Мушкетерка - Лэйнофф Лили. Страница 42

— Mon Dieu, я задела тебя? Ты ранена? — Портия схватила меня за руки и принялась осматривать, ища кровь.

— Papa, — попыталась выговорить я, но дыхание сбивалось снова и снова. Я словно оказалась под водой — хотела, но не могла вдохнуть. Втягивала воздух, но легкие заполнялись водой.

Я плакала, уткнувшись лицом в ладони.

Чьи-то руки обхватили меня, увели прочь от света, от шума. Усадили в кресло. Когда я наконец открыла глаза, то обнаружила, что нахожусь в кабинете мадам де Тревиль.

Наставница вручила мне чашку:

— Держи.

Я сделала несколько мелких глотков, ожидая, когда дыхание успокоится, а грудная клетка перестанет ходить ходуном.

— Где остальные?

— Я попросила их оставить нас наедине, — ответила она, разглядывая меня. — Ты так много сделала, чтобы справиться с произошедшим. Честно говоря, я удивлена, что ты сломалась только сейчас.

— Просто… когда шпаги…

— Ты не обязана объяснять, — ответила мадам де Тревиль с неожиданной для меня добротой в голосе.

Я сделала еще пару глотков и поставила чашку на стол. В груди шевельнулся страх.

— Пожалуйста, не снимайте меня со следующей операции. Я знаю, я кажусь сломленной, но на самом деле это не так. Я справлюсь.

— Тебе кажется, что все сомневаются в твоих способностях, хотя в действительности больше всех сомневаешься ты сама. — Мадам де Тревиль сделала паузу. Что-то ее тревожило. Она резко вздохнула и кивнула своим мыслям. — Я была с тобой не до конца откровенна. Поначалу я пеклась о безопасности Ордена. Ты отказывалась полностью признать свою утрату. Все проживают скорбь по-своему, но ты так упорно держала это в себе… Потом, по прошествии времени, я просто не хотела отвлекать тебя. Ты сомневалась, стоит ли вступать в Орден, и, когда все-таки вступила, у тебя были на то свои сложные причины, которые я не до конца понимаю. Однако я не ожидала, что ты настолько хорошо впишешься. Я думала, что оказываю услугу твоему отцу. Что ты сможешь помогать другим, быть на подстраховке. Я никогда не думала, что у тебя появятся собственные объекты. Но ты действительно стала для нас ценным приобретением; ты так же важна для нашей миссии, как Портия, Теа и Арья. Твои преданность делу и страсть к фехтованию — это редкий дар, который позволяет тебе во всех сферах жизни действовать с полной отдачей. Я не хотела нарушать этот баланс. Но теперь мне ясно, что только правда поможет тебе снова собрать себя в одно целое… и обеспечит твою верность Ордену.

Она потерла бровь, и пальцы оставили на ее лбу розовый след.

— Я не совсем понимаю, — сказала я.

— Есть причины полагать, что месье Вердон, я имею в виду Вердона-отца, вовлечен в заговор гораздо глубже, чем мы думали поначалу. У него нет титула, поэтому мы с кардиналом Мазарини считали, что граф де Монлюк — объект Портии на твоем первом балу — более вероятный подозреваемый, так как он пользуется определенным влиянием среди дворян. Но когда мы узнали, что к нему ходит младший брат месье Вердона, нам пришло в голову, что сам факт отсутствия у него титула может служить весомым мотивом. Когда король отправил множество аристократов в ссылку после Фронды, он передал часть их титулов тем, кого считал лояльными. Но Вердону ничего не досталось. Он мог годами планировать месть. Понимаешь теперь? Как я говорила раньше, к Вердону-старшему будет непросто подобраться напрямую, но можно попробовать использовать его сына. Вот почему он стал твоим объектом. — В ее голосе звучала непреклонность, на лице была написана решимость. — А если мы доберемся до Вердона-старшего…

Я коротко вздохнула, борясь с искушением потереть виски.

— Жаль, что вы сразу не рассказали мне о своих подозрениях. Понимаю, я новичок в Ордене. И наверное, не проявила достаточно послушания. Конечно, вам решать, что… — В моей памяти эхом раздался низкий голос: «Меня и еще двух моих сослуживцев вызвали расследовать убийство, совершенное на дороге из таверны „Чудной волк“ в поместье месье Вердона…» Желание мадам де Тревиль скрыть это от меня, скрыть связь между этим делом и моим отцом — все встало на свои места. — Нет! Не может быть… — Язык прилип к гортани, глаза наполнились слезами, а рот — слюной, щеки горели огнем. — Мой отец должен был остановиться у месье Вердона. Именно он сообщил, что Papa к нему так и не приехал.

В глазах мадам де Тревиль засветилась жалость.

— Я не понимаю… — пробормотала я.

— Потому что ты мыслишь как дочь. А должна мыслить как мушкетер, — мягко проговорила она.

Стук моего сердца звучал слишком громко. Маршал и месье Аллар сказали, что тело отца нашли на дороге между поместьем месье Вердона и таверной… мыслить как мушкетер… месье Вердону не составило бы труда изобразить тревогу о судьбе своего гостя. Он вполне мог сам подстеречь отца на пустынной дороге и напасть на него из засады. Кто поручится, что перед тем, как сообщить месье Аллару о папином исчезновении, Вердон не убил его и не замел следы — и лишь затем обратился за помощью, чтобы снять с себя подозрения?

Я подняла глаза и с ужасом посмотрела на мадам де Тревиль.

— Вижу, что ты пришла к тем же предположениям, что и я. Но важно не торопиться и не принимать эти домыслы за истину. Нам все еще нужны доказательства.

Мои пальцы — бледные, бескровные — схватились за стул.

— Вердон причастен к смерти Papa? Но почему… как вы могли подумать такое? Ведь то, что бандиты сотворили с ним… Отрезали ему бороду, волосы…

— Впервые об этом слышу, — ответила мадам де Тревиль. — Хотя… — Она поколебалась. — Неудивительно, что это не просочилось наружу. Такие вещи стараются скрывать.

— И тем не менее это случилось. Какой резон ему убивать Papa так жестоко?

— Может быть, он желал опозорить твоего отца. Или сделать суровое предупреждение тем, кто решит последовать за ним, — предположила мадам.

— Что вы хотите сказать?

— Таня, твой отец ездил по стране вовсе не для того, чтобы обсуждать открытие новых фехтовальных школ. Точнее, и для этого тоже, но это не было главной целью. Он собирал информацию о заговоре против короля. Для мушкетеров. Для Франции.

Глава восемнадцатая

Во мне вскипела ярость.

— Вы не имели права молчать об этом! Он был моим отцом! Моим!

Я сжала пальцами перстень, спрятанный за лифом платья.

— Надо было рассказать тебе. Прости.

— И это все, что вы можете сказать? Может быть, вы думали, что молчание еще не ложь, но это не так! Вы скрывали от меня то, что знали о моем отце. Все это время вы лгали мне. А месье Брандо говорил со мной как с глупой девчонкой… — Воспоминание о той встрече пронзило меня, словно кинжал: снисходительное выражение его лица, обрамленного кудрями и шляпой, его сбивчивые объяснения… — Так вот почему он колебался! — сообразила я и посмотрела в лицо мадам де Тревиль, надеясь отыскать там признаки раскаяния. — Он сказал, что у них нет ресурсов, чтобы вести расследование, но на самом деле он просто не хотел привлекать внимание к тому факту, что Papa собирал для них сведения.

На меня нахлынули новые воспоминания — о ночных взломщиках, убегающих через окно. Они искали вовсе не мамины драгоценности. Им нужны были папины секреты.

Что еще из того, что рассказывал мне отец, было ложью? Я догадывалась, что он разъезжает по стране не для того, чтобы исполнять прихоти аристократов, но думала, что для него это лишь повод повидаться с друзьями… однако я ошибалась. Они были не просто друзьями — они до сих пор оставались братьями по оружию, несмотря на то что теперь он работал не на них, а на мадам де Тревиль и кардинала Мазарини.

— Как… — Я запнулась, не зная, как задать все те вопросы, которые вертелись у меня в голове.

— Мне известно следующее: твоего отца отправили в отставку по настоянию его тестя. Он переехал в Люпьяк, полагая, что его служба стране на этом окончена. Но потом случилась Фронда. Мушкетерам нужны были информаторы по всей Франции, чтобы следить за сторонниками Конде. Тогда-то Дом короля связался с твоим отцом и предложил ему снова вступить в ряды мушкетеров, на этот раз тайно. Его работа продолжалась и после разгрома Фронды, он собирал информацию и для нашей нынешней миссии по спасению короля. Я бы об этом даже не узнала, если бы он не написал мне письмо, в котором просил взять тебя в Академию. Он изложил все обстоятельства и объяснил, как может сложиться твоя жизнь, если его не станет.