Тайная тетрадь - Бисавалиев Магомед. Страница 13

— Поэтому у меня особые отношения с помидором, — сказал отец, бережно взял со стола небольшой помидор, внимательно его рассматривая. — Потом мы «подружились», когда я учился в интернате в Изберге, прямо с колхозного поля брали и ели. Вкуснее всего он не в салатах всяких, а вот такой, целый. Порезать пополам и есть.

Отец с нами много не разговаривает, но в неделю раз иногда выдаёт что-то. Иногда весёлое, порой грустное, ещё чаще бывает, что история вроде простая, без затей, как эта, с помидорами, но она удивительно раскрывает жизнь и быт горцев того времени.

Ещё одну забавную историю о себе, о помидорах и студенческой стипендии рассказал нам младший брат моего отца, мой дядя. Но об этом в другой раз, а то для одного «блюда» слишком много получается томатов.

Рассказ фронтовика

Отец рассказывал о слепом преподавателе, участнике войны (то ли Леонид Яковлевич, то ли Яков… одним словом, забыл я имя и отчество его), который читал им лекции по истории Отечества на филологическом факультете ДГУ в конце 50‑х годов.

— Преподаватель он хороший был, очень живая, эмоциональная речь и очень густой, сильный, хорошо поставленный голос. Генеральский голос. А сам худой, сухощавый, — рассказывал отец, — Однажды он читал нам лекцию о битве на Курской дуге. В середине лекции остановился, чуточку промолчал и говорит:

— Тут, ребята, я без одной детали, как говорится, без лирического отступления не обойдусь. Я сам участвовал в этой битве. Наш танковый батальон попал в засаду, и всех перебили немцы. Из всего батальона остался я и один молодой парень из Вологды. Володей его звали. У него было перебито левое предплечье и глубокая рана в области печени. Когда дым развеялся и немцы ушли, я подобрал Володю и потащил на себе подальше от места боя. Кругом ещё пылали пожары. Переночевали в небольшой роще неподалёку и утром вышли на дорогу. Володя не мог ходить, я помогал, с трудом передвигался. Не было видно никакого человеческого жилья. Одно утешало — метрах в ста от нас через канаву был переброшен мостик, значит, неподалёку какая-нибудь деревня. Сел возле раненого друга, вытащил последнюю сигарету, разломил её на две части и предложил Володе. Он отказался, но вытащил из кармана мундштук с серебряной насечкой, протянул мне.

— Это тебе, Лёня, мне не понадобится больше, — сказал он охрипшим слабым голосом. Больше он ничего и не говорил, только стонал, бредил и через часок скончался. Я похоронил его чуть дальше на опушке и побрёл в сторону моста. Встал на мост, облокотился на перила, достал предсмертный подарок друга, воткнул папиросу в мундштук и… то ли рука задрожала, то ли ещё что, но упала моя папироса с мундштуком вместе прямо в середину канавы и пошла на дно. Я посмотрел на поверхность воды, от досады заплакал и побрёл по просёлочной дороге, сам не зная куда.

А дальше, — говорит отец, — вытер Леонид Яковлевич свои незрячие глаза рукавом и продолжил лекцию.

Наступило лето. Время экзамена. Леонид Яковлевич был очень строг, фактически никому не ставил пятёрки и грузил всех дополнительными вопросами. Зашёл я на экзамен, вытащил билет и там первый вопрос: «Битва на Курской дуге». Этот вопрос я хорошо знал и принялся рассказывать. Леонид Яковлевич слушал и одобрительно кивал. И тут я говорю:

— Я всё знаю по Курской дуге, Леонид Яковлевич, не только что там наши и немецкие войска творили, но и про ваш мундштук знаю…

— Что? Какой ещё мундштук? — спросил Леонид Яковлевич в полной растерянности. Видно было, что забыл свой рассказ.

— Хотите, расскажу?

— А ну-ка… — сказал Яковлевич. И я начал рассказывать. Всё, что помнил, рассказал, со всеми деталями. В аудитории повисла гробовая тишина. И тут Яковлевич опять вытирает глаза, подзывает помощника и говорит:

— Поставьте ему пятёрку…

— Так он только на первый вопрос ответил, — отвечает помощник.

— Делай как говорю!!!

Помощник улыбнулся, взял зачётку, поставил пять и протянул мне, — заканчивает рассказ отец и смотрит куда-то мимо меня. Будто сам готов вытереть рукавом глаза, но не может себе такое позволить.

Урусы и даги на русском

Рассказывает отец:

— В начале 60‑х меня, совсем молодого человека, назначили директором школы села Камилух — самого большого и отдалённого села Джурмута на границе с Рутулом и с Азербайджаном. Там не было ещё электричества и автомобильной дороги, люди жили оторванными от мира.

Приехала как-то в Камилух экспедиция геологов проводить разведывательные работы в наших горах. Поздняя осень, предвечернее время, джамаат сидит на годекане, и прямо к нам пришла эта делегация.

— Добрый вечер, — сказал старший экспедиции.

— Здравствуйте, — ответил один из учителей.

Был среди наших один чуть упрямый и скандальный старик, что реагировал на каждую мелочь. Он тут же замечание сделал учителю, почему, мол, глупости болтаешь. Тебе русский сказал «добрый», а ты что-то другое отвечаешь ему. Учителя посмеялись над его замечанием, объяснили, что не обязательно на «добрый вечер» отвечать так же. Геологи присели на камни годекана и долго беседовали с нами. Один из сельчан их пригласил домой, угостил, а утром геологи пошли своим маршрутом в горы. На следующий вечер заново собирается джамаат на годекане. Старик, который делал замечание учителю за «неправильный» ответ на приветствие, крикнул на годекане:

— Ле, учителал!!! Я кроме трёх слов ничего не понимаю на русском. У меня к вам один вопрос: вчера, когда вы тут говорили с урусами, вы и наш директор Салдаса Исмаил на одном языке с ними говорили?

— Да, конечно, мы все говорили на русском, а на каком же ещё говорить? — ответил тот же учитель.

— ВахI, — сказал старик, удивился и спросил: — А почему тогда Исмаил с урусами разговаривает точно как на нашем джурмутском, спокойно, мне казалось, что даже понимаю, что он говорит, хотя никогда я русский язык не слышал. А ваш русский какой-то другой, непонятный?

— Какой другой? Ты ведь не знаешь русского языка, — возмутились учителя.

— Вы, когда говорите на русском, у вас и лица меняются, и тон голоса какой-то непонятный, и глаза куда-то бегают. Такое ощущение, что вы говорите с джиннами, а не с людьми.

— А что, не так было? Почему старику так показалось? — спрашиваю у отца.

— Дело в том, что они, молодые учителя, которые приехали из города, очень старались говорить без акцента. Менялся тембр голоса, появлялась какая-то мимика, непонятные жесты не к месту. Чрезмерное рвение быть похожим на геологов всё портило. Это заметил не только я. Даже старик, который никогда не слышал русскую речь, почувствовал игру и неумелое актёрство, — говорит отец.

Согласен целиком и полностью, хотя отец мне даёт вольность иногда быть несогласным с ним. Мы должны стараться говорить правильно, но терять своё, дагестанское, необязательно, я бы даже сказал, нежелательно. Не лучше ли оставаться во всём самим собой? На мой взгляд, неважно, как ты это говоришь, важно, что и о чём ты говоришь, какая смысловая нагрузка, какую идею и какие чувства ты вкладываешь в то, что ты пишешь. А язык и стиль для передачи может быть любым, главное, чтобы это было понятным и лёгким для восприятия, чтобы тебя узнавал читатель, когда рассказываешь. Не может одинаково рассказывать человек из Рязани и Камилуха, если даже говорит на том же самом великом и могучем русском языке.

Ищите мудрость в простоте

Когда я беседую с отцом, он и не подозревает, что я некоторые его истории записываю и с вами делюсь. Иначе наступил бы конец нашим беседам. Он не любит, когда его торопят и расспрашивают. Приходится ждать, когда он сам разговорится. Иногда я за столом бросаю ему тему и жду, что он начнёт рассказ. Но не всегда он реагирует на это. Всё зависит от его расположения духа. Сегодня он долго был в раздумьях, по выражению лица я чувствовал, что назревает беседа. Так и случилось.