Приют изгоев - Кублицкая Инна. Страница 79

Вспомнить, как они потом оказались в постели, Аойда так и не смогла.

Полдень был ярким и солнечным, но солнце в замке казалось нежным и ласковым, а не жгучим, как в окружающей его пустыне. Аойда проснулась раньше мужа и около часа сидела в мягком кресле на широкой веранде, куда, словно угадав ее мысли, безмолвная служанка вынесла столик с легким завтраком.

Парк на первый взгляд был чудесен, но что-то в нем было не так, чего-то все-таки не хватало в его искусственном великолепии, так что Аойде вскорости надоело смотреть, и она подозвала одну из прислужниц и попыталась разговорить ее, задавая вопросы. Девушка, однако, не произнесла ни слова; улыбаясь заученной улыбкой, вместо ответов она чуть качала головой и, кажется, не смела произнести хотя бы один звук.

– Тебе запрещено говорить? – прямо спросила ее Аойда. Девушка чуть склонила голову, подтверждая.

– Но я разрешаю тебе!

Девушка, однако, была непреклонна, и Аойда поняла, что, по ее мнению, гостья не была вольна распоряжаться прислугой до такой степени.

Из спальни донесся голос Абраксаса.

Аойда немедленно встала и пошла к нему. Абраксас полулежал в постели в окружении прислужниц, облаченных в весьма легкомысленные одеяния, подававших своему повелителю завтрак прямо в постель.

Аойдачуть сдвинула брови. Абраксас рассмеялся, видя неудовольствие жены, и велел девушкам оставить его с женой одних. Служанки немедленно исчезли. Аойда подошла к кровати и села на краешек.

– Здесь просто райское место, – заметил Абраксас. Аойда повела взглядом вокруг, села ближе к мужу и сказала очень тихо, но внятно:

– Здесь еще страшнее, чем в пустыне.

– Ты просто сердишься на меня, – свободно ответил Абраксас, поднимая с подноса гроздь винограда. – Но ведь эти девушки обычные прислужницы. Если бы ты дождалась меня, то нас угощали бы обоих…

– Нет, – помотала головой Аойда. – Я не об этом. Абраксас улыбнулся, но глаза его посмотрели на нее серьезно и тревожно.

– О чем же? – спросил он одними губами.

– Не знаю, – прошептала Аойда. – Я… я словно кожей чувствую какое-то напряжение. В пустыне было не так. Там мы уставали до того, что бояться просто не оставалось сил. А сейчас… – Она не находила слов, чтобы объяснить.

– Что тебе снилось сегодня? – спросил он обычным голосом.

– Сад, ручьи, фонтаны, дождь, – сказала Аойда. – И среди зелени мелькали тигры и смотрели на меня недобрыми глазами.

– Здесь могут водиться тигры? – снова усмехнулся Абраксас.

Однако и он не был так спокоен, как хотел казаться. Он теперь не ощущал той силы, которая влекла его сюда, потому и чувствовал себя так легко и свободно, словно, добравшись до замка, он сбросил с себя тяжкий груз этой силы. И все же… Все же где-то внутри него не проходило ощущение, что не все еще окончено, что груз хоть и сброшен, но он от него не избавился, что скоро его снова позовут.

Встряхнув головой, чтобы избавиться от неприятного ощущения, Абраксас привлек к себе покорную жену и нежно обнял ее.

Это произошло, когда Абраксас и Аойда сидели за завтраком, и юные прислужницы вились вокруг них. угадывая малейшее желание.

В распахнутое окно вдруг впорхнула большая птица и, плавно облетев под высокими сводами всю комнату, села на высокую спинку стоящего напротив Абраксаса стула.

Это был сокол. В клюве гордая птица держала небольшой конверт, перевязанный тесьмой и запечатанный большой красной сургучной печатью. После легкого замешательства Аойда взяла из клюва птицы конверт и протянула мужу. Тот глянул на печать с изображением сокола, символа родов Тевиров и Ахеа, и, поддев ее подвернувшимся под руку фруктовым ножиком, вскрыл конверт.

Там было только два слова: «Жду тебя».

Абраксас положил письмо на стол, взял салфетку, промокнул губы и нервно швырнул ее себе под ноги.

Свершилось…

Аойда тревожно посмотрела на мужа и хотела встать, но он остановил ее властным жестом и сказал чужим голосом:

– Оставайся! Это приглашение для меня одного.

Прислужницы, как всегда угадав желание господина, принесли ему камзол, помогли одеться, повертелись вокруг, поправляя кружева на воротнике и манжетах. Абраксас поправил в ножнах свою шпагу, порывистым движением нахлобучил шляпу и, отмахнувшись от служанок, посмотрел на птицу:

– Ну?

Сокол искоса поглядел на него темным глазом.

– Веди! – потребовал Абраксас.

Сокол, словно поняв, снялся со своего насеста и, сделав круг по комнате, вылетел в распахнувшиеся двери.

Абраксас, мельком оглянувшись на смотревшую на него со смешанной во взгляде болью и жалостью жену, вышел, так и не произнеся ни единого слова.

Сокол, кружась вокруг него, то обгоняя, то отставая, вел его коридорами; двери сами гостеприимно распахивались на их пути. Они привели его в другое крыло замка, где последнюю дверь открыла перед ним склонившаяся в глубоком поклоне служанка.

Абраксас вошел в роскошно убранный зал. Ему показалось сначала, что в зале никого нет, но потом из кресла, стоящего в глубине зала у широкого окна, донесся смешок.

Абраксас шагнул туда и, подойдя, увидел сухонького сморщенного старичка, утонувшего в многочисленных подушках; сокол сидел на спинке его кресла.

– Пришел, – с довольным смешком проговорил старичок. – Долго же мне пришлось тебя дожидаться…

Абраксас всмотрелся в морщинистое лицо старичка. Что-то в нем было неуловимо знакомое, казалось, что где-то он его уже видел; и видел неоднократно. Но в то же время Абраксас мог поклясться, что никогда не встречал этого человека.

Если старичок был простым человеком.

– Что так смотришь, сынок? – спросил старичок. – Узнать не можешь? Неужто кровь тебе ничего не подсказывает?

– Нет, не подсказывает, – подтвердил Абраксас. Он огляделся и, пододвинув поближе стул, сел на него. – С кем имею честь?

– Предок я твой, – сказал старичок, усмехаясь. – Аха-колдун. Слыхал?

– Слыхал, – спокойно сказал Абраксас. – Только… Люди ведь столько не живут. Или ты бессмертный?

– Увы, нет, – признался Аха. – Иначе не стал бы беспокоить тебя, не тащил бы сюда за столько миль, не тревожил бы Книгу. – Он кашлянул и добавил: – Наследник мне нужен, вот я и выбрал тебя. – И, посмеиваясь, колдун принялся расписывать, какую жизнь ведет здесь.

Райская, по его словам, получается жизнь – сам, по собственному вкусу устраивал. К его услугам десятки невольников и не только служаночки, но тех ему, Абраксасу, видеть пока рано, так что – надо признаться – слухи о том, что он ворует детей, имеют под собой кое-какие основания.

– Хороши служаночки-то, верно? Небось распробовал уже? – дребезжал старичок, масляно сверкая глазками. – А ты зачем-то с собой мунитайскую княжну привел. Неужто она слаще?

– Это моя жена, – мрачно проговорил Абраксас.

– Это все проклятый Арканастр! – недовольно пробурчал старик. – Вечно он лезет не в свое дело, когда его не просишь! Выскочка! Неуч! Да никакой он не маг! Куда ему против меня! – Аха самодовольно ухмыльнулся. – Маг из него, как из меня сочинитель книжек

И вдруг откуда-то сбоку раздался голос:

– Ах ты, старый сморчок! Ах, прыщ ты гнойный!

Абраксас невольно вздрогнул и оглянулся. В одном из кресел, уставленных вдоль стола, сидел кто-то смутно знакомый, кто-то, кого он видел когда-то давно, кто-то, с кем он говорил. Это был высокий грузный старик, не плюгавый и немощный, как Аха, хотя, наверное, такой же старый – а может, и еще старше, – а мощный и сильный, сразу видно. Точнее сказать, он не сидел в кресле, а нависал над столом, уперев в него свои огромные кулаки, словно грозный судья, выносящий неминуемый приговор. И говорил как судья – не громко, но веско и грозно. Эхо услужливо разносило его слова по залу.

– Как ты смеешь рассуждать о том, в чем не смыслишь вот ни на столько! – Его кулак оторвался от столешницы. – Ты, бездарь, питающаяся падалью древней магии. Ты сам – сам! – сотворил хоть одно заклинание? Это ты, – кончик длинного костистого пальца устремился в лицо Ахи, – ты без своей Книги смог сотворить что-то? Я не говорю плохое, хорошее, ли – просто хоть что-то? Своими руками, своей головой?! И это в мире, где все пропитано магией так, что любая кривляющаяся макака, дай ей возможность говорить, натворит столько чудес, что никакому Мерлину не приснится!.. Ну, отвечай! – грозно взревел старик и замолчал ожидая.