В лесу - Френч Тана. Страница 15

Кэти перекусила дома – тост с консервированной фасолью и апельсиновый сок – и отправилась выгуливать соседскую собаку. Она так подрабатывала, копила на жизнь в балетном училище. Вернулась где-то без десяти девять, приняла душ и села смотреть телевизор с родителями. В десять часов, как обычно летом, Кэти пошла спать и успела немного почитать, но потом Маргарет велела ей выключить свет. Джонатан и Маргарет остались смотреть телевизор, а спать легли чуть за полночь. Перед сном Джонатан по привычке проверил, все ли заперто – двери и окна – и накинута ли на входную дверь цепочка.

На следующее утро, в половине восьмого, он встал и уехал на работу – он трудится в банке старшим кассиром. Кэти он утром не видел. Джонатан заметил, что цепочка снята, но предположил, что Кэти, ранняя пташка, уже поднялась и пошла к тетушке, чтобы позавтракать вместе с сестрами. (“Она так иногда делает, – сказала Розалинд, – она любит яичницу с зажаркой, а мама… Мама по утрам плохо себя чувствует и не готовит”. Маргарет душераздирающе зарыдала.) По словам Джонатана, у всех девочек имеются ключи от входной двери, просто на всякий случай. В двадцать минут десятого Маргарет проснулась и пошла будить Кэти, но дочери в комнате не оказалось. Маргарет немного подождала, предположив, как и Джонатан, что Кэти встала пораньше и убежала к тете. Потом она позвонила Вере. Затем обзвонила друзей Кэти. И, наконец, сообщила в полицию.

Мы с Кэсси неловко ерзали в креслах. Маргарет плакала, тихо, но безостановочно. Спустя некоторое время Джонатан принес ей упаковку салфеток. По лестнице спустилась щуплая женщина с глазами навыкате – я предположил, что это тетушка Вера. Сцепив руки, она неуверенно потопталась в прихожей, после чего медленно удалилась на кухню. Розалинд терла обмякшие пальцы Джессики.

По их словам, Кэти была доброй девочкой, в школе училась неплохо, но особыми талантами не обладала, зато обожала балет. Характер у нее был непростой, однако в последнее время ни с друзьями, ни с родными она не ссорилась. Чтобы мы сами в этом удостоверились, нам сообщили имена друзей. Из дома она никогда не убегала – ничего подобного за ней не водилось. Она вообще в последние дни ходила счастливая, еще бы – ее ждет балетное училище. Джонатан сказал, что мальчиками она пока не интересовалась, господи, да ей всего двенадцать, однако тут Розалинд мельком глянула на него и выразительно перевела взгляд на меня, поэтому я отметил про себя, что надо будет поговорить с ней с глазу на глаз.

– Мистер Девлин, какие отношения были у вас с Кэти? – спросил я.

Джонатан уставился на меня.

– Вы что, меня, блядь, обвиняете? – прохрипел он.

Джессика издала громкий истерический смешок, и я подскочил от неожиданности. Розалинд поджала губы и, нахмурившись, покачала головой, потом приобняла сестру и ободряюще улыбнулась ей. Джессика наклонила голову и сунула в рот прядь волос.

– Никто вас ни в чем не обвиняет, – твердо произнесла Кэсси, – но нам нужны основания для того, чтобы исключить какую-либо возможность. Если мы этого не сделаем, то когда найдем этого человека – а мы его найдем, – адвокат защиты выдвинет вполне обоснованные возражения. Подобные вопросы очень болезненны, понимаю, но уверяю вас, мистер Девлин, еще больнее будет, если этого человека оправдают лишь потому, что мы их не задали.

Джонатан втянул носом воздух и немного успокоился.

– У нас с Кэти были потрясающие отношения, она мне рассказывала обо всем. Мы доверяли друг другу. Я… возможно, я слишком баловал ее.

Джессика вздрогнула, Розалинд снова метнула на него взгляд.

– Мы и ссорились тоже, как ссорятся отец с дочерью, но она была прекрасной дочерью и прекрасной девочкой, и я ее любил. – Впервые его голос сорвался, и Джонатан сердито мотнул головой.

– А у вас, миссис Девлин? – спросила Кэсси.

Маргарет рвала салфетку, клочки сыпались ей на колени. С какой-то детской покорностью она посмотрела на нас.

– Они у нас все замечательные, – прошептала она сдавленным, дрожащим голосом, – а в Кэти мы… души не чаяли. И с ней всегда было легко. Не знаю, как мы теперь без нее. – Губы ее дернулись.

Ни Розалинд, ни Джессику никто из нас спрашивать не стал. В присутствии родителей дети редко откровенничают о братьях и сестрах, а единожды соврав, ребенок, особенно маленький и растерянный, как Джессика, склонен цепляться за собственную ложь и загонять правду на самые задворки сознания. Позже мы попробуем добиться от Девлинов разрешения поговорить с Джессикой, да и с Розалинд тоже, если ей еще нет восемнадцати, наедине. Впрочем, что-то мне подсказывало, что это будет непросто.

– Как вы полагаете, кто мог бы желать Кэти зла? – спросил я.

Сперва все молчали. Затем Джонатан резко отодвинул стул и вскочил.

– Господи, – пробормотал он и замотал головой из стороны в сторону, как разъяренный бык, – все эти звонки.

– Звонки? – переспросил я.

– Господи. Я его прикончу. Вы сказали, ее на раскопках нашли?

– Мистер Девлин, – ровно произнесла Кэсси, – прошу вас, сядьте и расскажите нам об этих звонках.

Он посмотрел на нее и постепенно пришел в себя, сел на место. Однако взгляд его остался отстраненным, и я готов был поклясться, что он придумывает, как ему лучше расправиться с тем, кто названивал.

– Вы же знаете, что там, где сейчас раскопки, собираются шоссе пустить? – спросил он. – Местные, почти все, этого не хотят. Некоторые, правда, уже подсчитали, насколько вырастут в цене их дома, если шоссе пройдет прямо возле поселка, но большинство из нас… Этому месту надо присвоить статус культурного наследия. Оно уникально и принадлежит нам, правительство не имеет права его разрушать, причем нас они даже не спросили. Мы в Нокнари проводим кампанию “Стоп шоссе!”, я председатель и все координирую. Мы устраиваем демонстрации возле зданий правительства, пишем политикам письма – несмотря ни на что.

– Безуспешно? – спросил я.

Тема шоссе явно придала ему сил. Я удивился: сперва он произвел на меня впечатление человека, задавленного жизнью, явно не любителя бросаться на амбразуры, однако внешность оказалась обманчива.

– Я думал, это все бюрократы виноваты, вечно они не желают ничего менять. Но потом начались звонки, и я задумался… Сначала позвонили поздно вечером, мужчина. Сказал что-то вроде: “Жирный мудак, ты вообще не въезжаешь, куда лезешь”. Я подумал, он номером ошибся, бросил трубку и пошел спать. Вспомнил про него, только когда позвонили во второй раз.

– Когда именно вам позвонили в первый раз? – спросил я.

Кэсси делала отметки в блокноте.

Джонатан взглянул на Маргарет. Прижав пальцы к глазам, та покачала головой.

– В апреле, ближе к концу, примерно так. Второй раз звонили третьего июня, в половине первого ночи, я это записал. У нас в спальне телефона нет, он стоит в прихожей, а Кэти засыпает поздно, вот и сняла трубку. Она говорит, что ее спросили: “Ты дочка Девлина?” А она ответила: “Да, это Кэти”. И в трубке на это сказали: “Кэти, передай отцу, чтобы он забыл про это гребаное шоссе, потому что я знаю, где вы живете”. Потом она передала мне трубку, и мне он сказал: “Какая у тебя дочка миленькая, Девлин”. Я велел ему больше не звонить и бросил трубку.

– Вы не припомните его голос? – спросил я. – Акцент, возраст, еще что-нибудь? Голос не показался вам знакомым?

Джонатан сглотнул. Он изо всех сил пытался сосредоточиться, хватаясь за этот разговор, словно за спасательный круг.

– Нет, незнакомый. Не молодой. Пожалуй, высокий. Выговор сельский, а вот откуда именно, определить сложно, но точно не Корк и не север, ничего ярко выраженного. Я решил, что, может, он просто пьяный.

– Еще звонки были?

– Еще один, несколько недель назад. Тринадцатого июля, утром. Трубку взял я. Звонил тот же тип. “Ты чего…” – Тут Джонатан посмотрел на Джессику. Обняв девочку, Розалинд что-то шептала ей на ухо. – “Ты чего, Девлин, – это он так сказал, – глухой, что ли? Я тебя предупреждал, чтоб ты забыл про долбаное шоссе. Ты пожалеешь. Я знаю, где вся твоя семья живет”.