Восходящая Аврора (СИ) - Ромов Дмитрий. Страница 30

— Всё, вагоны можно отправлять, — говорит мне Ферик, когда мы усаживаемся за стол. — Мы готовы. Вот примерный расчёт. В худшем случае только нам упадёт тридцатка.

— Отлично, — хвалю я. — Надо Илье сообщить, пока он не отдал, кому-нибудь другому. Товарищи акционеры, у меня вопрос по Угольку, пока он не пришёл. Нахера он нам нужен?

— Мне его друзья рекомендовали, — пожимает плечами Ферик.

— Слишком много от него шума, — качаю я головой. — И вы сами видите, от него здесь толку мало. Он даже с фарцой не мог разрулить, когда мне одну штанину продали.

— А ты чё, — хмыкает Цвет, — не прочухал, что тебя разводят?

— Прочухал, как раз, да хотел проверить, что «наш человек в Питере» предпримет. Ничего он не предпринял. И, вообще-то, он предлагает устроить казино прямо здесь, в «Океане» или в «Казбеке».

— Я скажу, чтобы искал другое место, — кивает Ферик. — От нас не убудет, вдруг действительно найдёт. А нет, так невелика потеря. Боря Жид нам палки в колёса пихать не будет. Так что можем работать, подыщем что-нибудь.

— Может, сделать ставку только на автоматы? — вслух размышляю я.

В это время в зале появляется Уголёк и Бекштейн. Оба невысокие, они идут навстречу друг другу, не глядя друг на друга. Дон Вито ищет глазами нас, а Илья неизвестно кого ищет, но тоже смотрит не вперёд, а в сторону. И, конечно, они сталкиваются, причём так, что Бекштейн падает на пол.

Он разумеется, тут же вскакивает на ноги и обрушивается на Уголька с бранью. Учитывая взрывной характер итальянца, он начинает махать руками, хорошо ещё без зажатого в кулаке карандаша. Что именно они говорят друг другу, не слышно, но отдельные слова, долетающие до нас свидетельствуют о высокой степени взаимной неприязни.

Впрочем, быстро вспыхнув, конфликт тут же угасает и Бекштейн уходит. Но не успевает Уголёк дойти до нашего стола, как к нему подбегают вышибалы Денис и Пахан и взяв под руки вытаскивают из зала. В зал возвращается Илья. Он подходит к окну и мы тоже поворачиваем головы. Нижнюю палубу отсюда не видно, зато видно тело, вылетающее на пару метров и падающее в воду.

— Твою дивизию! — говорю я и закрываю лицо ладонью. — Испанский стыд! Кажется, с партнёрами в Питере нам определённо везёт.

Нам приходится вылавливать Уголька из воды и отправлять домой на такси. А ещё и решать с Бекштейном вопросы по отправке вагонов. В общем… кринжово, братцы…

А на следующий день мы улетаем. Со мной летят Алик и Виктор, а остальные парни гонят машины. Ферик летит с помощником, а Цвет один. В аэропорт за нами приезжает Наташкина «Жига».

Поднимаясь домой, я не знаю, что буду говорить. Решения нет… Открываю дверь и захожу. Фу… табачным дымом пахнет.

— Егор, ты? — доносится голос из гостиной.

— Ага, — отвечаю я и, сбросив кроссовки захожу в комнату.

— Привет.

— Привет, — кивает Наташка и, повернувшись ко мне, улыбается.

Мягко и нежно. Улыбается, но со стула не встаёт, на шею не бросается. Лбом о незримую стену не бьётся. Стену-то не она выстроила, а я…

— Ты чего, куришь что ли? — обалдело спрашиваю я.

— А? Да нет… так, балуюсь просто… Не буду больше, извини.

Она тут же гасит сигарету в большой, розового цвета, хрустальной пепельнице «Мозер», оставшейся после Мартика.

— Ты есть хочешь?

— Да… можно, — киваю я.

— Садись, я сейчас принесу, у меня всё готово.

Я подхожу и сажусь за стол. Всё накрыто. Тарелка, на ней стоит глубокая тарелка для супа, нож, вилка, ложка.

— А кто такой, Добров? — спрашивает вдруг Наташка.

Я аж подскакиваю.

— Какой ещё Добров?

— Не знаю, — пожимает она плечами. — Вот, ты же сам написал, Добров. Вот тут Брагин, а здесь Добров. Это на столе лежало. Я думала записка от тебя, а оказалась шифровка.

Она показывает мне мой листок, где я начертил схему со своими перемещениями во времени.

— А… это… — небрежно машу я рукой. — Так… глупости, ерунда всякая… Криминальная схема.

— М-м-м… — поднимает она брови, мол не хочешь, не говори. — Ну ладно. Мой руки, а я принесу тебе поесть. Я борщ сварила, как ты любишь, такого насыщенного красного у меня ещё никогда не получалось. Тебе понравится. Я надеюсь.

Она уходит на кухню, а я поднимаюсь из-за стола, иду к окну и открываю его настежь, чтобы табачный дым скорей выветрился. Потом подхожу к дивану и, постояв немного, сажусь на него. Как-то я устал. Да, устал… Подумав, я ложусь, поворачиваюсь к комнате спиной и закрываю глаза. Да. Покой.

Через минуту заходит Наташка.

— Вот те раз, — удивляется она.

Ставит борщ на стол и подходит ко мне. Она присаживается на краешек дивана и кладёт на плечо свою руку, и мне становится так хорошо, что и высказать нельзя.

— Ты не заболел? — спрашивает она.

— Нет, всё хорошо, — отвечаю я. — Сейчас пойду есть борщ.

Она встаёт но тут же снова садится… нет, она ложится. Да, она ложится рядом и прижимается ко мне. Прижимается и обнимает.

— Устал, мой миленький, — говорит она низким, внезапно осипшим голосом, — да?

— Есть немного, — вздыхаю я.

— Ну ничего, сейчас отдохнёшь…

Она говорит и нежно поглаживает меня по плечу.

— Егорка… Егорушка мой… Егорушка…

Рука её перескакивает на мои волосы и она запускает в них пальцы.

Хорошо. Как хорошо становится.

— Слушай, — тихонько шепчет она. — Так ты Добров что ли?

12. «Куда» — плохое слово

— Ага, — соглашаюсь я.

— Правда? — спрашивает Наташка и её пальцы в моих волосах замирают.

— Нет, — говорю я.

— То есть, ты врёшь? — мурлычет она и пальчики её сжимаются, захватывая мои волосы в кулак.

— Нет-нет, — отвечаю я поспешно.

— Значит, всё-таки, правда?

— Ага.

— Так ты Добров?

— Нет.

— Врёшь!

— Да.

— Ты меня запутал…

— Да, я и сам запутался, — хмыкаю я.

От неё пахнет… так тонко и сладко… розой и ландышем…

— Ну тогда… есть лишь один способ разобраться, — шепчет Наташка и, прильнув, целует меня в шею. — И этот способ…

Твою дивизию… Ну что ты делаешь… Способ тебе… Знаю я этот способ! У меня мурашки по коже бегут и сердце останавливается, как у зомби. И вообще всё останавливается — и дыхание, и мысли, и пульс соответственно.

Она замирает и я замираю, прислушиваюсь.

— Ты догадался?

Хрен ли тут догадываться, даже если бы не догадался сам, тело уже обо всём догадалось за меня.

— Наташ… — говорю я и, набрав полную грудь воздуха, начинаю поворачиваться к ней лицом.

Это не так-то и просто, учитывая, что лежим мы на узком диване, и я оказываюсь зажатым между ней и спинкой этого самого дивана. Тем не менее, я, разумеется, пытаюсь.

— Что… что ты делаешь? — спрашивает она. — Погоди. Да погоди ты….

Она отлипает от меня и поднимается с дивана. Что я делаю? Это что ты делаешь?

— Давай, правильно. Я думала, ты не догадаешься. Этот способ хорошо известен, нужно поесть борща. Давай, скорее иди к столу. Он уже остыл практически. Ты только посмотри какой красивый. Надеюсь, и вкусный тоже.

Блин, серьёзно? Я едва сдерживаю улыбку и… тоже надеюсь, что борщ вкусный. Подловила ты меня. Фыркаю, чтобы не заржать.

— Что?

— Да, — киваю я. — Всё правильно, нужно борща поесть. Точно. Твой борщ я уже знаю, он целебный.

— Молодец. Садись, я себе тоже принесу. Поедим вдвоём, как в старые добрые времена.

Она действительно уходит на кухню, а я сажусь за стол.

— Решила оставить Маринин сервиз? — удивляюсь я, когда Наташка возвращается с полной тарелкой.

— Ага. Плохо только, что там супницы нет, с тарелкой с кухни не очень удобно идти, чуть не пролила. Ну как, попробовал уже? Сметану-то чего не положил? Вот же она. Хлеб бери. Ну, а чего не оставить, симпатичный сервиз, по-моему.

Она хмыкает.

— Чего? — спрашиваю я.

— Да, как подумала про Марину, вспомнила сразу, что надо бы на тренировку сходить, а то… Кстати, там у вас есть такой дядька крутой, прапорщик какой-то. Он ведёт занятия по драке с ножами. Надо туда записаться. Он очень меня впечатлил своими умениями.