Другая история войн. От палок до бомбард - Калюжный Дмитрий Витальевич. Страница 86
…В середине XIII века крестоносцы совершили поход в Египет. В путь отправилось 60 тысяч человек, из них 20 тысяч конницы; по Нилу шел флот с продовольствием, кладью и военными машинами. Армия, разумеется, растянулась; идущие первыми не имели терпения дожидаться отставших. Как пишет Г. Мишо в «Истории крестовых походов», безрассудная смелость Роберта графа Артуа увлекла их в авантюру: сначала воины захватили лагерь сарацин, а затем ворвались в Мансур, который стали грабить. Здесь Мишо приводит свидетельства непосредственных участников битвы в Мансуре:
«Мы видели Мансур, мы проходили по его тесным и темным улицам, среди которых погибли в бою граф Артуаский, великий магистр ордена тамплиеров, Рауль де Куси, Вильгельм Длинный Меч [39] и столько других храбрецов, захваченных неприятелем в городе; мы проходили по этой обширной равнине, на которую Людовик IX, переправившись через канал, вступил со всеми своими людьми, который шел при великом шуме труб, рогов и рожков».
Корпус армии, при котором сражался французский король, опирался с правой стороны на Ашмон — тут множество сарацин и христиан были сброшены в воду и потонули; на противоположном берегу находились крестоносцы, которые не могли последовать за армией, и оставались для защиты лагеря; «так как они не могли, — говорится в рукописной летописи, — подать помощь товарищам по причине канала, который был между ними, то все, большие и малые, громко кричали и плакали, ударяли себя по голове и по груди, ломали руки, рвали на себе волосы, царапали свои лица и говорили: „Увы! увы! король и его братья и все, которые с ними, погибли!“ На этой равнине Мансурской, свидетельнице стольких кровопролитных битв, стольких геройских подвигов, мы искали ту лачужку, в которой приютился благодушный Жуанвилль и в которой он вспомнил о господине св. Иакове; нам казалось, что мы нашли тот самый маленький мостик (poncel), стоя на котором, храбрый сенешаль говорил графу Суассонскому: „Еще мы поговорим об этом в дамских комнатах“».
Но воевали не только в Азии, воевали и в самой Европе. Посмотрим, кто воевал, как и зачем. Никколо Макиавелли пишет о «древних временах»:
«Вы знаете, что выдающихся воинов было много в Европе, мало в Африке и еще меньше в Азии… В Азии мы встречаем имена Нина, Кира, Артаксеркса, Митридата, рядом с которыми можно поставить еще очень немногих… В Греции, кроме Македонии, было множество республик, и каждая из них была родиной замечательнейших людей. В Италии были римляне, самниты, этруски, цизальпинские галлы. Галлия и Германия сплошь состояли из республик и княжеств; Испания — точно так же».
А современные историки утверждают, что при Юлии Цезаре (линия № 5–6) галлам «не удалось создать крепкого союза всех племен», [40] что европейские племена — арверны, эдуи, гельветы, свевы, белги, нервии, узипеты, тенктеры и многие другие вели только межплеменную борьбу. Неужели это и называется «сплошные республики и княжества»? Но интереснее то, что сам Юлий Цезарь в окружающей его действительности почему-то не видел того, что нынче известно историкам. Если судить по его собственной книге «Записки о галльской войне», он скорее согласился бы с Макиавелли, нежели с ними!
В своих внешних проявлениях средневековые войны выглядели порою, как семейные разборки силами наемных отрядов. Бывало, что предводитель таких наемников захватывает город (например, Милан), скинув местного князя. Тот, если остался жив, бежит к своему родственнику, например, французскому королю, и уговаривает его идти войной на Милан. Или просто король Франции считает, что у него больше прав на этот город, как у родственника убитого князя, чем у теперешнего миланского тирана. Он нанимает швейцарцев и посылает их отвоевывать город назад. Такая же картина была по всему миру.
«Стремление к завоеваниям, — пишет Макиавелли, — вещь, конечно, очень естественная и обыкновенная, когда люди делают для этого все, что могут, их всегда будут хвалить, а не осуждать; но когда у них нет на это сил, а они хотят завоевывать во что бы то ни стало, то это уже ошибка, которую надо осудить».
Теперь-то все это забыто. Теперь кажется нормальным, что какие-то монголы ни с того, ни с сего решили, вот именно, всех завоевывать, не задумываясь ни о династических проблемах, ни о требующихся ресурсах. Но ведь это мнение ни на чем не основано! Макиавелли — в XVI веке, напомним! — не знает никаких монголов, а что-то схожее называет по-книжному парфянами, причем своих «этрусков» со всем плезиром называет тосканцами, а галлов — французами:
«…я не обязан принимать во внимание, что привилось в Азии. Могу вам все же сказать, что боевой строй парфян был совершенно противоположен римскому; они сражались всегда на конях и в бою бросались на противника врассыпную… Римляне, можно сказать, сражались почти сплошь пешими и сомкнутым строем. Оба войска одерживали верх попеременно, смотря по просторности или тесноте поля сражения».
Мы не можем сказать однозначно, что за народность имел в виду Макиавелли под названием «парфяне», и не было ли это название для него совершенно отвлеченным от реальности, виртуальным. Соединялись ли в его сознании понятия «римский император» и «турецкий султан», «парфяне» и «монголо-татары Хулагу»? Не может же быть, чтобы Макиавелли не слышал ничего про монголо-татар! Но он даже имени Чингисхана не знает, как и Батыя, и других монгольских героев. Как же так? Ведь были уже известны книжки Марко Поло и прочих подобных! А может, их сочинили позже?.. Тогда другое дело…
Речь тут, скорее всего, идет о войнах византийцев с турками в XIII–XIV веках, и были это гражданские войны на территории одного, пусть и широко раскинутого государства. А византийцам, выкинутым крестоносцами из Царьграда, было важно подчинить турок и прочих, чтобы совместно накинуться на европейского врага. Но каждый летописец трактовал события в угоду политическим пристрастиям своего заказчика, и вот разнообразные записи, сделанные «с разных сторон», дали основание для целого ряда «историй», естественно растянувшихся во времени и в пространстве.
Нам, людям не военным, трудно судить, прав ли Макиавелли, но в литературе сложился известный образ римской армии: мобильной, дисциплинированной, легковооруженной в сравнении с закованными в сталь рыцарями Средних веков, способной за день покрывать огромные расстояния. Хорошая разведка, умение укреплять лагерь, сторожевые отряды. Но интересно сравнить этих «римлян» с турками Средневековья, о которых пишет Лорд Кинросс:
«Османы всегда были начеку, их нельзя было застать врасплох. Армия была оснащена первоклассной службой разведки, хорошо информированной относительно того, когда и где может появиться неприятель, дополняемой безукоризненной работой проводников для сопровождения войск по нужному пути. Путешественник Бертран де ля Брокьер так отзывался об османских войсках: „Они могут внезапно трогаться с места, и сотни солдат-христиан произведет больше шума, чем десять тысяч османов. При первых ударах барабана они немедленно начинают маршировать, никогда не сбиваясь с шага, никогда не останавливаясь, пока не последует приказа. Легковооруженные, они способны за одну ночь проделать путь, на который у их христианских соперников уйдет три дня“».
Как сравнение, Кинросс рассказывает о западных рыцарях-христианах, хоть и слегка беллетризованно:
«Западные рыцари в отсутствие противника для схватки рассматривали всю операцию скорее в духе пикника, наслаждаясь женским обществом, винами и предметами роскоши, захваченными из дому, увлекаясь азартными играми и попойками, перестав с присущим их высокомерием верить в то, что турки вообще когда-либо смогут быть для них опасным противником. Тем солдатам, которые осмеивались думать иначе, отрезали уши в наказание за пораженческие настроения».