Фердинанд Врангель. След на земле - Кудря Аркадий Иванович. Страница 37

— Да, — подтвердил Врангель, — вернулся в августе. Успел отчитаться о нашем походе, съездил к родственникам в Эстляндию и даже получил недавно новое назначение.

— Это не секрет? — краями губ улыбнулся Батеньков.

— Какие могут быть секреты от вас! Доверили командовать кораблем, его уже заложили на Охтинской верфи. Поведу его к берегам Камчатки и Америки. Надо будет отвезти туда кое-какой груз, в основном от Российско-Американской компании. Возможно, придется задержаться в Америке с целью крейсирования, охраны наших колоний. Вот и посчитал нужным встретиться по этому поводу с Прокофьевым.

— Счастливый вы человек, Фердинад Петрович! — не без зависти вздохнул Батеньков. — Некоторые мечтают, как бы отправиться по вашим следам в полярные страны и завершить начатое вами, а вы уж в другую сторону и подалее смотрите — в Америку! Стало быть, новый кругосветный вояж?

— Получается, что так.

Беседуя, они шли по заснеженной набережной Мойки. Свернули на мост.

— Если не очень торопитесь, Фердинанд Петрович, — предложил Батеньков, — можно посидеть час-другой в ресторане гостиницы «Лондон». Это рядом.

— Что ж, я не против.

Когда они разделись, Батеньков обратил внимание на новые капитан-лейтенантские эполеты Врангеля:

— О, растете! И как давно?

— В декабре, одновременно с назначением командовать кораблем.

Ресторан в этот час был заполнен лишь наполовину: две-три группы чиновников, шумная компания офицеров с актрисами.

Им о многом хотелось расспросить друг друга, и после первого бокала шампанского — за свидание в Петербурге! Врангель, подчиняясь призыву Батенькова, рассказал о драматических эпизодах их путешествия: как пару дней носило в шторм на оторвавшейся льдине и ожидали гибели каждый час, как жестоко голодали, не найдя возможностей достичь продовольственного склада, и как уверились в конце концов, что земля существует к северу от мыса Якан, но все же не смогли добраться до нее.

Глаза Батенькова за стеклами очков в золотой оправе возбужденно поблескивали. Он сказал:

— Насколько я понимаю, ваши мужественные действия и общие итоги экспедиции все же оценили в Морском министерстве, что доказывает и производство в следующий чин...

— Да, нас приняли хорошо. Особенно руководитель Адмиралтейского департамента Сарычев. По его мнению, в научном плане экспедицию надо признать успешной.

— Это правда, что вы даже удостоились аудиенции у государя императора?

— Молва не врет, — усмехнулся Врангель, — и как пышно это было обставлено! И знаете, Гаврила Степанович, какой мой ответ более всего озадачил государя? Его величество, прослышав о наших тяготах, спросил: «А были ли у вас красные дни?» Я же, не долго думая, откровенно брякнул, что провел там самые красные дни моей жизни. Не знаю, насколько мне поверили, но принято это было весьма благосклонно.

— За ваше мужество! — предложил очередной тост Батеньков.

— Но страдания коренных жителей Сибири, тунгусов, юкагиров, якутов, — отпив из бокала шампанское, продолжил Врангель, — тоже никогда не изгладятся из моей памяти. Они полностью зависят от рыбалки и охоты. Неудачный промысел ведет там к массовому голоду, и наблюдать это страшно.

— Да-да, я знаю, — с пониманием отозвался Батеньков. — Между прочим, я разрабатывал некоторые указы в рамках задуманной Сперанским Сибирской реформы. И среди них — Устав об управлении инородцев. Предложил в нем гарантии обеспечения благосостояния инородцев: запрет русским самовольно селиться на их землях, первенство законов, основанных на традиционных для них нормах жизни. И даже — создание условий для развития хлебопашества.

— Охранение их угодий — это нужно, правильно. Но хлебопашество... Какой же хлеб может родиться на тамошних землях, и летом не оттаивающих до конца?

— По-вашему, это невозможно?

— Совершенно невозможно!

— Признаться, — с оттенком сожаления продолжил Батеньков, — я хотел в прошлом году, по завершении топографических съемок в районе военных поселений, двинуться на Север по вашим с Матюшкиным следам. Заняться там этнографическими исследованиями, вопросами образования инородцев. Увы, мой начальник, граф Аракчеев [21], не отпустил. Слишком, видите ли, высоко меня ценит!

— Как вы оказались у него? Мне упоминал об этом Александр Осипович Корнилович [22]. Он готовил статью о нашей экспедиции для «Северного архива», и, когда мы встретились, я спросил и о вас и был удивлен, что вы теперь не у Сперанского, а у Аракчеева.

— Точнее, и у того, и у другого. Живу в доме Сперанского, по существу — как член семьи, а служу у Аракчеева. Получилось так, что сиятельный граф обратил внимание на одну мою работу и, узнав, кто автор, затребовал меня к себе. Даже Сперанский не смог ему перечить.

— По вашему тону, Гаврила Степанович, догадываюсь, что эта служба мало вас устраивает, — осторожно заметил Врангель.

— Где ж те острова, где растет трын-трава? — невесело отшутился куплетом Батеньков. — От скуки и развлечения ради стал даже заниматься египетскими иероглифами. В прошлом году тиснул в «Сыне отечества» Греча заметку о разысканиях в этой области француза Шампольона. Вы, кстати, письма мои все получали?

— Должно быть, все, хотя с чудовищным, по отдаленности нашей, опозданием. Премного благодарен за них! — живо откликнулся Врангель. — Там каждое письмо от друзей — праздник.

— Не судите, Фердинанд Петрович, строго, но отрывок из одного моего письма я тиснул в том же «Сыне отечества». Ничего, разумеется, личного. Лишь с целью напомнить просвещенной публике о ваших далеких странствиях в стране Гиперборейской и выразить надежду, что труд ваш и служба во имя славы отечества не пропадут втуне.

Врангель в ответ благодарно склонил голову.

— Где вы живете? — поинтересовался Батеньков, когда они покидали ресторан.

— На Васильевском острове, поблизости от Морского корпуса. Снимаем там квартирку с моим другом, капитан-лейтенантом Литке.

— Тем самым, кто исследовал Новую Землю?

— Тем самым. И младший брат его, Александр — он тоже ходил к Новой Земле вместе с Федором Петровичем — квартирует с нами.

— У братьев Бестужевых не бывали?

— К сожалению, пока не знакомы. Но Литке обещал свести с ними.

— Вот и отлично. Я-то частенько к ним заглядываю. Надеюсь, там и встретимся.

После беседы с Врангелем Батеньков чувствовал что еще недавно владевшая им хандра, слава Господу, окончательно покидает его.

Батеньков был глубоко прав, угадав счастливое состояние Врангеля после возвращения в Петербург и нового назначения в кругосветное плавание. Одновременно с производством в капитан-лейтенанты последовали и другие блага: награждение орденом Св. Владимира, солидная денежная премия и удвоенный зачет времени, проведенного в походе, для выслуги пенсии. В его ли, правда, годы думать о пенсии, но когда-нибудь сгодится и это.

Примерно такими же благами были увенчаны исследовательские усилия вернувшегося накануне Нового года в Петербург Федора Литке. По рассказам Федора им тоже пришлось хлебнуть лиха. Однажды бриг напоролся при сильном ветре на подводные камни, и дело едва не кончилось гибелью корабля и команды, но в тот момент, когда уже собирались рубить мачты, спасительный порыв ветра снял судно с камней. Самое же больше несчастье постигло Литке не в море, а на берегу. Перед выходом в заключительное плавание к Новой Земле, по пути из Петербурга в Архангельск, застигла пурга, лошади сбились с дороги и перевернули кибитку. Федор и брат его Александр с трудом с помощью ямщика выбрались из-под нее, а вот сопровождавший их матрос погиб.

Составив отчет о последнем плавании, Литке сразу засел за подготовку книги о своем путешествии, намереваясь предварить ее солидным введением об истории прежних попыток русских и зарубежных мореходов пробиться сквозь льды к Новой Земле и изучить окружающие ее моря.