Сэру Филиппу, с любовью - Куин Джулия. Страница 62

— Где моя жена? — без предисловий рявкнул Филипп.

— Что с вами, сэр Филипп? — уставился на него опешивший Грейвз.

Филипп не двигался, несмотря на то что по лицу его текли дождевые струи. Над крыльцом почему-то не было навеса. Кто, черт побери, так строит?! И это в Англии, где вечные дожди!

— Где моя жена? — снова прорычал Филипп.

— Она здесь, — успокоил его дворецкий. — Входите, сэр!

Филипп сделал шаг вперед.

— Верните мне мою жену! — потребовал он.

— Позвольте вашу накидку, сэр! — засуетился Грейвз.

— К черту накидку! — взорвался Филипп. — Где моя жена?

Бедняга Грейвз так и замер с руками, протянутыми, чтобы снять с Филиппа накидку.

— Разве вы не получали ее записки, сэр? — спросил он.

— Записки? Никакой записки я не получал!

— В таком случае вы, должно быть, разминулись с посыльным, сэр. Признаться, мы не ожидали, что вы приедете так скоро! Пожалуйста, заходите, сэр!

— По-моему, я уже зашел! — проворчал Филипп.

Грейвз тяжело вздохнул. То, что вышколенный дворецкий ограничился только этим, было настоящим подвигом терпения.

— На вашем месте я бы все-таки снял накидку, сэр, — вежливо проговорил он. — Судя по всему, вам придется пробыть здесь какое-то время. Вы рискуете промокнуть до нитки!

Раздражение Филиппа вдруг сменилось ледяным страхом. Неужели с Элоизой все-таки что-то случилось? Нет, он этого не вынесет!

Филипп лишь сегодня по-настоящему обрел своих детей. Неужели в этот же день ему суждено потерять жену?

— Что случилось? — упавшим голосом прошептал он. Вместо ответа Грейвз кивком указал Филиппу на лестницу. В глазах старого дворецкого застыла грусть.

— Следуйте за мной, сэр, — пригласил Грейвз Филиппа. С замирающим сердцем Филипп пошел за ним. С каждым шагом его тревога нарастала.

Элоиза по субботам исправно ходила в церковь, потому что это требуется от каждого добропорядочного гражданина, но особо набожной или богобоязненной она никогда не была. Во время проповедей священника мысли Элоизы обычно блуждали где-то далеко. Петь церковные гимны вместе со всей паствой она, правда, любила, но не потому, что испытывала в такие моменты религиозный экстаз, а потому, что для человека, лишенного голоса и слуха, это единственный шанс спеть и не навлечь при этом на себя обвинений, что ты катастрофически не попадаешь в такт.

Но сейчас, сидя у постели больного племянника, Элоиза готова была молиться горячо, как в детстве.

Чарльзу, слава Богу, не становилось хуже, но состояние его и не улучшалось. Доктор, побывавший в доме еще раз — второй раз за день, — сказал лишь одно: “Все в руках Господних!”

Элоиза ненавидела эту фразу, которой врачи всегда прикрываются, когда не могут ничего сделать. Но как бы то ни было, судьба мальчика действительно была сейчас в руках Господних и оставалось только молиться.

И Элоиза молилась, когда не была занята тем, что клала мальчику на лоб освежающую влажную тряпку или вливала тепловатую микстуру ему в рот. Но делать это приходилось, разумеется, не постоянно, и большую часть времени Элоиза была вынуждена бездействовать.

Она не помнила молитв наизусть или, по крайней мере, не могла вспомнить в своем теперешнем состоянии. Поэтому она просто повторяла в уме: “Пожалуйста, Господи! Прошу тебя…”

Неожиданно дверь отворилась — и на пороге возник Филипп. Вряд ли он успел уже получить ее записку: с тех пор, как Элоиза послала с ней человека, не прошло и часа, но, тем не менее, при всей своей невероятности факт оставался фактом — Филипп был здесь. Одежда его промокла, волосы прилипли ко лбу, но никогда еще он не казался Элоизе таким прекрасным — настолько рада она была его видеть. Элоиза не знала, что он здесь делает, что вдруг привело его сюда, но сейчас это не имело для нее никакого значения. Подбежав к мужу, она горячо обняла его.

— Филипп! — Элоизу словно прорвало, и она, державшаяся до сих пор, дала волю слезам. Весь день она старалась быть сильной, быть опорой для Бенедикта и Софи. С появлением Филиппа она, наконец, могла позволить себе быть слабой…

— Я думал, что-то с тобой, — виновато сказал он.

— Что? — не поняла Элоиза.

— Я думал, это с тобой что-то случилось, — повторил Филипп. — По поведению дворецкого я почувствовал неладное, но не знал, что именно произошло. Впрочем, теперь уже не важно…

Элоиза молча смотрела на него. Губ ее коснулась едва заметная благодарная улыбка.

— Что с ним? — спросил Филипп, имея в виду ребенка. Элоиза покачала головой:

— Очень плох.

Филипп посмотрел на Бенедикта и Софи, которые, узнав, что Филипп здесь, вышли к нему. Оба выглядели бледными и осунувшимися.

— Давно он болен? — спросил Филипп.

— Уже два дня, — ответил Бенедикт.

— Два с половиной, — поправила его Софи. — Ему стало плохо в субботу днем.

Элоиза отступила от мужа.

— Тебе нужно просушить одежду, Филипп, — сказала она. — Да и мне теперь тоже. — Платье Элоизы промокло оттого, что она прижималась к Филиппу. — А то, чего доброго, мы все заболеем!

— Со мной все в порядке, — запротестовал Филипп. Пройдя мимо жены, он подошел к больному и потрогал его лоб.

— Похоже, горячий, — произнес он, поглядев на Бенедикта и Софи, — но мне трудно судить: я промерз, у меня руки холодные.

— У него лихорадка, — тяжело вздохнул Бенедикт.

— Вы давали ему какое-нибудь лекарство? — поинтересовался Филипп. — Вызывали врача?

— А ты разбираешься в медицине? — со слабой надеждой спросила у него Софи.

— Доктор пускал ему кровь, — сообщил Бенедикт, но, кажется, это не помогло.

— Мы давали ему мясной бульон, — сказала Софи, — обертывали холодной простыней, когда у него был жар…

— И согревали, когда его знобило, — добавила Элоиза.

— Но ничего не помогает, — прошептала Софи. Она вдруг бессильно упала на колени и, уткнувшись в кровать Чарльза, зарыдала.

— Софи! — Бенедикт опустился на колени рядом с ней. Он обнял жену за плечи, пытаясь утешить, но вместо этого лишь разрыдался сам. Элоиза и Филипп отвернулись.

— А вы давали ему настойку ивовой коры? — спросил вдруг Филипп.

— Ивовой коры? — удивилась Элоиза. — Думаю, нет, а что?

— Отличное средство! Я узнал о нем, когда учился в Кембридже. Когда-то его широко применяли как обезболивающее, но затем его заменил опий. Мой профессор утверждал, что оно также помогает и при лихорадке.

— Ты давал его Марине? — спросила Элоиза. Филиппа удивил ее вопрос, но затем он вспомнил, что Элоиза все еще не знает всех подробностей и думает, что Марина просто умерла от простуды — что, впрочем, не было неправдой, хотя не было и всей правдой.

— Пробовал, — признался он, — но мне не удалось влить ей его в рот. Впрочем, — добавил он, — Марина была очень плоха — гораздо хуже, чем сейчас Чарльз. Она вообще была очень больной женщиной.

Элоиза пристально посмотрела на Филиппа, гадая, что он имеет в виду, но спрашивать не стала. Затем она перевела взгляд на Бенедикта и Софи. Рыдания их прекратились, но они по-прежнему не вставали с коленей, словно забыв о присутствии в комнате Элоизы и Филиппа.

Элоиза разделяла скорбь брата, но раскисать было не в ее натуре. Она тронула Бенедикта за плечо.

— У вас есть настойка ивовой коры? — спросила она. Бенедикт посмотрел на нее, непонимающе моргая.

— Не уверен, — пожал он, наконец, плечами.

— Возможно, — проговорила Софи, — она найдется у миссис Крабтри. — Крабтри были пожилой четой, следившей за Май-Коттеджем еще тогда, когда Бенедикт не был женат и лишь изредка наезжал сюда. — Крабтри очень запасливы. Но сейчас они гостят у дочери, вернутся лишь через несколько дней…

— Но в дом их можно проникнуть? — спросил Филипп. — Если я увижу эту настойку, я узнаю ее. Впрочем, даже не обязательно настойку — можно просто кору, лекарство я приготовлю сам. Это, думаю, снимет лихорадку.

— Ивовая кора? — недоверчиво спросила Софи. — Ты хочешь лечить моего сына древесной корой, Филипп?