Чёрный фимиам (СИ) - "Леха". Страница 32

Две старые кибитки стояли на обочине дороги. Под ними спали три больших косматых пса. Рядом паслись распряженные лошади. Над маленьким лагерем вился легкий дымок да витал запах незатейливой стряпни.

Вельды услышали дробный топот копыт и испугались. Стиг видел, как юркнули в кибитку две очень похожие девчонки и паренёк. У телег остался стоять растерянный старик, а чуть в стороне от него – возле костра с висящим над ним котелком – замерла кособокая старуха с длинной деревянной ложкой в руках.

Эти люди провели в дороге половину вчерашнего дня, почти не отдыхали ночью и утром тронулись в путь, наверное, даже не дождавшись рассвета. Но сегодня решили, что опасность позади и больше можно не спешить. Однако просчитались. А теперь кляли себя за легкомысленность. Зря… уйти от верховой погони они бы всё равно не смогли. Даже если бы сами ехали верхом. В этом случае их просто нагнали бы позже.

Мечники приблизились и взяли балаган в кольцо, объезжая по кругу. Старик тревожно озирался на вооруженных мужчин, а те рассматривали его и убогую стоянку. Псы рычали, дыбили шерсть на холках, но жались к хозяину – не смели напасть, чувствовали расходящуюся от незнакомцев силу.

Наконец Стиг придержал жеребца и сказал:

– Ночей без тревог, уважаемый. Не ты ли – тот счастливчик, кто дважды поставил в боях на Чужака и получил большой куш?

Старик смотрел на него снизу вверх, кусая губы. Понимал, что лгать не стоит, но при этом не знал, чем обернётся для него правда.

– Истинно говоришь, верный слуга далера, – наконец кивнул он. – Если вы спешитесь и согласитесь разделить с нами скромную трапезу, будет удобнее вести беседу.

Псы тревожно ворчали, поглядывая на чужаков.

– Мы бы спешились, да уж больно грозны твои охранники, – сказал Стиг. – К тому же верные слуги не объедают усталых путников.

Понятливый старик шикнул на собак, загоняя их обратно под телегу. Мечник сделал вид, будто только этого и дожидался, перекинул ногу через луку седла, спрыгнул на землю.

– Мы долго ехали, наши лошади устали, – сказал он. – Если мальчишка, который юркнул в кибитку, поможет вычистить и выгулять их, буду тебе благодарен.

Балаганщик тут же коротко свистнул. На этот свист из ближайшей к мечникам повозки выбрался худенький паренек. Стиг кивнул братьям. Те неторопливо спешились.

– Девушки, что прячутся в кибитке, тоже пусть выходят и ужинают. Невиновные могут не бояться воинов Храма. А теперь расскажи мне, уважаемый, кто ты таков и почему вдруг делал на кругах такие рискованные ставки.

Старик ответил без всякого лукавства:

– Зовут меня Пэйт. Или Старый Пэйт, как будет угодно верному слуге далера. Это – вся моя родня: сестра, племянник и две внучки. Мы кочуем и перебиваемся балаганными представлениями. А ставки я на кругах сделал такие потому, что меня надоумил другой человек.

– Вот как, – Стиг задумчиво постучал себя по голенищу хлыстом. – Что же это был за человек?

Старик замялся, а мечник мягко напомнил:

– Я, как ты правильно заметил, верный слуга далера. И исполняю сейчас его волю. Тебе нечего страшиться, если ты ни в чём не виновен. Но если будешь лгать или отмалчиваться, это будет равносильно презрению воли далера. А верные слуги не прощают пренебрежения.

– Знаю, господин, – почтительно ответил вельд. – Но не знаю, что тебе рассказать.

– Для начала ответь, почему ты так торопливо покинул славный Миль-Канас.

– Дак… – Пэйт почесал затылок. – Куш-то, как ты верно, господин, заметил, мы взяли немалый. Опасались, что отберут. Верные слуги, конечно, следят за порядком, да только ведь Ночные Тени своего не упустят, а у меня защитников – никого, вот и снялись с места, и уехали сразу.

– Ясно. Ну, а теперь про Чужака.

Вельд снова замялся. Тогда Стиг решил немного его подтолкнуть.

– Почему ты поставил на него всё? Уж не ворожба ли подсказала, что он победит? – мечник сделал многозначительную паузу, давая вельду осмыслить крайне нехороший намёк – подозрение в колдовстве.

– Нет, нет, господин! – Пэйт задохнулся от ужаса и торопливо начал рассказывать, как было дело.

Стиг слушал его бесстрастно, хотя с каждым сказанным словом едва не покрывался холодным потом. Чужак каким-то образом чуял дорогу, его боялись собаки и лошади, в пути он спас вельдов, но не спас торговый караван. Говорил, что родом из Вальтара, что был в рабстве, а потом выкупился, но не говорил, как угодил в неволю. Утверждал, что может побить любого, а ещё его будто бы узнал наёмник, но, похоже, с кем-то спутал. Ну и диковинный шрам вдоль хребта. Что это могло быть? Откуда? Услышав же про немую сестру чужака, Стиг едва не взвился. Лишь усилием воли сдержался – не показал своего нетерпения, продолжая расспросы.

По всему было видно: старик не врёт. Но при этом сказанное звучало слишком неправдоподобно.

Наконец, когда Пэйт завершил рассказ, мечник произнёс:

– Верные слуги будут благодарны тебе, уважаемый, если ты вернешься с нами в город. Обещаем вам всем защиту.

Вельд обреченно вздохнул:

– Как будет угодно господину.

– Утром мои братья сопроводят вас в Миль-Канас и проследят, чтобы вы хорошо устроились. Я же теперь вас покину.

Стиг кивнул одному из сопровождающих, тот поклонился, принимая приказ. Через несколько дней они вернутся в город. А вот ему нужно быть там как можно скорее.

Старший мечник отошел от места стоянки, посмотрел на ослепительное небо и воззвал к Безликому.

* * *

Вот уже много лет Эше снился один и тот же кошмар. Он то повторялся каждую ночь, то отступал на месяцы, словно забывал про неё. Но потом возвращался. Обязательно возвращался.

Когда Сингур ушёл, оставив сестру в доме рукодельниц, Эша уже знала, что случится ночью. И не ошиблась.

Раз за разом она просыпалась от беззвучного крика на мокрых от пота простынях, с волосами, облепившими покрытый испариной лоб.

Ей снова и снова снился Миаджан. Она снова и снова видела брата. И гулким эхом отдавался в голове равнодушный голос: «Дитя, это твой брат. Неужели ты не узнаешь его? Присмотрись, это он…»

Эша давилась беззвучным воплем.

«Присмотрись, это он…»

Жрец не лгал. Перед ней и впрямь был брат.

Крик застревал в горле. Казалось, холодный скользкий жабёнок ползёт из груди к открытому рту, пытается протиснуться в гортань.

А нынче Эша сидела на узкой кровати. Рядом на грубой ткани тускло поблескивали тяжёлые золотые монеты. Брат, которого она боялась, продолжал заботиться о ней. Отдал несколько месяцев жизни и заработал деньги, как и обещал.

Весёлая шианка с чёрной, словно уголь, кожей ушла. Она не боялась Сингура. Или пока ещё не понимала, что он такое. Она с обезоруживающей прямотой сказала: «Он меня иметь, что ещё надо для радость?»

Шианка была очень красивая, очень бойкая. Говорила, будто с Сингуром всё хорошо. И, похоже, не лукавила. Хотя сестра никак не могла поверить. Как ему может быть хорошо? Это невозможно! Она видела, что с ним творилось после фимиама, видела, каким он становился. Эти страдания невозможно было наблюдать без содроганий. Но Нелани выглядела беспечной и довольной. А Эше очень хотелось ей верить. Очень хотелось думать, что Сингур вдруг стал Сингуром – таким, каким был до Миаджана.

Кисть спелого винограда, лежащая на столе, словно вобрала в себя солнце. Девушка подошла, оторвала сочную тугую ягоду и положила в рот. Сладко.

– У тебя хороший брат, – сказала Нелани. – Просить принести.

Добрая. И наивная. Решила, что Эша поверит… Брат не догадался бы прислать ей ягод. Этот новый брат не умел проявлять нежность.

Шианка ушла, оставив в воздухе чарующий сладковатый запах гиацинтового масла.

Эша сложила золотые монеты стопкой, завернула в рогожу и убрала под матрац. Она будет ждать, когда вернётся Сингур. Вдруг вдали от Миаджана ему стало лучше? Она понимала: это самообман, но в глубине души надеялась на чудо.