Сокол на рукаве (СИ, Слэш) - Соот'. Страница 21

Осмыслить не получалось ничего.

Первая неделя прошла в странном ожидании, что сейчас, вот-вот, дверь откроется, и Пьер войдёт. Скажет, что отказался от своей затеи и не поедет никуда, решил остаться в городе, рядом с ним.

Эдмон понимал, насколько глупо это, и старался изжить подобные мысли изо всех сил — но поделать ничего не мог. Ожидание поселилось в его доме вместе с ним.

Прошло чуть больше недели, и дверь открылась.

Эдмон, стоявший по привычке у камина, вздрогнул и развернулся резко, в бессмысленной надежде — но тут же понял, что обманулся.

На пороге стоял мальчишка, которого он видел у Пьера, но не сам Пьер.

Зато в руках Рико держал письмо.

Эдмон прочитал листок и с глухим рыком бросил в огонь.

— Господин Бросо… — произнёс Рико тихонько, неожиданно остро ощутив близость обещанного наказания, — мне приказано спросить, каков будет ответ?

— Убирайся. Ответа не будет.

Эдмон метался по дому остаток вечера и добрую половину ночи. Пьер явно не собирался давать ему возможность подумать, да и вряд ли думал о чём-то сам. Как будто мало было Эдмону того тянущего чувства, которое обволакивало его всю прошедшую неделю — теперь он вынужден был думать о письме, прочитанном и тут же брошенном в огонь, но оставшемся гореть в памяти ярче огня.

«Проклятый мальчишка…» — думал он про себя. Других слов не было. Только проклятия.

На следующий день Рико снова стоял на пороге.

Эдмон испытал непреодолимое желание вышвырнуть его вон — но представил себе лицо Пьера и его тонкие пальцы, выводящие каждую букву, и не смог.

Он почти что вырвал письмо у Рико из рук и с криком:

— Ответа не будет! — захлопнул перед его носом дверь.

С тех пор письма приходили каждый день.

Если первые две недели подарили Эдмону хотя бы видимость покоя, то теперь голова у него кружилась круглые сутки.

Весь вечер он прокручивал в голове прочитанные строки, а всё утро ждал нового письма.

К концу июня он понял, что всё происходящее в любом случае выходит за рамки той привычной и размеренной жизни, которую он пытался сохранить изо всех сил, и приказал заложить экипаж.

Эдмон сам не знал, какой эффект произведёт на него вид Пьера — запыхавшегося, раскрасневшегося, с растрёпанными после скачки волосами, пахнущего не фиалками и розовым маслом, а мускусом и свежей травой.

Он бросился к Пьеру и уткнулся носом в его волосы, принялся целовать макушку и виски, и даже не услышал сквозь шум в висках тихого бормотания:

— Вы приехали…

Осторожно, стараясь не причинять боли, но с трудом сдерживая себя, Эдмон оттянул назад волосы Пьера и прикоснулся к его губам. Почти секунду это касание оставалось нежным и невесомым, а потом его будто бы ударило молнией.

Эдмон рванул в стороны полы дорожной куртки Пьера, срывая крючки и не обращая внимания, как трещит под его пальцами дорогая ткань. Он немного пришёл в себя, лишь когда обнаружил, что прижимает Пьера к стене и шарит ладонями по его бокам, уже обнажённым и подающимся навстречу каждому касанию.

Заставив себя оторваться от шеи Пьера, которую целовал в этот миг, Эдмон посмотрел ему в глаза, и тут же услышал протяжный стон.

— Нет! Только не останавливайтесь! Я не хочу ничего знать…

Эдмон сдался.

Он рванул вниз брюки Пьера и принялся шарить по его ягодицам, сминая и до синяков впиваясь пальцами в нежное тело.

Мягкие половинки расступались под его напором, будто то, что находилось между ними, только и ждало, когда пальцы Эдмона проникнут внутрь.

Пьеру было больно. И было обидно, когда Эдмон развернул его лицом к стене — но он не спорил, потому что ничто не заставило бы его в тот миг отступить назад.

А потом его промежности вместо грубых пальцев коснулось что-то мягкое и влажное, и Пьер едва устоял на ногах, моментально погружаясь в бесконечную негу.

Эдмон удержал его за бёдра, и Пьер прогнулся, подставляясь сильней, наслаждаясь каждым касанием языка.

Потом он почувствовал, что к языку присоединяются пальцы. Вернулась боль, но уже не столь сильная, и Пьеру хотелось, чтобы эта боль стала сильней. Чтобы Эдмон проник ещё глубже — хотя смысла этого желания он и не мог понять.

Эдмон ласкал его недолго, и когда он вошёл целиком, Пьеру показалось, что сейчас его разорвёт на части. Боль была такой, что он заскулил, и только когда руки Эдмона вернулись на его грудь и принялись пощипывать соски, отвлекая от того, что творилось внизу, немного расслабился, снова ощутив незнакомый и острый приступ удовольствия.