Нукер Тамерлана - Кулаков Олег. Страница 25

Выслушал Тимур кузнеца и отпустил с миром обоих крестьян. Они были вне себя от счастья. А эмир удивился и задумался.

Тамерлан хорошо помнил и мутный, потухший взгляд чужака, когда его привели с кухонь и поставили перед эмиром. И изумленный хохот гиганта, и его беспамятство. И как на следующий день стал чужак иным, словно разум его стряхнул неведомые путы, просветлел и проснулся. В этом была первая загадка чужака: вне всякого сомнения, он узнал Тимура, словно мог видеть раньше.

Второй загадкой чужака было его появление близ столицы. Из слов кузнеца выходило, будто сама пустыня извергла светловолосого чужака из своего песчаного чрева. “За кладбищем нет ничего, кроме песков, – сказал он. – Наша деревня на самом краю стоит”. Тимур домыслам крестьянина, конечно же, не поверил, но и противопоставить им ничего не мог. Явись гигант в Самарканд по караванному пути, то слухи о необыкновенном человеке, что едет в столицу эмира, летели бы вперед быстрее ветра. В Самарканде о нем узнали бы за неделю до появления, а уж само появление стало бы самым значительным событием для тысяч зевак, которые толклись бы на узких улочках и давили друг друга – и все ради того, чтобы бросить хоть один взгляд на необыкновенного иноземца. Значит, ни о каком посольстве не может быть и речи – не может же целый караван не дать о себе знать загодя и сгинуть в песках, не оставив по себе ни малейшего следа. О нападении на караван разбойников у Тимура даже мысли не мелькнуло: он правил железной рукой, и порядок на караванных путях был железный. Разбойничающие шайки давно уж повывелись: кто окончил жизнь в руках палача, кто сгнил в яме.

И Тимур приказал и дальше собирать слухи: может, где еще видели чужака. Уже на следующий день после показа иноземцем своего воинского искусства эмир в душе корил себя: пенял внуку за неподобающие царевичу несдержанность и впечатлительность, а сам оказался ничем не лучше мальчишки и воспринял неожиданное появление гиганта как знак свыше. А может, чужеземец нанялся охранником в идущий издалека торговый караван да и отстал, заблудился в незнакомых местах без воды и еды, кое-как выбрался. Вот разум на время и помутился: пески могут кого угодно свести с ума.

Но сбор слухов не дал ничего: чужака и впрямь будто пустыня извергла.

Тимур потребовал от чтецов, чтобы нашли ему книгу, где описывался бы народ, подобный светловолосому гиганту-пришельцу. Нашли. И выходило, что чужак явился чуть ли не с края света. В книгах говорилось о высокорослом светлоглазом народе со светлой же кожей и светлыми волосами, живущем далеко на холодном севере за землями френков и русов, так далеко, что даже летом там, бывает, не сходят льды с рек, а снег с земли.

И еще говорилось, что солнце там полгода висит над горизонтом, не заходя, а другие полгода – царит непрерывная ночь. Тимур почувствовал себя польщенным: далеко же разнеслась слава о нем по свету. Книга дала ответ на вопрос, кем мог быть светловолосый воин, но не давала на другой – как мог он незамеченным пробраться до столицы, в самый центр империи. И совершенно непонятно было, почему он, по словам дехканина, оказался нагим, словно новорожденный младенец.

Эмир послал к чужеземцу нескольких толмачей и людей, известных познаниями о далеких народах, чтобы они выяснили, на каком наречии изъясняется пришелец и откуда он явился. Те вернулись и развели руками: наречие чужака оказалось неизвестным, а сам он, кроме трех картавых слов, которые повторял с гордым видом, других и не знал. Объясняться с ним возможно только знаками, да и то с большим трудом. Странное впечатление производил гигант, странное даже для чужеземца, не знающего языка: ни толмачи, ни ученые не смогли вызнать о нем ничего – даже имени. Гигант то ли не понимал знаков, то ли разум его пошатнулся раз и навсегда. Всякая попытка узнать что-либо о нем кончалась одним и тем же: великан мрачнел лицом и садился на землю, обхватив голову большими руками, а потом, посидев так, начинал безудержно смеяться и твердить все те же три слова: “Эмир Темир нукер…”

Тимур колебался. Он любил диковины, а тут уж диковина из диковин. Ему хотелось, чтобы чужак-гигант находился рядом и тешил взгляд – как тешат слоны и павлины. Но Тимур не любил тайн, в которые не был бы посвящен. Тайна же появления неведомого гиганта так и осталась нераскрытой: он пришел неизвестно откуда, не умеет говорить, но сумел узнать эмира и знает три слова, чтобы высказать эмиру желание быть принятым на службу.

“Это Откровение Сильного, Милосердного…” пророческие строки Корана. Кто истолкует их правильно?

И Тамерлан принял решение.

Поход в Индию начался в назначенный день – Тимур не привык менять планов. Даже необъяснимое и таинственное появление иноземца не могло поколебать их. Пришелец захотел стать воином Тимура? Что ж, пусть послужит пехотинцем на жалованье. И да будет так, пока эмир не переменит решения.

Рано или поздно тайна необычного появления чужеземца вскроется, и тогда станет ясным смысл откровения святых строк.

Тимур определил иноземца в сотню наемников-пехотинцев, набранную из сорвиголов без роду и племени, ценящих лишь золото и серебро. Сотнику же велел приставить к гиганту верного и сообразительного воина, чтобы следил за каждым его шагом. Чужак, однако, казарм не покидал и все время проводил с оружием в руках, постоянно упражняясь и не обращая внимания на зевак, ходящих за ним по пятам.

Безропотная покорность, с которой чужак принял волю эмира, почему-то удивила Тимура. Казалось бы, этот странный человек, так желавший стать его нукером, должен воспротивиться тому, что эмир пренебрег его желанием. Его искусство владения оружием предполагало, что чужеземец, откуда бы он ни явился, происходит из благородного рода, и потому незавидная доля рядового пехотинца должна вызвать у гиганта гнев. Однако этого не случилось. Казалось, иноземец даже не понял, что эмир умышленно его унизил. (Да пусть он хоть царского рода, этот неверный, он должен почитать за счастье слизывать пыль с сапог нищего мусульманина!)

Первые дни Тимур проявлял интерес к жизни иноземца в казармах, но потом известия о нем потеряли привкус новизны и загадки, и с начала похода эмир ни разу не вспоминал о светловолосом гиганте – других забот хватало.

Тот сам напомнил о себе. Эмиру доложили о смене десятника в пехотной сотне, и странным было имя нового ун-баши. Его звали Гуль.

* * *

Музафар-бахадура втащили в шатер и бросили на ковер. Он поцеловал ворс и, не разгибая спины, снизу вверх посмотрел на Тимура.

– Милости и справедливости твоей прошу, хазрат эмир, – сказал он и вновь ткнулся лицом в ковер.

Тимур играл в шахматы со внуком, Халиль-Султаном.

– Говори.

– Милости и справедливости… – повторил Музафар-бахадур и шумно вздохнул. – Дозволь поединок. Этот неверный, которого кличут Гуль, убил моего родича. Я хочу отомстить.

– И с этим ты пришел ко мне? Разве грех убить неверного? Нужно ли спрашивать на то моего дозволения?

Тимур повернулся к шахматной доске. Халиль-Султан, насупив брови, пытался найти выход из сложного положения, в которое загнал его в игре дед.

Два стражника подхватили Музафар-бахадура под локти и потащили к выходу.

– Я слышал, ты сам взял его в войско. На тебе и ответ, – крикнул Музафар-бахадур.

– Оставьте его!

Стражники отпустили Музафар-бахадура. Он на четвереньках пробежал на прежнее место и, кланяясь, прохрипел:

– Я ищу справедливости, а не твоего гнева.

Тимур поправил шелковую подушку под локтем искалеченной руки и посмотрел на согнутую спину солдата.

– Подними лицо. Я хочу его видеть.

Музафар-бахадур распрямился и, стоя на коленях, смело взглянул в лицо эмира.

– О ком ты говоришь? – спросил Тимур, хотя уже и сам догадался.

– Об этом нечестивом, ростом с верблюда, который больше похож на демона, чем на человека, – ответил Музафар-бахадур. – Он убил моего родича. Кровь требует мщения. А если я убью его, ты обрушишь свой гнев на меня. Все говорят, ты взял его в войско. А раз ты взял его в войско – на тебе и ответ, – повторил он.