Близости (СИ) - Китамура Кэти. Страница 29

Блондинка без особого энтузиазма взяла вилку и тоже вздохнула. Антон сжал ее руку, вроде бы сопереживая. Они беседовали негромко и по-голландски, а у меня не было особой охоты подслушивать. Но обрывки разговора до меня доносились: «он возвращается завтра», и «здесь мило», и «лучше, чем в „Сампурне“». Слово «Сампурна» было мне знакомо, это ресторан недалеко от Яны, вспомнила я, несколько раз я проходила мимо, замечала вывеску, но ни разу не остановилась, не вошла внутрь. Я резко развернулась к угловому столику. Антон увлеченно орудовал вилкой, блондинка быстро поглощала еду. «Да не спеши ты, — сказал он, и даже через весь ресторан я расслышала раздражение в его голосе. — Никто не знает, что ты тут». Я безотчетно опустила взгляд, пряча лицо. Так вот почему Антон оказался в Янином районе — из-за блондинки, вот объяснение его поразительной скрытности на предмет нападения.

Я все смотрела на их столик — такая странная, такая маловероятная пара. И потом я подумала про Мириам — жену Антона, она снова куда-то уехала, а ее так беспечно предали в ресторане, где я сейчас сижу. И про Элину — она с такой теплотой рассказывала о Мириам, говорила, что та как мать ее детям. Но, наблюдая, как едят Антон и блондинка, — Антон наконец замолчал, от их столика доносилось только позвякивание фарфора и приборов, — я осознала, что тревожит меня не сама измена. Нет, на самом деле тревожила меня секретность, эту измену окружавшая, все эти подводные течения, которые оставались скрыты даже от самых близких Антону людей. Я вспомнила ту очевидную неловкость, что возникла, когда Элина спросила, как он оказался в том месте, ведь это не его район, и чего ради его туда занесло, — разве что ради той, которая сидела теперь рядом с ним в ресторане на другом конце города.

И внезапно меня прошил страх: если Антон даже Элине не рассказывает, зачем он там был, так это из-за Мириам, верно? Из-за того что Антон, подвергший собственный брак вероломному нападению, все равно хранил идею брака как священную, как некую иллюзию, которую он не в силах развеять, сколь бы далека ни была та иллюзия от реальности, существующей в этом ресторане. Такова была власть брака, и тут я подумала о себе, Адриане и Габи. Я съехала с его квартиры, я соображала, что к чему, и все-таки я надеялась: что Адриан мне еще напишет, что он вернется из Лиссабона свободным и необремененным, что я опять перееду к нему и устроюсь на ту должность в Суде, которую только что предложила мне Беттина.

Но теперь я поняла окончательно: надо принять то, что очевидно уже давным-давно. Адриан не вернется в Гаагу без Габи. Их брак возродился к жизни, контракт продлен. Все именно так, как сказал Кеес. Адриан отправился в Португалию, чтобы спасти брак, чтобы дети росли в полной семье, чтобы отвоевать Габи назад. Возможно, он обманывал меня с самого начала, а возможно, перед вылетом, прося меня пожить в квартире и говоря мне те слова, он сам не до конца осознавал, что им движет. Возможно, в Лиссабоне, воссоединившись с Габи, он сам удивился глубине своего чувства и понял, что сказанное мне — это все не то, неправильное, что приглашение пожить у него, ключи на кухонной стойке — ошибка.

Что-то случилось? — спросила Беттина. Я помотала головой и вдруг поняла, что плачу, что ничего не вижу — одни слезы в глазах.

15

В таком вот настроении я вернулась в квартиру Адриана. Хотела забрать книгу, купленную в магазине у Антона, то есть я сама себе это говорила. Я понимала, что идея так себе, что я еду туда не из-за книги. Но порыв был настолько мощный, что я сдалась и поехала на следующий день рано утром. Я вошла в квартиру, повернув в замке ключ — тот самый, который я не вынула, который по-прежнему лежал на дне сумки. Со времени моего отъезда тут побывала домработница, квартира вся сверкала, оставленные мной следы — пятно на зеркале, грязь в раковине — были тщательно вычищены. Я шла сквозь комнаты, ощущая себя прозрачной, словно с меня, как футляр, сняли кожу. Я села на кухне, пробежала пальцами по столу. На меня со страшной силой навалились воспоминания, но не о тех неделях, что я прожила тут одна, а о тех днях, когда я была здесь с Адрианом, когда он сидел напротив меня за этим столом. И его присутствие здесь, в кухне, оно было осязаемо — как дрожь в теле.

Я все сидела за кухонной стойкой и вдруг услышала, как в замок вставляют ключ и наружная дверь открывается. Это Адриан, мелькнуло у меня в голове, но в самой возне у дверей было что-то не то, и мой краткий восторг моментально сменился озабоченностью. Я напряглась всем телом: а вдруг воры, кто-то пытается вломиться в дом? Но действительность оказалась куда хуже: это была жена Адриана. Она вошла в гостиную, на ней было длинное пальто из верблюжьей шерсти, в руках большой кожаный баул, больше ничего. Как будто она вернулась в квартиру после встречи с кем-то, впрочем, на самом деле было бы странно: очень уж ранний час.

Увидев меня, она застыла, и мы долго смотрели друг на друга. Она точно сошла с того семейного фото: неправдоподобно красивая, донельзя ухоженная, как будто она жила в постоянной готовности оказаться в центре внимания. И я — ровно наоборот: волосы немытые, на лице никакой косметики. Но даже в более выигрышных обстоятельствах, да хоть в самых идеальных, мне было бы далеко до жены Адриана. Ну вот, еще и пятно на блузке. Габи хмурилась — роняя сумку, скидывая пальто, направляясь ко мне, — а меня как будто застукали на месте преступления, хотя в чем оно состояло — вот вопрос, и кстати, еще вопрос, в курсе ли Габи, кто я такая и в каких отношениях состою с ее мужем.

Она стояла передо мной с озадаченным видом. Наверняка гадала, с чего вдруг Адриан со мной связался или кто я вообще такая. Я неловко вылезла из-за стойки и тоже встала перед Габи.

Мы не знакомы, произнесла она наконец. Я Габи.

Да, глупо отозвалась я.

Вы знакомая Адриана, сказала она. Вы присматривали за квартирой. Голос ее звучал бодро, немного холодно, поэтому было ясно, что «знакомая» — лишь эвфемизм, а так ей вполне очевидно, кто я. Она молча оглядела комнату. Квартира кажется необитаемой, все было в порядке?

Я так и не сообщила Адриану, что уехала из его квартиры. Я не стала разубеждать ее и исправлять недоразумение, просто кивнула. Она держалась без открытой враждебности, подчеркнуто нейтрально. Вы уже пили кофе? — отрывисто осведомилась она. Ответа дожидаться не стала, прошагала мимо меня к кухонным шкафам, достала две чашки. Вам какой сделать? Капучино? Американо? Американо, сказала я, она кивнула и повернулась к кофемашине. Я не могла отделаться от ощущения, что она завладевает пространством со спокойной агрессивностью, что приготовление кофе — своего рода представление, призванное напомнить мне, кто настоящая хозяйка квартиры.

Но тут все и так понятно. Она вручила мне чашку, я отпила глоток — очень осторожно, точно побаиваясь, что кофе отравлен. Осторожничала не я одна, она тоже изучала меня с опаской, как некую неведомую неоформленную величину, присутствие которой в ее жизни в любой момент способно стать критическим. В нашей встрече — сомневаться не приходится — для нее все запутано не меньше, чем для меня, а то и больше, мне было и странно, и стыдно, что я не подготовилась к этой встрече заранее, я же столько времени провела в размышлениях об этой женщине.

Впрочем, теплоты с моей стороны не прибавилось, и это явно было взаимно. Она улыбнулась, лицо у нее было и нервное, и ослепительное. Простите, что я так вломилась, сказала она, хотя ни намека на виноватость в ее тоне не было. Адриан вас не предупредил? Я покачала головой, во рту пересохло. Да, по организационной части у него бывают проколы, пробормотала она, как будто наши с Адрианом отношения — всего лишь проблема менеджмента и организации. А может, в комментарии предполагался заговорщический оттенок: две женщины перемывают кости мужчине, которого делят на двоих. Я стояла перед ней и не понимала, что она хочет сказать.

Она развернулась и направилась к раковине. Все возвращаются через неделю, объявила она через плечо, выливая кофе в сток. Адриан и дети тоже. Она встала ко мне лицом и скрестила руки на груди. Непонятно все-таки прозвучало: «все» — это кто? Она сама — это тоже «все»? То есть речь о воссоединении семейства? А вы? — спросила я. И смотрела ей прямо в глаза — что мне было терять? Она покачала головой, глянула на часы, взяла сумку. У меня встреча в Роттердаме, сообщила она. Это не было ответом на мой вопрос, и головой она качала очень многозначительно, но я все равно кивнула.