Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс. Страница 8

Против моего ожидания, Сергей Львович не проявил сколько-нибудь заметного энтузиазма. Он не бросился ко мне на грудь в счастливом помешательстве, и мы не стали, взявшись за руки, подпрыгивая и восклицая «Ай-на-нэй!», кружиться в гуцульском чардаше.

Он только переспросил:

– Да? И что же я должен вам разъяснить?

Причем, блять, таким скептическим тоном, будто не сомневался в том, что всю эту дичь про разъяснения я сам только что придумал по дороге!

Однако, наблюдая мое искреннее замешательство, начальник смены смягчился. Мне было наказано ехать домой, терпеливо сидеть на копчике и ждать условленного сигнала. Ну я и поехал себе. А что мне еще оставалось делать? Ночью мне снился ЧП и Сергей Львович. ЧП летал вокруг меня на чугунной скамейке и, строго грозя пальцем, все повторял: «Смотри у меня, говнюк!».

Ждал я две недели. Как дурак, право слово. Подлый Кулагин, совершенно самоустранившись от решения моих проблем, укатил с увеселительными намерениями в Петроград. Мне удалось поймать его буквально за минуту до отъезда. Кулагин, не дав и слова вставить, с ходу наврал, якобы Сергей Львович с нетерпением ждет моего звонка в ближайший четверг. После чего немедленно повесил трубку. На повторные вызовы никто уже не откликался

В четверг я, раздираемый самыми противоречивыми чувствами, с самого утра яростно названивал по заветному номеру телефона.

Востребованный мной к аппарату Сергей Львович, был даже как будто немного раздосадован, вновь услышав мой голос…

Точно не помню о чем мы говорили, помню только, что разговор закончился небольшим препирательством насчет даты моего выхода на службу. Я предлагал понедельник, Сергей Львович настаивал на пятнице. Мол, с корабля да на бал, нечего там хвостом крутить! Поломавшись для вида, но все же, сообразив, что сейчас не время показывать гонор, я уступил.

Спустя какое-то время я узнал, что любезному Сергею Львовичу стоило немалых трудов пропихнуть мою кандидатуру. Что, невзирая на протесты ЧП, он лично ходатайствовал за меня перед высшим курантовским руководством. Тогда же, летом 1996 года я все лавры самонадеянно приписал только лишь своей настырности, да превратностям судьбы.

Так завершилась эпопея моего внедрения в слаженный, работавший как единый механизм коллектив ЗАО ЧОПа.

Неожиданно выяснилось, что мне не в чем нести службу. Буквально нечем прикрыть наготу! Лишь порывшись в шкафу, я откопал некий костюмчик, который почистил и даже в меру своего разумения погладил. Штаны оказались мне длинноваты, а пиджак теснил в плечах. Пришлось карнать порты на швеймашине. Сморенный этими хлопотами, я уснул далеко за полночь. Наутро, напялив это изделие немецкой швейной промышленности и какие-то коричневые полуботинки, я, внутренне робея, покатил на свою новую работу.

4. Остров Пасхи и его каменные истуканы

Вообще у Третьяковской галереи много входов и выходов. Однако для посетителей доступны только два из них: Главный вход, и дверь, через которую они покидают музей, она же Служебный вход. Можете попробовать проникнуть в Галерею через административный корпус, но вас вряд ли пустят. Через Дипозитарий даже и не пытайтесь. Если будете настойчивы, то там запросто могут еще и пальнуть на поражение – у них приказ. Вот через Экспертизу пустят. Только для этого вам надо будет тащить какую-нибудь картинку на освидетельствование. Радости в том, поверьте, не много. Тут ведь, понимаете, какая штука…

Допустим, была у некоего гражданина двоюродная бабушка из старорежимных старушек, благородная вдова дедушки – бывшего красного конника, а впоследствии профессора языкознания, депутата Моссовета и Лауреата госпремий. Бабушка проживала себе, проживала в квартирке на «Университете», а потом возьми, да и поставь кеды в угол. Дело житейское, мы все умрем.

Кроме жилплощади, ржавой «двадцать первой» «Волги» и облезлой болонки Генриетты внучеку по наследству отходит картина маслом с условным названием «Осенний пейзаж», или «Портрет неизвестного в шляпе». Ну и начинается…

Советский человек, он ведь по сути своей, увы, но стяжатель. Как размышляет советский стяжатель при подобных обстоятельствах? Он размышляет примерно так: «Квартирка – оно, конечно, хорошо. Однако есть еще вот это разрисованное вафельное полотенце. Неплохо было бы его тоже конвертировать в СКВ. Слыхал я, будто нынче живопись в цене».

И возможно ему уже мечтается, что унаследовал он нечто совершенно особенное, произведение искусства редкого культурного масштаба. И в воображении, знаете ли, маячат уже всякие невольные видения. Тут тебе и аукционы Кристис-Сотбис, и гигантские газетные заголовки: «Сенсация! Считавшийся утерянным шедевр великого Залупкинда снова обретен!», и отдельные квартиры-пентхаусы по соседству с парикмахером Зверевым, и автомобиль-иномарка Porshe Cayenne, и белые зубы-имплантанты, и «домик в Жаворонках с коровой, да с кабанчиком», и еще многое подобное.

Ага. Ну да, ну да…

Мечтаться-то может что угодно и в каких угодно количествах. Это совершенно не возбраняется, и даже признается современной наукой как полезная, оздоровительная для организма процедура.

Но, милые мои, очнитесь от грез! При отсутствии сертификата подлинности с печатями и штампами все это, к сожалению, есть лишь бесполезное сотрясание тонких чувственных сфер. Без упомянутого сертификата картина стоит ровно столько, сколько стоили холст и краски – рублей тридцать. Ну хорошо, пускай триста, хотя это только из уважения к вашим инвестиционным ожиданиям. Обзавестись же сертификатом, – этим золотым ключиком в мир богатых и знаменитых – можно только в Экспертизе.

Финал истории обычно печален. На деле, то есть в Экспертизе непременно выяснится, что самое место вашему шедевру в дачном клозете, в аккурат между отрывным календариком с народными приметами и подшивкой журнала «Огонек».

Так что, мой вам совет, не ходите в Экспертизу. Это вас только расстроит и ничего больше. Лучше повесьте тот пейзажик (или, что там у вас) дома над диваном и тихо любуйтесь им. Поверьте, он не станет ни на грамм хуже, если в результате долгих исследований вдруг выяснится, что написал его не общепризнанный, официальный гений Залупкинд, а безвестный художничек живший с ним примерно в одно время. Жаль, но бедняге повезло значительно меньше чем Залупкинду. Это в том смысле, что по каким-то причинам официальным гением было решено назначить не его.

Для того, собственно, и существует сплоченное коммьюнити искусствоведов, хранителей и экспертов. Специально обученные кадры профессионально занимаются сооружением такой, в общем-то, эфемерной конструкции, как рынок художественных ценностей. Эфемерная-то она эфемерная, но, между прочим, оборот этой небольшой блошиной толкучки вполне сопоставим с оборотом рынка оружия. Это миллионы, это миллиарды, это трудно поддающиеся воображению горы денег! Игра очень даже стоит свеч.

С другой стороны, цена картины обычно не так очевидна, как цена танка или вертолета. Что шедевр, а что нет? Что стоит денег, а чем только стенку в свинарнике подпирать? В принципе, ошибиться – раз плюнуть. Поэтому крайне желательно иметь под рукой каких-нибудь специалистов, которые в состоянии эту цену определить и хоть как-то аргументировать. Что ж, здесь заминки не будет.

Таких специалистов готовят в соответствующих учебных заведениях, где седовласые профессора тактично и ненавязчиво забивают им в головы гвозди нужной длины: «Вот этот гений и светоч. Понял?» – «Понял». «А вот этот бездарность и вторичный пачкун. Запомнил?» – «Запомнил». «Садись, пять». Через несколько лет подобных тренировок специалист готов. Теперь он может нести искусствоведческую чушь самостоятельно, без посторонней помощи. Зайца тоже можно научить курить.

Забавно, но все это будет называться «высшим образованием» и «прививитым художественным вкусом». После такой прививки думать своей головой у них получается уже не всегда. Отныне и навек свежевыжатые эксперты оказываются привязанными к некой сетке координат. Все то, что находится за пределами этой сетки они объявляют ересью, богохульством, и даже отказываются вообще признавать реально существующим в природе.