Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович. Страница 59

– Пожалуй, ты прав. – Крелин прижал к больной щеке сложенную лодочкой руку и, пытаясь согреть зуб, стал вдувать в нее воздух. – Пожалуй, ты прав, – повторил он, когда понял всю тщету своих попыток утишить боль. – Но если мы все же найдем этого субчика, ему очень даже не легко будет доказать свою невиновность.

– Это, братец мой, меня меньше всего волнует. Я больше забочусь об обратном: как мне доказать его виновность.

– Как-нибудь. – Крелин попробовал закусить щеку. – За то тебе деньги платят. А если тут не яд, а снотворное?

– Хуже, конечно, – нахмурился Люсин, хотя успел обдумать и такой вариант. – Меньше шансов обнаружить?

– Смотря какая доза. – Крелин увлекся и на минуту забыл про боль. – Если они его как следует накачали, экспертиза это установит.

– А если не как следует? Если просто усыпили?

– Чтобы потом утопить в озере?

– Разве такое невозможно, Яша?

– Возможно, конечно… Но везти спящего человека на край света, каждую минуту рискуя, что он проснется и закричит? Ты в это веришь?

– Слабо.

– Вот и я слабо. Но даже в этом сомнительном случае мы сумеем докопаться до истины.

– Каким образом?

– Как бы там ни было, но теперь он мертв.

– Вот ты о чем! – догадался Люсин.

– Да, – сказал Крелин. – Если не отравлен, то утоплен.

– Ну да, – кивнул Люсин. – Тогда будут микроскопические водоросли в легких, ил.

– Совершенно верно. – Крелин поморщился и вновь схватился за щеку. – Живой человек сначала захлебывается, а потом уже тонет.

– Почти афоризм.

– Черный юмор… Как съездил в институт?

– Можно сказать, успешно. О чем-то конкретном говорить, пожалуй, рановато, но перспективка намечается… Я взял алфавитную книжку, в которой около тысячи телефонов и адресов. Насколько я мог понять, это большей частью ученая братия, так или иначе связанная с лабораторией Ковского. Есть, конечно, и магазины, и стол заказов гастронома по улице Горького, и даже Институт красоты.

– Лаборанточки, – уверенно сказал Крелин.

– Да, сугубо дамская сфера интересов. Надо будет все это хорошенько просеять, отделить, так сказать, злаки от плевелов.

– Мы инфернальные мужики. Нас интересуют только плевелы.

– Вот именно! Но главного я тебе еще не сказал. – Люсин на минуту замолк. – В книжке не хватает страницы на букву «М».

– Хочешь попытаться прочитать оставшиеся вмятины? – быстро спросил Крелин.

– Боюсь, что ничего не получится. Книжка старая, исписанная, след накладывается на след. Я другое сделал. Я выписал из журнала выдачи пропусков все фамилии на «М».

– Это имеет смысл лишь в том случае, если записанные на вырванном листке граждане посещали институт. – Крелин, несмотря на зуб, по-прежнему схватывал на лету. – Но куда больше шансов, что работники лаборатории ходили к ним сами. В стол заказов, к маникюрше-педикюрше, к тете Маше за билетом в «Современник».

– Резонно, – согласился Люсин. – А что делать? Приходится хвататься за соломинку. Если сможешь, попробуй прочитать след в инфракрасных лучах, ультрафиолете или в чем там у вас положено. Буду только рад.

– Что тебе дали пропуска?

– Очень немного. Под интересующим нас литером значатся только четыре фамилии: Милешина, Мандрашкин, Мухоморер и Мирзоев. Милешина, младший научный сотрудник из Ленинграда, и Мандрашкин, слушатель Академии общественных наук, отпали сразу, а Мухоморер, несмотря на грозную фамилию, оказался старичком, который вот уже пятнадцать лет пишет монографию об уральских самоцветах.

– Когда ты успел все выяснить?

– Перевел по рации Шуляку, а он тут же навел справки.

– И про Мухоморера, который пишет книгу? – недоверчиво прищурился Крелин. – Кому ты это говоришь, кролик?

– Про Мухоморера мне рассказали в институте, – сдерживая улыбку, потупился Люсин. – Он отрабатывал там свои пенсионные два месяца. Зато Мирзоев Мир-Джафар Мирзоевич оказался, если верить Шуляку, фигурой прелюбопытной. В далеком прошлом басмач и мулла, он ныне успешно трудится на ниве антирелигиозной пропаганды.

– Что ему нужно было в НИИСКе?

– Ты слишком многого от меня хочешь, Яша. Не все сразу. Москва не в один день строилась. Выясним.

– Выясним, конечно. Только не тот он человек, который нам нужен. Не тот.

– Я тоже почему-то так думаю. Скорее всего, еще один приятель Ковского из славной когорты интересных людей. Пропуск, конечно, выписан по звонку Аркадия Викторовича.

– Ты все пропуска поднял?

– Да, конечно. Завтра они обещали напечатать полный список. Надо будет сравнить его с алфавитной книжкой.

– Давай-давай, советую вычислить процент совпадений.

– Зубная боль делает тебя мрачным и нетерпимым.

– Хотел бы я посмотреть, как будешь выглядеть ты! – Крелин сплюнул и отошел в сторону.

В конце улицы показался пропыленный «газик». Он летел под уклон, дребезжа и подскакивая на выбоинах. Голенастые цыплята с чернильными отметинами на хвостах испуганно шарахнулись через дорогу и попрятались в лопухах.

– Это Глеб, – сказал Крелин, когда машина притормозила в нескольких метрах от них.

Глеб спрыгнул на землю и, хлопнув разболтанной дверцей, благодарно отсалютовал водителю, который тут же надавил на газ и переключил рычащие шестерни.

– Извините за опоздание, – улыбнулся Глеб Крелину. – Едва успел управиться… Добрый вечер, Владимир Константинович, – поздоровался он с Люсиным. – Разрешите доложить?

– Пожалуйста, Глеб, рассказывайте. – Люсин пожал ему руку. – Новости есть?

– Так точно, есть. Подвижные милицейские группы перекрыли все пути. Район участков Новоозерное, Милежи и Заозерное полностью блокирован. Местные товарищи ручаются, что даже мышь не проскочит.

– Если она еще там, мышь, – заметил Люсин.

– Куда они денутся? – сердито фыркнул Крелин, потирая щеку.

– Новые свидетели не объявились? – спросил Люсин.

– Мотоциклетку больше никто не видел, – покачал головой Глеб. – Но продавщица ларька номер двенадцать Закалюкина Анфиса Петровна сообщила, что на прошлой неделе, точно не помнит, в четверг либо в пятницу, продала несколько бутылок водки, полкило сала, колбасу и крупу неизвестному ей гражданину. Лицо его она почему-то хорошо запомнила и подробно описала. Мне кажется, есть смысл изготовить фоторобот. Жена коменданта Гусарова Матрена Петровна тоже упоминает о незнакомом ей человеке – приметы вроде совпадают, – который купил у нее кувшин молока, две кринки сметаны и взял во временное пользование большой казан, который так и не вернул.

– Обязательно сделайте фоторобот! – распорядился Люсин. – Прямо сейчас же свяжитесь с контролем ПМГ и попросите их доставить к нам обеих женщин.

– Будет сделано. – Глеб подсел к Николаю Ивановичу и снял белую трубку на витом, как пружина, шнуре. – Вызываю первого! – сказал он.

Глава девятая. ВОЛНА III

Плиний в своей прославленной «Истории мира» и Диоскорид в «Ботанике» почти одними и теми же словами описали чудесное древо персидское, листья которого обладают волшебными свойствами. Они не только утоляют голод и жажду, но даже могут, стоит только того пожелать, превратиться в быстроногих коней.

Писания мужей Эллады являют собой пример удивительного смешения самого фантастического вымысла с неукоснительной достоверностью. Привыкшие к ясности и прямоте греки просто-напросто не поняли души Востока, совершив тем самым ошибку, которой было суждено тысячекратно повторяться и в более поздние времена. Они дословно переписали рассказ персидских историков, не подозревая, что стали жертвами поистине смешного недоразумения. Речь Востока немыслима без иносказаний, она полна аллегориями, разгадать которые не столь сложно, как это может показаться. Но грекам, без которых мы бы вообще ничего не узнали об исчезнувших царствах Азии, видимо, просто не приходило в голову, что даже вполне конкретные исторические свидетельства могут иметь двоякий смысл. Между тем мировоззрение Востока, его душевный настрой, наконец, просто элементарная вежливость к собеседнику требовали от образованных людей иносказаний, равно наивных и поэтических.