Противоположности. Сквозь время - О.Шеллина (shellina). Страница 6

– Отец твой долго ли намерен тебя держать при себе? Уже и сына родил, а все палаты рядом держит?

– Вот то, не ведомо мне, – я покачал головой.

Чего я точно не знаю, это где жил Иван Молодой в Москве. Ведь еще и жена его с сыном где-то в своем тереме жить должна.

Но, вот этот вход, скорее всего, как раз в мои палаты, спасибо тебе Холмский, за то, что дорогу показал. А вот где я буду Елену Волошанку искать, это вопрос. Потому что я не могу все терема в округе обойти и наткнуться на нужный методом тыка.

Не принято здесь по женским теремам, не будучи ближайшим родственником шастать. Вот к Зое, пардон, к Великой княгине Софье, я вполне могу заглянуть на правах пасынка. Только оно мне надо?

– Когда Великий князь решит, что пора отпустить меня и семейство мое от себя, то так тому и быть, – я уже хотел было попрощаться и уйти, потому что, черт подери, я не готов сейчас ни с кем разговаривать.

Запас моей прочности уже подходит к концу, и я просто чувствую накатывающую на меня волнами панику.

Но тут раздался шум и через расписные ворота во двор вошла целая делегация во главе с невысокой, склонной к полноте женщиной, на лице которой выделялись большие карие глаза, смотрящие властно, надменно, и в какой-то степени даже жестко.

Рядом с ней шел худой, нескладный тип с козлиной бородкой и очень живой мимикой, выдающей в нем итальянца за версту. Сначала делегация шла прямиком к высокому, густо украшенному резьбой терему, но, когда женщина увидела меня, то сразу же свернула в мою сторону.

– Сеньор Фьорованти сотворил настоящий шедевр, но я нечасто вижу тебя, сын мой, в доме Господа нашего, – она мило улыбалась, но улыбка так и не коснулась глаз, которые оставались холодными. А еще, говорила она на латыни, а не русском.

– Ну, что ты, княгиня, – я намеренно опустил все ее титулы и не назвал матерью, подчеркивая свое отношение, которое, согласно летописям, то еще было, причем абсолютно взаимно. – Я так же часто прихожу в дом Господа нашего, сколько любой другой православный муж, вот только не встречал я тебя там, почему-то. – Если шло заседание думы, то никакого важного служения в это время быть не могло, не то это время, чтобы князь мог забить на богослужение, чтобы проораться по поводу Михаила, который постоянно пытался то с поляками, то с литовцами заигрывать.

– Ну, будет, не стоит нам ссорится, сын мой, – вот стерва, она упорно называла меня своим сыном, особенно на глазах у собравшихся, словно показывая, я вот к нему всем сердцем, а он, тварь неблагодарная. – Я слышала, что Великий князь даровал тебе честь великую, снова доверив армию.

– Твоими молитвами, княгиня, не иначе, – я криво усмехнулся и склонил голову, обозначив поклон.

– Я рада за тебя, сын мой, надеюсь, что в этот раз ты не осрамишься, и приказы отца своего и государя будешь выполнять беспрекословно, – она снова улыбнулась, а я внезапно понял, что не зря склонялся к версии Уваровской летописи, судя по которой, летописец просто ненавидел княгиню Софью и считал ее виновной, как в гибели Ивана Молодого, так и в последующей гибели его сына и жены. – Сыну твоему скоро год исполнится, это хороший знак. Я обязательно навещу Елену в этот радостный день с богатыми дарами.

И она развернулась и поплыла к, я так полагаю, своему терему. И тут до меня дошло. Год? Дмитрию нет еще года? Но, он ведь родился в 1483 году, а на Тверь Иван III ринулся в 1485. Какой сейчас год на самом деле? Гадство какое, и календарей-то нет, чтобы посмотреть.

– Не нужно смотреть ей вслед так, словно хочешь схватить пищаль и пальнуть в спину, – тихий голос князя Холмского вернул меня к реальности, какой бы дикой она не была. – И что вас мир-то не берет? И так из-за княгини с отцом родным едва ли не на ножах ходил. Разве ж так можно?

– Нет, ты прав, Даниил Дмитриевич, нельзя так явно показывать, как не люба мне княгиня, – нужно было быстро сгладить возникшее напряжение, потому что понятия не имею о лояльности Холмского, и я добавил. – Как место матери моей княгиня заняла, так и невзлюбил ее, – Холмский только головой покачал, я же все-таки начал подниматься на крыльцо, крепко держась за перила.

– Княжич, а ты часом с лошади не падал? Может понес конь ретивый, а ты и не удержался, только говорить об этом не хочешь, боишься, что засмеют? – задумчивый голос Холмского заставил меня остановиться и обернуться. Он стоял перед крыльцом и внимательно смотрел на меня.

– С чего ты взял это? – я еще крепче вцепился в перила, чувствуя, что начала кружиться голова.

– Да идешь ты дюже странно, словно боль испытываешь нестерпимую, – медленно пояснил Холмский. Твою мать, вот ведь глазастый. Но тут-то как раз ничего странного нет, он старый воин, моторику движений просчитывает на раз. Что делать-то? А может и правда сказать, что да мол с лошади упал и не сказал никому, потому как стыдно? Хороший вариант, кстати, гораздо лучший, чем тот, в котором я экстренно себе ноги ломаю.

– Прав ты, Даниил Дмитриевич, упал я давеча. Конь споткнулся, а я задумавшись ехал, вот и не удержался в седле. Думал, что пустое, раз руки-ноги целы, а сегодня спину что-то прихватило, словно дед я старый. Вот, думаю, пойти отлежаться попробовать.

– Видывал я, как после падений и вовсе не вставали, – Холмский погладил бороду. – Сообщу я отцу твоему, раз сам не смог, побоялся. И не спорь, княжич, – он нахмурился. – Нельзя тебе сейчас снова в седло. А дальше нужно будет подождать веления князя.

– Я не для того тебе открылся, чтобы ты отцу тут же побежал доносить на меня, – процедил я, исподлобья глядя на Холмского.

– Молод ты еще, княжич, мало еще повидал, – упрямо гнул свою линию Холмский. – Повидал я таких, кои думали, что само все пройдет. Только не проходило, ноги у них отказывали, да гадить начинали под себя. Ты же идешь, словно кол проглотил. Тревожно мне за тебя, княжич. Да и войска еще не время собирать, уже почитай третий раз князь гневается, да потом Михаил ему челобитную шлет, кается, и поход откладывается. Так что, обожди, да лучше поправься. Знамо дело, хочется славы, да удаль молодецкую показать, но иной раз и обождать не грех. Сам же, когда на Угре стояли, эту мудрость применял.

– А может не надо отцу говорить? – я очень натурально вздохнул.

– Надо, княжич, негоже отца да государя нашего в неведение держать, не по-людски это, – и он, развернувшись, пошел в ту сторону, откуда мы с ним недавно пришли.

Ну что же, правило о том, чтобы дать людям самим объяснить свои теории, не мешая им придумывать и, самое главное, обосновывать придуманное, имеет место быть. Так ты, Ванька, хорошим интриганом можешь стать в итоге.

И я снова принялся подниматься в свои палаты, надеюсь, что они действительно мои, держа спину еще более прямо, чтобы все видели, как я мужественно терплю боль.

Палаты оказались все-таки мои. Низкие потолки меня немного напрягали, и хоть я вроде бы проходил нормально, а так и тянуло пригнуться. Идти пришлось недалеко. Пройдя через узорчатую арку, пригнувшись, потому что в противном случае стукнулся бы лбом об нее, я вошел в просторную залу, по периметру которой стояли лавки, на двух из которых сидели четверо молодых людей и играли в бирюльки.

Как только я вошел, они тут же вскочили и несколько бирюлек даже упало на пол. Так, это, похоже, мои рынды, но хоть убей, я понятия не имею кто из них, кто.

– Устал я что-то, пойду отдохну, – с порога обозначив свои намерения, я в замешательстве начал поглядывать на двери. Один из парней бросил быстрый взгляд на крайнюю, подсказав мне таким образом, куда идти.

– Мы здесь будем, княжич, – один из них высокий светловолосый красавец легко поклонился. – Ежели что понадобится, кликни. – Я не ответил, лишь кивнул и вошел в ту самую дверь, на которую невольно указал мне один из них.

Это действительно оказалась спальня. Плотно закрыв дверь за собой, я прошелся по небольшой комнате с низкими потолками. Остановился возле огромной кровати, с наваленными на нее шкурами, бросил взгляд на иконостас в углу.