Зима Гелликонии - Олдисс Брайан Уилсон. Страница 11

Те, кто уцелел в сражении, испытывали облегчение: для них опасность миновала. И тем не менее кое-кто полагал, что теперь отступление было бы бесчестьем — бесчестьем и даже трусостью, в особенности после месяцев подготовки и муштры. За что они сражались? За земли, которые теперь придется оставить? За бесчестье?

Для того чтобы утишить голоса недовольных, Аспераманка в тот же вечер приказал устроить пир в честь победы Сиборнала. Решили заколоть нескольких арангов, только недавно оказавшихся в Истуриаче; эти аранги вместе с припасами из обоза побежденной армии южан должны были составить пиршество. Собственные запасы северной армии, необходимые для обратной дороги, были неприкосновенны.

Приготовления к пиршеству начались немедленно и продолжались даже тогда, когда на ближайшей к поселению освященной земле хоронили павших. Могилы вырыли на невысоком холме, под южным небом; со всех сторон к могильным холмам возносились запахи жареного мяса.

Пока население Истуриачи занималось подготовкой пиршества, армия отдыхала. Обученные фагоры растянулись на земле рядом с людьми. Настал день для благодатного сна. Для того, чтобы наконец залечить раны. Для того, чтобы починить снаряжение и заштопать форму. Очень скоро все снова окажутся на марше. Армия не могла оставаться в Истуриаче. Здесь не хватало еды, чтобы содержать войско, предающееся безделью.

Запах костров и жареного мяса наконец перебил вонь, доносящуюся с поля битвы. Богу Азоиаксику вознесли гимны благодарения. Голоса воинов, в которых пробивалась искренняя благодарность, заставили прослезиться некоторых жительниц Истуриачи — тех, кому поющие спасли жизнь. Насилие и рабство — вот что ожидало тех, кто оказался бы в руках панновальцев.

Дети, запертые в здании Церкви Грозного Мира, пока городку угрожала опасность, опять получили свободу. Их крики радостно звенели в вечернем воздухе. Малыши бегали среди солдат, мешая тем наконец-то упиться допьяна слабым пивом, которое только и гнали в Истуриаче.

Пиршество началось в соответствии с пророчеством, едва полусвет наконец окутал мир. Жареные аранги были дружно атакованы, и атаки повторялись до тех пор, пока от животных не остались только голые кости. Это была вторая запоминающаяся победа.

После того как первый угар празднования рассеялся, несколько суровых старейшин селения подошли к архиепископу-военачальнику Аспераманке и поклонились ему. Рукопожатия не было: высшая каста Сиборнала не одобряла физического контакта с другими людьми.

Старейшины поблагодарили Аспераманку за то, что он уберег Истуриачу от разграбления, после чего предводитель старейшин официально спросил:

— Достопочтенный господин, уверен, что вам понятно, какое положение сложилось тут у нас. Теперь мы стали самым южным, окраинным поселением Сиборнала. Когда-то здесь были/еще будут и другие поселения, еще более удаленные, уходящие в глубину материка Кампаннлат вплоть до самого Рунсмура. Но сейчас все эти поселения захвачены и покорены войсками Дикого Континента. Покуда ваша армия не вернулась на родину, мы обращаемся к вам с просьбой от всей Истуриачи оставить в нашем городе надежный и сильный гарнизон, с тем чтобы мы смогли избежать/избежали бы участи, выпавшей на долю других поселений.

Волосы у старейшин были седые и редкие. Носы блестели в свете масляных ламп. Старейшины говорили на высоком языке, пересыпанном неопределенно-переносными временами, прошедшим продолженным, будущим непременным, условно-сослагательным, и в ответ архиепископ-военачальник отвечал тем же высоким слогом, избегая смотреть в глаза старейшинам.

— Уважаемые господа, я сомневаюсь, что вы сможете/смогли бы/способны теперь прокормить дополнительные рты, которые от меня требуете. Тем более что малое лето года на исходе, погода постоянно ухудшается, ваш урожай невелик, и, как я догадываюсь, скот также голодает.

Пока Аспераманка говорил, на его челе собрались грозные хмурые складки.

Старейшины переглянулись. Потом все трое заговорили одновременно.

— Панновал непременно захочет отомстить нам.

— Всякий день мы молились/молимся о том, чтобы вернулась прежняя погода.

— Без гарнизона в городе мы умрем возможно/наверняка/обязательно.

Вероятнее всего, именно употребление одним из старейшин непременного будущего заставило Аспераманку поморщиться. Его треугольное лицо словно сузилось; он уставился вниз, на стол, выпятив губы и кивая, словно уже обо всем договорился с самим собой.

По приказу Аспераманки молодой лейтенант Лутерин сел по правую руку от него, на почетном месте, с тем чтобы лучи его славы озарили и его начальника. Повернувшись к Шокерандиту, Аспераманка спросил:

— Лутерин, что бы ты ответил/посмел бы ответить этим старейшинам, услышав от них такую просьбу — хоть высоким стилем, хоть по-другому?

Шокерандит сразу же почувствовал скрытую угрозу, таящуюся в таком вопросе.

— Поскольку эта просьба исходит не из трех ртов, сударь, а от всей Истуриачи, то для меня в моем положении невозможно давать ответ. Только у вас одного достаточно опыта, чтобы ответить как надлежит.

Архиепископ-военачальник обратил свой взгляд вверх, к стропилам и отбрасываемым ими длинным теням, потом почесал подбородок.

— Да, нужно согласиться с тем, что говорить придется мне, поскольку здесь должен прозвучать ответ олигархии. С другой стороны, следует заметить, что Бог уже давно принял решение. Азоиаксик сообщил мне, что подобные города — ни этот, никакой другой город к северу отсюда, до самой границы Сиборнала, — не смогут больше существовать.

— Но господин...

Продолжая свой ответ старейшинам, Аспераманка поднял бровь.

— Молитесь вы или нет, но ваши урожаи год от года становятся все более скудными. Об этом говорят простые записи. Когда-то в самых южных наших поселениях выращивали виноград. Теперь же вы с трудом выращиваете здесь ячмень и — чего уж проще! — картошку. Истуриача перестала быть источником нашей гордости и доставляет лишь хлопоты. Для всех будет лучше, если города не станет. После того как армия уйдет отсюда, а это случится через два дня, город должны покинуть все до единого. Никаким иным способом вам не избежать голодной смерти или рабства Панновала.

Двоим из старейшин пришлось поднимать и уводить с собой третьего. Среди тех, кто слышал слова архиепископа-военачальника, началась паника.

К Аспераманке бросилась женщина и упала на колени, обняв его грязные сапоги. Плача, женщина говорила, что она родилась в Истуриаче, она и все ее сестры; они просто не могут представить себе, как покинут родину.

Поднявшись, Аспераманка постучал по столу, требуя внимания. Наступила тишина.

— Позвольте всем вам объяснить ситуацию. Если вы помните, мое звание позволяет мне — нет, вынуждает меня — говорить от лица как государства, так и Церкви. Мы должны избавиться от иллюзий. Все мы практичные люди, поэтому я уверен, что вы поймете и примете то, что я скажу. Наш Господь, предтеча и точка коловращения всякой жизни, указал нашему поколению тернистый путь. Да будет так. Мы должны с благодарностью идти по трудному пути, ибо так должно.

Прекрасная армия, которая сегодня празднует победу вместе с вами, эти отважные представители многочисленных наций Сиборнала должны почти сразу, как отгремели выстрелы, пуститься в обратный путь. Если армия не в походе, она обречена на голод: запас фуража и провианта на одном месте ограничен. Если мы останемся здесь, в Истуриаче, вам придется голодать вместе с нами. Вы, фермеры, должны понимать, что это значит. Таков закон Господа и природы. Изначально мы намеревались было преследовать Панновал — таков был приказ олигарха. Но вместо этого я должен повернуть своих людей и отправить их восвояси, ни более ни менее.

— Отчего же такая перемена планов, архиепископ-военачальник? — спросил один из старейшин. — Ведь вы одержали победу?

На треугольном лице появилась вымученная улыбка. Аспераманка посмотрел по сторонам: перемазанные жиром лица, освещенные мерцанием костров; все дожидаются его слов, пока сам он, повинуясь внутреннему чутью проповедника, держит паузу.