Карми - Кублицкая Инна. Страница 19

— Послушай-ка, Стенхе, — заявил он старшему хокарэму четыре месяца спустя, когда увидел, что Сава бегом возвращается с купания под назойливым осенним дождем. — Что это ты вытворяешь, старик? Был у меня в доме сорванец в юбке, а теперь уж и юбки больше не осталось… Ты куда гнешь?

Замечание Руттула относительно юбки было вызвано тем, что в последнее время Сава оценила удобство коротких хокарэмских штанов и стала щеголять в них, даже когда необходимости в них не было. Руттул пару раз стерпел, пока она разгуливала в полюбившемся ей наряде, потом сделал замечание и потребовал, чтобы Сава не смела показываться перед ним в этих дурацких куцых штанах и вспомнила о том, что она принцесса.

— Ну почему я должен оплачивать твои расходы на платья, если ты все равно их не носишь?

Расходы на Савины наряды были одной из значительных статей расходов Руттула. Сава, пока не увлеклась хокарэмской одеждой, очень любила носить яркие платья, и еще больше любила сочинять немыслимые покрои и цветовые сочетания; каждое ее платье было совершенно фантастическим, ни на что не похожим.

Сургарские дамы и девицы считали Саву в вопросах моды недосягаемым авторитетом, настолько высоким, что даже и не пытались перенять покрой ее платьев, довольствуясь только заимствованием отдельных деталей; а ланарские купцы, торгующие тканями, заказывали сургарским художникам рисунки с красочных Савиных нарядов.

Последний год «сургарский» стиль начал проникать и за границы Сургары, пока только в Ланар, где зажиточные модницы пытались поразить воображение кавалеров всевозможными нарядами. Ранее «сургарский» стиль был представлен в Ланаре только в мужской моде; законодателем тут был Малтэр, на которого в свою очередь произвели впечатление илартаусские наряды. Петушиная пестрота костюмов Малтэра и вдохновила Саву выдумывать свои платья, не считаясь с традициями; сейчас Сава вела с ним оживленную переписку, посвященную вопросам моды; они соревновались во все более абсурдных затеях: Малтэр, например, предлагал укоротить юбку до колена, как у ирусских крестьянок, но носить ее с бесчисленным множеством пышных нижних юбочек, из которых только одна, самая нижняя и довольно тонкая, должна была спускаться до пяток, защищая врожденную стыдливость прекрасных дам. Сава же предлагала для верховой езды просторную запашную юбку с надеваемыми под нее штанами.

Как ухитрялась Сава совмещать изматывающие тренировки у Стенхе с руководством швеями — непонятно, но в последние времена идеи, которые она пыталась воплотить в ткань, приближались к функциональным. Так, например, она напрочь ликвидировала волочащиеся шлейфы, укоротила подол на четверть локтя, чтобы «предотвратить случайное наступание на юбку», и стала задумываться о дальнейшем укорачивании юбки, чтобы не вспоминать о ней, когда бегаешь по лестницам. Взамен тонких туфелек, у которых постоянно протирались подошвы, Савири ввела башмаки и сапоги на плотной кожаной подметке, наподобие мужских, а чтобы довести сходство с мужской обувью до максимума, позаимствовала и каблуки. Но Руттул тут же запретил ей носить высокий каблук, а она, убедившись, что это не очень удобно, покорно с ним согласилась, умерив высоту.

И еще она ввела разрезы на юбках. Пока длина разреза подползала к колену, Руттул помалкивал, однако, обнаружив однажды, что разрез открывает почти все Савино бедро, Руттул вскинул брови, ничего не сказав при людях, но через час разрез был зашит.

Глава 7

Место для сургарской заставы было выбрано исключительно удачно: долина, заросшая редким кустарником, просматривалась на несколько лиг вперед; ее невозможно миновать, если уж вы решились совершить путешествие из Майяра в Сургару по суше. В этой долине становились видны тайные тропы контрабандистов; обойдя майярскую заставу по головокружительным тропам, контрабандисты шли к Воротам великой и запретной Сургары, вопреки обычаям, в открытую. Но отряд, приближающийся сейчас со стороны Майяра, менее всего напоминал караван контрабандистов, да и двигался он не по какой-либо из троп, а по старинному тракту, ныне заброшенному.

— Майярцы, — доложил один из стражей с Ворот начальнику заставы, немолодому, седому уже сотнику.

— Да-а? — недовольно отозвался тот. Время было обеденное, сотник только что хорошо закусил: полный желудок и дневная жара разморили его. — Вечно майярцы не вовремя.

Команды готовиться к бою он не давал: каждый на заставе и так знал, что надлежит делать в случае приближения неприятеля. Стражи разошлись по своим местам: лучники и пращники заняли позиции в скалах, четверо с мечами встали в Воротах, прикрытые огромными щитами из тройной бычьей кожи; щиты эти перегораживали проход надежно, но стражам заставы не мешали.

— У них посольские вымпелы, — доложил дозорный.

— Посольские? — удивился начальник стражи. — С чего бы это?

Он стоял перед щитами, глядел на приближающийся отряд и ковырял в зубах выструганной из веточки зубочисткой. Посольских вымпелов начальник заставы еще не видел: глаза у него были послабее, чем у дозорного. Вымпелы? Чего-то подобного сотник и ожидал: уж очень бесстрашно, ничуть не скрываясь, направлялись к Воротам Сургары майярцы. Да и маловато их было: всего-то дюжина человек, едущих верхом, да еще несколько мулов под грузом. А вьючные мулы — уж безусловно лишние при нападении, так что майярцы ехали мирные, вот только зачем?

Последние семь лет Майяр Сургару игнорировал, убедившись после нескольких коротких войн, что Сургару одолеть не удастся. Тогда скрепя сердце Верховный король и Высочайший Союз допустили существование рядом со Священным Майяром сильного государства мятежных рабов. Но всем подданным короля и высочайших принцев под страхом смерти запрещено было приближаться к Воротам Сургары. Заставы Майяра тоже были мощными; их стражи вылавливали беглых рабов, и если и допускали деятельность контрабандистов, то только потому, что те давали щедрую мзду и клятвенно обещали с беглыми рабами не связываться.

А вот теперь появляется это неожиданное посольство…

Сотник отбросил щелчком зубочистку и стоял уцепив руки за пояс, смотрел, как приближаются майярцы. Теперь их разделяло чуть меньше четверти лиги, начальник стражи уже разглядел пламенеющие посольские вымпелы.

— Флаги Карэны и Пайры, — доложил дозорный.

— Вздор, — возразил сотник. — Карэна болен. Смотри получше.

— Карэна, — настаивал дозорный. — Я флагов его никогда не видел, что ли?

Карэна… Не могло быть старика Карэны среди этих майярцев: Карэна уже давно лишился возможности передвигаться верхом. Полупарализованный, он теперь никогда не покидал своего замка.

Карэна умер, догадался сотник. Только так можно объяснить появление флага Карэны на границе с Сургарой. Более молодой, более здоровый наследник Карэны приближался сейчас к заставе. «Кто бы это мог быть?» — думал сотник, вглядываясь в приближающихся майярцев, но никто из них не был похож на наследника Карэны. Пайра? Да, Пайру начальник стражи увидел. Молодой Пайра, уже прославленный своей доблестью, был единственным аристократом среди всадников; остальные были много проще: служилые дворяне и простые солдаты. Однако два флага бились на ветру над их головами.

— Уж не стал ли Пайра наследником Карэны? — пробормотал сотник. Стоящий рядом с ним дозорный пожал плечами. Но это было бы слишком невероятно. Получив имя Карэны, род Пайры стал бы по влиянию на страну равен Горту или Ирау; вряд ли Высочайший Союз спокойно бы воспринял такую перемену. И тем более вряд ли старик Карэна передал бы высочайшую власть своему нелюбимому вассалу. Как только старый Карэна не пытался уязвить все богатеющий и богатеющий род Пайра! Он поручал Пайре самые неприятные задачи, задевающие честь гонористого вассала. Пайра терпел, снося бесчестье стиснув зубы: слишком высоко Пайра ценил законы, чтобы позволить себе отвечать на обиды.

— Пайра выполняет очередное поручение, — сказал сотник. — Уж. не думаешь ли ты, что Пайра по своей воле приедет в Сургару?