приказал принц.

Сава поставила канделябр на стол и села на табурет.

— Я хотел бы знать, — сказал Руттул, — как ты оцениваешь свое сегодняшнее поведение.

— Я не думала, что так получится, — проговорила Сава после недолгого молчания.

— Я тоже так полагаю, — сухо ответил Руттул. — Если бы полагал иначе, я приказал бы тебя как следует высечь. И не розгами, а плетьми.

Руттул подождал, скажет ли что Сава, но она промолчала.

— Итак, — спросил Руттул, — могу ли я надеяться, что впредь твои поступки будут более обдуманны?

— Мои поступки обдуманны, — возразила Сава. — Я долго размышляла, как мне избежать опеки Маву.

— А подумать, чем это может закончиться, тебе и в голову не пришло?

— Откуда я могла знать, что это будет так страшно?

— Что именно? Нападение этого негодяя?

— Это было отвратительно и страшно, — согласилась Сава. — Но самое страшное было потом.

— И какие выводы ты из этого сделала?

— Я не сделала никаких выводов, — сказала Сава напряженным голосом. — Ты сам утверждал: нельзя никогда говорить необдуманные слова, а я не готова разговаривать с тобой. Мне трудно говорить с тобой! Ты пришел попенять мне, укорять плохим поведением? Сделай милость, говори, только не требуй, чтобы я отвечала. Я не могу говорить с тобой! Я будто на десять лет постарела! У меня в голове все гудит! Я уже поплакала, а сейчас расплачусь вновь. А ты говорил, что в таком состоянии на люди показываться нельзя! Я уже кувшин разбила, и таз тоже, и все равно мне хочется кого-то ударить! Даже тебя!

Руттул выслушал сбивчивые выкрики Савы, а когда она замолчала, сказал спокойным голосом:

— Хорошо. Поговорим потом. А ты сейчас ложись спать. За час до рассвета тебя разбудят.

Сава спросила:

— Мы уезжаем куда-то?

— Нет, — ответил Руттул. — Это просто еще одна воспитательная мера. Я хочу, чтобы ты присутствовала при казни.

Сава замерла:

— При казни? Чьей?

— А ты не знаешь? — небрежно бросил Руттул и пояснил: — Я приказал повесить Маву.

Сава молчала, потрясенная. Потом она вскочила на ноги:

— Вы не смеете! Маву не ваш слуга, а мой!

Руттул тоже перешел на это старинное, редко кем потребляемое, а потому чопорно-официальное «вы».

— Нет, я имею на это право, — возразил он. — Вы забыли закон. Муж имеет право распоряжаться имуществом жены. А я ваш муж, если помните.

— Это жестоко, — сказала Сава.

— Это необходимо, — ответил Руттул. — Я доверил ваше воспитание слугам; к сожалению, у меня слишком мало времени, чтобы заниматься вашим воспитанием самому. Но я полагал, люди, которым я поручил это, хорошо справляются со своими обязанностями. У меня не было повода усомниться в их добросовестности, теперь же я вижу, что ошибся. А ошибки нужно исправлять. Смерть Маву послужит предупреждением остальным. Конечно, Стенхе больше Маву заслужил наказание, но Стенхе слишком опытный человек, чтобы я мог так просто пожертвовать им. А от этого обалдуя Маву проку все равно нет…

— Вы чудовище, — сказала Сава. — Я думала, вы полубог, а вы демон. Что вы хотите? Хотите, я буду на коленях вымаливать прощение? Плакать? Целовать ваши ноги? Вы знаете, я не могу допустить, чтобы Маву убили… — Говоря так, Сава выпрямилась, гордо вскинув голову; голос ее окреп. Она готова была пойти на унижение, но добиться своего.

— Сядьте, и мы поговорим, — предложил Руттул. Именно этой реакции он и добивался.

Сава села.

— Сегодня вы вели себя как ребенок, — сказал Руттул. — А вам давно пора взрослеть. Правда, в этом виноват и я: создал для вас оранжерейные условия. А ведь вы не просто взрослый человек. Вы человек, облеченный некоторой властью. И настал тот момент, начиная с которого каждая ваша ошибка будет грозить смертью людям. И учтите еще, что ваше поведение влияет и на мое положение.

— Не делает ошибок тот, кто ничего не делает.

— Да, это верно. И у меня есть очень простой и хороший выход: запереть вас на женской половине, чтобы вы провели там всю жизнь, как это обычно и бывает со знатными майярскими дамами.

— Я согласна. Но если это отменит казнь Маву.

— Вы не поняли меня. Мне не нужна ваша покорность. Я хочу, чтобы вы научились четко представлять, какие последствия могут иметь ваши необдуманные действия.

— Сегодня уже умер один человек, а на рассвете убьют другого. Это слишком большая цена, не кажется ли вам? Я все осознала, я все поняла… А может, и ничего не поняла! — воскликнула она с гримасой муки на лице. — Но только знайте, высокий принц, если Маву умрет, я найду способ убить себя. Даже если Стенхе не будет отходить от меня ни на шаг. Это не угроза, высокий принц. Кто я, чтобы вам угрожать? Я не знаю, значу ли я что-нибудь для вас, кроме залога мира с Майяром. Но только я не смогу жить с таким камнем на душе. А теперь оставьте меня. Я не могу больше говорить.

Она встала. Руттул тоже поднялся из кресла.

— Ладно, — сказал он. — Я отменю казнь. Отдыхайте. Он ушел.

Сава села на кушетку, легла, закрыла глаза, но сразу же вскочила.