Стервятники - Смит Уилбур. Страница 8

Хэл предпочитал лук – знаменитый английский длинный лук, который косил французских рыцарей при Азенкуре. За то время, что требуется на перезарядку мушкета, он успеет выпустить дюжину стрел. Длинный лук способен на расстоянии в пятьдесят шагов точно послать стрелу в грудь противника и даже через нагрудник кирасы пронзить его до позвоночника. По обе стороны «вороньего гнезда» висели два колчана со стрелами, всегда готовые к употреблению.

Сэр Фрэнсис и офицеры надели полудоспехи, легкие кавалерийские кирасы и стальные шлемы. Доспехи, погнутые и побитые во многих схватках, заржавели от морской соли.

Вскоре корабль был готов к бою, экипаж вооружен. Однако орудийные порты были закрыты, и полукулеврины не выкачены. Большинство людей Нед и другие боцманы загнали вниз, остальным приказали лежать на палубе, укрываясь за шпангоутом. Ни один шнур не зажигали, чтобы огонь и дым не могли предупредить добычу об опасности. Однако у основания каждой мачты горели жаровни с углем, а из орудийных портов деревянными молотками, закутанными в тряпье, чтобы звуки ударов не были слышны, выбили клинья.

Аболи тихо пробрался в темноте к тому месту у подножия мачты, где стоял Хэл. Свою лысую голову чернокожий обернул алой тканью, конец которой свешивался ему на спину, за пояс засунул саблю. В руке он держал сверток разноцветного шелка.

– От твоего отца. – Он сунул сверток в руки Хэлу. – Ты знаешь, что с этим делать! – Он дернул Хэла за волосы. – Отец велел тебе оставаться на мачте, что бы ни случилось. Понял? – Он повернулся и торопливо вернулся на нос.

Хэл скорчил ему в спину недовольную гримасу, но послушно поднялся по вантам. Добравшись до топ-реи, он всмотрелся в темноту, но по-прежнему ничего не увидел. Даже аромат пряностей исчез. Хэл почувствовал тревогу: а что, если ему только показалось? «Нет, просто добыча ушла с ветра, – успокаивал он себя. – Сейчас она, вероятно, на траверзе».

Юноша прикрепил флаг, который дал ему Аболи, к сигнальному фалу, готовый развернуть его по приказу отца. Потом снял парусину с пороховой полки фальконета. Проверил натяжение тетивы, прежде чем поставить лук в стойку рядом со связками стрел длиной в ярд каждая. Теперь оставалось только ждать. Корабль под ним неестественно затих, даже склянки не отбивали время, только ветер негромко пел в парусах и скрипел такелаж.

День наступил с той внезапностью, к какой Хэл уже привык в этих африканских морях. Из умирающей ночи поднялась высокая яркая башня, сверкающая, как покрытая льдом горная вершина, – большой корабль под массой блестящих парусов, с такими высокими мачтами, что они словно срывали с неба последние бледные звезды.

– Вижу парус! – крикнул Хэл на палубу, так, чтобы его не услышали на незнакомом судне, которое от них отделяла лига темной воды. – Прямо по левому борту!

И тут же раздался голос отца:

– Топ-мачта! Поднять флаг!

Хэл потянул за сигнальный трос, и серебристый сверток взвился на вершину мачты. Там он развернулся, и юго-восточный ветер подхватил трехцветный флаг Голландской республики, оранжево-бело-голубой. Через мгновение на бизани и фок-мачте развернулись флаги и вымпелы, украшенные гербами Объединенной Вест-Индской компании. Флаги подлинные, всего лишь четыре месяца назад захваченные на «Хеерлике Нахт». Даже штандарт Совета Семнадцати настоящий. Вряд ли у капитана галеона было время узнать о захвате такого корабля и усомниться в верности незнакомой каравеллы.

Корабли сходились: даже в темноте сэр Фрэнсис правильно рассчитал курс перехвата. Не было необходимости его менять и тем самым встревожить голландского капитана. Но спустя несколько минут стало ясно, что «Леди Эдвина», несмотря на обросший корпус, движется быстрее, чем галеон. Вскоре она начнет перегонять голландца, а этого следовало избежать.

Сэр Фрэнсис разглядывал галеон в подзорную трубу; он сразу понял, почему этот корабль так медлителен и неловок: грот-мачта у него временная, да и на других мачтах и такелаже много повреждений. Должно быть, в восточном океане корабль попал в страшную бурю, и это объясняет его запоздалый приход к мысу Игольный. Сэр Фрэнсис понимал, что не может маневрировать, чтобы не обеспокоить голландца, но ему необходимо было оказаться за его кормой. К этому он подготовился: сделал знак плотнику, стоявшему у поручня, и тот вместе с помощником поднял большой парусный плавучий якорь и бросил его за корму. Якорь погрузился в воду и, как узда сильного жеребца, резко затормозил ход «Леди Эдвины». Сэр Фрэнсис снова оценил соотношение скоростей двух кораблей и удовлетворенно кивнул, потом осмотрелся: большинство людей прячутся на нижней палубе или лежат за шпангоутами, их невозможно разглядеть даже с топ-мачты галеона. Оружия не заметно, пушки притаились за закрытыми портами. Когда сэр Фрэнсис захватил эту каравеллу, она была голландским торговым судном, подвизавшимся на западном побережье Африки. Превращая его в каперский корабль, он старательно сохранял невинную наружность и обыденный вид. На палубе и на вантах видны только человек десять, и это нормально для медлительного купца.

Посмотрев на галеон, навигатор отметил, что на нем тоже подняли флаги республики и компании. С некоторым опозданием голландец ответил на приветствие.

– Он нас принял, – хмыкнул Нед, держа «Леди Эдвину» на курсе. – Ему понравился наш наряд.

– Возможно! – ответил сэр Фрэнсис. – Тем не менее он поднимает новые паруса.

У них на глазах на фоне утреннего неба развернулись брам-стеньга и бом-брам-стеньга галеона.

– Вот как! – воскликнул навигатор мгновение спустя. – Голландец меняет курс, уходя от нас. Осторожный парень.

– Зубы Сатаны! – себе под нос прошептал Нед, снова почувствовав запах пряностей. – Сладка, как девственница, и вдвойне прекрасна.

– Такого дорогого запаха ты еще не знал. – Сэр Фрэнсис говорил достаточно громко, чтобы его слышали все на палубе. – Пятьдесят гиней премии каждому, если вы готовы за них сразиться.

Пятьдесят гиней английский рабочий зарабатывал за десять лет труда, и все моряки зашевелились и заворчали, как охотничьи собаки на сворке.

Сэр Фрэнсис подошел к поручню полуюта и, подняв голову, обратился к матросам на вантах:

– Сделайте так, чтобы эти сырные головы поверили, что вы их братья. Приветствуйте их потеплей.

Люди завопили, имитируя радость, и стали размахивать шляпами, а «Леди Эдвина» тем временем заходила в корму галеону.

Катинка Ван де Вельде села и сердито зыркнула на Зельду, свою старую служанку.

– Зачем ты разбудила меня так рано? – капризно спросила она и отбросила назад золотистые пряди волос. Ее лицо, даже спросонок, было розовым и ангельски прекрасным. Глаза поразительного фиалкового цвета, как роскошные крылья тропической бабочки.

– Рядом с нами другой корабль. Еще один принадлежащий Компании. Первый после этой ужасной недели штормов. Я уж думала, что во всем мире не осталось ни одной христианской души, – оправдывалась Зельда. – Вы всегда жаловались на скуку. Это может вас немного развлечь.

Зельда была бледная и вялая. Щеки, некогда полные от хорошей жизни, гладкие и словно смазанные жиром, ввалились. Большой живот исчез и свисает пустыми складками почти до колен. Катинка видела это сквозь тонкую ткань ночной рубашки.

«Она выблевала весь жир и половину плоти», – подумала Катинка с отвращением. Зельда пролежала все время после ухода корабля от побережья Тринкомали, пока циклоны обрушивались на «Стандвастигейд» и безжалостно трепали его.

Катинка отбросила атласное покрывало и спустила длинные ноги с позолоченной койки. Каюта была специально украшена и меблирована, так, чтобы ей, дочери одного из всемогущих Зевентин – семнадцати директоров Компании, – было удобно. Все было в позолоте и бархате, повсюду шелковые подушки и серебряные сосуды. Напротив кровати висел портрет Катинки работы модного амстердамского художника Питера де Хоога – свадебный подарок ее любящего отца. Художник уловил сладострастный поворот ее головы и, должно быть, до дна исчерпал свои горшочки с красками, чтобы передать удивительный цвет ее глаз и их выражение, одновременно невинное и порочное.