Мушкетерка - Лэйнофф Лили. Страница 19

— Это решение не из тех, что можно принять с наскока, так что, если тебе нужно подумать…

— Я согласна.

— Ну что ж, — сказала мадам де Тревиль, — тогда добро пожаловать в орден «Мушкетерки Луны».

Глава одиннадцатая

Мадам де Тревиль велела мне подождать в прихожей, пока она переговорит с другими девушками в гостиной. Я изо всех сил старалась держать голову прямо и плечи расправленными. Однако в конце концов моя щека как-то улеглась на ладонь, локоть оперся о приставной столик, а сама я, сидя на стуле, привалилась к стене. Перед тем как она меня покинула, мы обсуждали расписание тренировок: по утрам фехтование, а после обеда особые занятия, которые поспособствуют моему превращению в мушкетерку. Иногда я буду заниматься вместе с остальными, иногда одна — например, когда другие девушки будут на светских мероприятиях. Мадам де Тревиль была непреклонна в своем убеждении, что я еще совершенно не готова покидать дом. И хотя меня это задевало, я была ошеломлена тем, как хорошо она осведомлена о моем состоянии. Должно быть, в отцовском письме содержалось множество подробностей. Она знала, что я обучалась мастерству фехтования еще до болезни, что мне стало проще контролировать мое состояние, когда я снова начала всерьез тренироваться… Я думала, отец был единственным, кто видел эту взаимосвязь, но мадам де Тревиль, похоже, тоже заметила, что фехтование мне помогает. У нее даже были планы, как дополнить мои тренировки, чтобы я стала как можно сильнее. Все это звучало прекрасно, пока я не вспомнила об одном нюансе. Мне едва удалось облечь его в слова.

— Но если я должна… соблазнять, — тут мой голос надломился, — этих мужчин…

— Объекты.

— Объекты. Если я заставлю их желать меня, разве они не заметят тогда, какая я сильная?

— Речь не о том, что они увидят тебя в неглиже.

— Да я не об этом! Я просто подумала, что, если мы станем танцевать, они заметят…

— Что твои руки более мускулисты, чем у обыкновенной парижской мадемуазель? Не стоит волноваться, — сказала она с усмешкой. — Когда мы с тобой поработаем, они едва ли заметят твои руки.

Ума не приложу, как я не сгорела от стыда прямо в тот же миг.

Из-за окна доносился стук копыт. Я разглядывала противоположную стену прихожей. На ней были нарисованы маленькие лошадки. Оттенки розового, лилового и королевского пурпура.

— Excusez-moi… — Покашливание, потом еще раз, громче: — Прошу прощения, мадемуазель?

Вздрогнув от неожиданности, я чуть не свалилась со стула. Юноша примерно моего возраста поспешил на помощь, но я уже выпрямилась, так что ему оставалось лишь подняться с колен и прислониться к столику, на котором расположилась экстравагантная цветочная композиция. Ваза с белыми лилиями покачнулась, и он едва успел поймать ее одной рукой — в другой у него была зажата стопка бумаг и несколько перьев. Издав отчетливое кряхтение, он вернул вазу в центр стола, а затем отступил назад. При этом он оставил чернильные пятна на гравированном фарфоре.

— Прошу прощения, — сказала я, пытаясь сдержать смех — наполовину нервный, наполовину искренний. — Вы так торопились мне помочь, так что все это моя вина…

— Получилось забавно, — признал он.

Я вспыхнула и отвела глаза. Когда я снова повернулась к нему, он уже успокоился.

— Я только что понял… ох, простите, я повел себя невежливо. Такой беспорядок устроил. — Он принял позу для официального поклона. Выглядело это ужасно глупо. Но его глаза при этом весело блестели, как будто он осознавал всю абсурдность ситуации и принимал ее как непреложный факт. — Позвольте мне официально представиться. Месье Анри к вашим услугам.

— Почему ваше имя… ах да! Я как раз думала, как вас разыскать. Я хотела вас поблагодарить.

— Поблагодарить? Меня? — Он произнес каждое слово как отдельный вопрос.

— За то, что принесли мой сундук, — пояснила я. А что, если это не он? Что, если я ошиблась, что, если он обидится на это и я добавлю еще одно имя к списку людей, которые считают, что мне здесь не место? Но кто еще будет представляться по имени, а не по фамилии, кроме слуг? — Это ведь вы принесли мой дорожный сундук, не так ли?

— Вы Таня де Батц, — выдохнул он. Как он произнес мое имя! Словно оно принадлежит чему-то — точнее, кому-то прекрасному! — Ах да, я ведь хотел представиться. Я служу подмастерьем у месье Сансона, картографа. — Он почесал голову, и его пальцы оставили на лбу след чернил. Темно-синяя полоса терялась в золотисто-каштановых волнистых волосах. — Но на самом деле я хочу стать инженером. Я не хочу отмечать, где находятся прекрасные парки и дворцы, я хочу их создавать, планировать, как будет жить город, упорядочивать его механику.

По мере того как он говорил, его лицо все более оживлялось. Произнеся последние слова, он вздохнул:

— Должно быть, кому-то вроде вас это кажется незначительным.

— Кому-то вроде меня? — переспросила я.

— Вы произведете реальные, осязаемые перемены. Мне кажется, старик пытается выжить меня из мастерской, заваливая всей этой бессмысленной работой.

— Что вы… как вы сказали? — выдавила я.

— Вы ничего не выдали! Я все знал! — заверил он, увидев мое лицо. — Не волнуйтесь! В конце концов, ей было бы сложно скрывать затею с орденом от своей семьи. К тому же я здесь живу.

Я уставилась на этого сияющего неуклюжего парня, который едва не разгромил прихожую.

— Так вы сын мадам де Тревиль?

— Я ее племянник.

Резко хлопнула дверь. Мадам де Тревиль.

— Вижу, вы не упустили возможности познакомиться, — заметила она, направляясь к нам. Она остановилась рядом с Анри, нахмурилась и принялась стирать носовым платком чернильные пятна, оставленные им на вазе. — Тебе разве нечем заняться? Не понимаю, для чего ты здесь торчишь, когда у тебя столько работы. Если ты не добьешься успеха, нам вечно придется выслушивать причитания твоей матери. — Ее тон был раздраженным, однако в глазах светилась нежность.

— Конечно, тетя.

— Таня, у нас плотный график. Портной приедет в половине четвертого. — Она повернулась к Анри, который стоял у нее за плечом. — Я думала, тебе надо работать.

Разворачиваясь, он запнулся о ковер.

— Был рад с вами познакомиться, мадемуазель де Батц! Au revoir! До свидания!

Я хотела было помахать ему рукой, но тут же почувствовала себя очень глупо и вместо этого сделала реверанс — совсем неглубокий, чтобы не закружилась голова.

— Хорошо, что ты не обиделась, — сказала мадам де Тревиль.

Все еще склонившись в реверансе, я оглянулась на нее через плечо:

— Прошу прощения?

— Это он вытащил твою шпагу из сундука, — объяснила она. — Не ожидала, что ты так легко это воспримешь.

Желудок подпрыгнул, я крутанулась на каблуках и посмотрела вслед Анри. Он рылся в моих вещах: моих книгах, моей одежде… моем белье. У меня не нашлось слов. Мадам де Тревиль вздохнула.

— О господи, Таня, ну конечно, я не просила его копаться в твоих личных вещах. Я попросила Портию найти шпагу, не Анри. И потом, даже если бы я его попросила, он испытал бы такое неудобство от одной только мысли об этом, что никогда больше не выполнил бы ни единой моей просьбы. Но знаешь, о чем этот, — она жестом указала на мое лицо во всей его пылающей красоте, — эксперимент говорит мне? Неважно, сколько в тебе внутреннего огня, мне придется посвятить как минимум неделю тому, чтобы научить тебя не краснеть как помидор в присутствии мужчин!

В комнате царила гробовая тишина. Обстановка состояла из роскошной мебели, стены были задрапированы изысканными, плотными тканями бледно-желтого, зеленого и бирюзового цветов. Я подняла свою чашку. Заметила каменное выражение на лице мадам де Тревиль и поставила обратно на стол. Чашка звякнула о блюдце. Отец наверняка ощущал себя иначе, встречаясь с братьями по оружию. Но ему-то не нужно было беспокоиться о неудобном декольте или о том, что о нем судят по телу, которое он не в состоянии контролировать.