Цикада и сверчок (сборник) - Кавабата Ясунари. Страница 32

– Пахнет неопрятной женщиной, – сказал он, не подумав.

Он не имел в виду ничего плохого, но Кикуко покраснела и опустила голову.

– Запах меня разочаровал, – поправился Синго. – Понюхай сама.

– Мне бы не хотелось изучать цветы так тщательно, как это делаете вы, отец.

Кикуко стала подбирать цветы.

– Для чайной церемонии четыре цветка, правда, слишком много, но все-таки, может быть, поставить их все?

– Да, поставь.

Кикуко положила черные лилии на пол.

– В шкафу, где стояла эта ваза, должны быть маски, достань, пожалуйста.

– Сейчас.

Синго только что пришла на ум фраза из пьесы театра Но, и это напомнило ему о масках.

Он взял маску Дзидо.

– Это добрый дух – вечный ребенок. Когда я купил ее… я тебе рассказывал?

– Нет.

– Так вот, когда я купил ее, я попросил Танидзаки, помнишь, мою секретаршу из фирмы, приложить маску к лицу. Это было так мило, я прямо поразился.

Кикуко приложила к лицу маску Дзидо.

– Шнурки сзади завязать?

Из глубины глаз маски на Синго, он это чувствовал, смотрели зрачки Кикуко.

– Маска оживает только в движении.

У Синго снова забилось сердце от чистого, но запретного чувства, которое он однажды уже испытал, когда, вернувшись домой с покупкой, едва не поцеловал маску в ее пунцовые губы, такие приятные.

Жизнь в безвестности не страшна, лишь бы сохранились цветы сердца…

Кажется, эти слова тоже из той пьесы театра Но.

Синго не мог оторвать глаз от очаровательной маски ребенка на лице Кикуко, которая поворачивала голову то в одну, то в другую сторону.

У Кикуко было маленькое личико, и ее подбородок почти целиком скрывала маска, и вдруг с чуть видневшегося кончика подбородка скатилась на шею слеза. Потом стало две струйки, потом три, и они все текли и текли.

– Кикуко, – воскликнул Синго. – Сегодня, встретив подругу, ты, наверно, подумала, что если разойдешься с Сюити, то станешь тоже обучать чайной церемонии, да?

Кикуко-Дзидо кивнула.

– Но даже если мы разойдемся, я все равно буду приходить к вам и устраивать для вас чайную церемонию, – твердо сказала она из-под маски.

Вдруг послышался плач Сатоко.

Во дворе громко залаяла Тэру.

Плохо все, подумал Синго, он почувствовал, что Кикуко прислушивается к тому, что делается у ворот: не вернулся ли Сюити, который, видимо, и по воскресеньям ходит к своей любовнице.

Дом птиц

1

Колокол в соседнем храме и зимой и летом звонит ровно в шесть часов утра, и Синго и зимой и летом встает чуть свет, стоит ему услышать звон колокола.

Встает чуть свет – это не значит, что он обязательно поднимается с постели. Просто он просыпается чуть свет.

Но шесть часов утра – это совсем не одно и то же зимой и летом. Храмовой колокол круглый год звонит в шесть часов, и поэтому Синго кажется, что это одни и те же шесть часов, но ведь летом в это время уже всходит солнце.

Хотя у изголовья Синго всегда лежат большие карманные часы, он редко смотрит на них, – для этого нужно зажечь свет и надеть очки. Без очков ему трудно отличить длинную стрелку от короткой.

Кроме того, не бывает такого, чтобы Синго просыпал. Наоборот, он встает слишком рано.

Зимние шесть часов – это еще очень рано, но Синго не смог улежать в постели, поднялся и пошел за газетой.

С тех пор как не стало прислуги, раньше всех встает Кикуко и начинает работать по дому.

– Вы, отец? В такую рань…

Синго смутили слова Кикуко.

– Да нет, я снова лягу.

– Ложитесь. Еще и чай не вскипел.

Синго приятно, что Кикуко давно поднялась.

Уже сколько лет Синго испытывает грусть, проснувшись зимним утром в кромешной тьме.

Но приходит весна, и пробуждение Синго теплеет.

Сегодня, когда стоит уже вторая половина мая, вслед за утренним колоколом Синго услышал крик коршуна.

– А-а, опять он, – прошептал Синго и, подняв голову, прислушался.

Сделав большой круг над домом, коршун улетел, похоже, в сторону моря.

Синго встал.

Чистя зубы, он все время поглядывал в небо, но коршуна не увидел.

И все же Синго казалось, что в небе над домом еще не успел растаять по-детски тонкий крик коршуна.

– Кикуко, по-моему, кричал наш коршун, – сказал Синго, обернувшись к кухне.

Кикуко перекладывала дымящийся рис в деревянный бочонок.

– Заработалась и не слышала.

– Значит, опять к нам прилетел.

– Возможно.

– Он и в прошлом году часто кричал. В каком же это было месяце? По-моему, тоже в мае, а? Памяти совсем нет.

Синго смотрел на Кикуко, и поэтому она сняла с головы ленту.

Видимо, она спит, подвязав волосы лентой.

Кикуко, не закрывая бочонка с рисом, торопливо готовила Синго чай.

– Если существует наш коршун, значит, должны существовать и наши овсянки.

– Хм. Есть и наши вороны.

– Вороны?..

Синго засмеялся.

Действительно, если коршун может быть «нашим коршуном», вороны тоже могут быть «нашими воронами».

– Считается, что дом и сад принадлежат только людям, но они принадлежат и самым разным птицам тоже, – сказал Синго.

– Так можно договориться до блох и москитов.

– Не говори чепухи. Блохи и москиты не могут быть хозяевами дома. Они не зимуют в доме.

– Но блохи бывают и зимой. Значит, скорее всего они зимуют в доме.

– Не знаю, сколько лет живут блохи, но прошлогодних блох не бывает.

Кикуко, глянув на Синго, рассмеялась.

– Скоро и наша змея уже вылезет.

– Полоз, которого ты испугалась в прошлом году?

– Да.

– Еще бы, вот это – настоящий хозяин нашего дома.

Летом прошлого года Кикуко, вернувшись домой с покупками, увидела у черного хода полоза и закричала от страха.

На ее крик прибежала Тэру и бешено залаяла. Собака, наклонив голову, бросалась к полозу – вот-вот вцепится в него, отскакивала метра на полтора, потом снова подлетала, точно собираясь напасть.

Полоз, чуть приподняв голову, высунул красный язык и, даже не взглянув в сторону Тэру, медленно пополз и скрылся под порог черного хода.

По словам Кикуко, он был раза в два длиннее двери – значит, больше двух метров. И толще руки.

Кикуко говорила взволнованно, Ясуко же была совершенно спокойна.

– Это хозяин нашего дома. Он поселился у нас задолго до того, как ты пришла к нам.

– А вдруг Тэру загрызла бы его, что тогда?

– Он победил бы Тэру. Обвился бы вокруг нее… Тэру поняла это, вот почему она только облаяла его – и все.

Какое-то время Кикуко трусила и не пользовалась черным ходом. Ходила только через веранду.

Все-таки было жутковато при мысли, что где-то под полом или под крышей живет огромная змея.

Но, может быть, полоз обитал на горе за домом. Он показывался редко.

Эта гора не входила во владения Синго. Он даже не знал, кому она принадлежит.

Гора вплотную подступала к дому, круто вздымаясь вверх, и для зверья, которое там обитало, сад дома Синго был естественным продолжением горы.

Цветы и листья с кустов и деревьев, росших на горе, густо сыпались прямо в сад.

– Коршун вернулся, – пробормотал Синго и тут же – оживленно: – Кикуко, коршун, кажется, вернулся.

– В самом деле. По-моему, это его крик.

Кикуко поглядела на потолок.

Некоторое время слышался крик коршуна.

– А раньше он улетал к морю?

– Да, крик его как будто донесся с той стороны.

– Полетел, наверно, к морю, добыл пищу и теперь возвращается, – сказала Кикуко, и Синго подумал, что, видимо, она права.

– Выбирает место, где бы устроиться с пойманной рыбой.

– Тэру наверняка отберет.

– Нет, он взберется высоко, ей не достать.

То же было в прошлом году и в позапрошлом – каждый раз, когда Синго, просыпаясь, слышал крик коршуна, он испытывал к нему чувство, похожее на любовь.

И не один Синго – слова «наш коршун» были в ходу у всей семьи.