Иуда (СИ) - Горелик Елена Валериевна. Страница 8

У нас был только один шанс «проскочить», и этот шанс имел имя и титул: светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Ещё один хитрый да изворотливый, ненамного лучше прочих. Но, в отличие от Ивана Степановича Мазепы — предавать не умел. И на том строился мой расчёт.

Если у Василя хватит ума его заинтересовать — половина дела, считай, сделана. И тогда вместо истеричных метаний Мазепы то в Батурин, то из Батурина встреча гетмана и князя всё же состоится. А что сказать ему вне протокола, я уже знаю.

Репутацию продажной шкуры я буду эксплуатировать на всю катушку — за неимением иной. Так что не настолько моё положение безвыходно.

3

…Я успокоился лишь тогда, когда верный сердюк доложил: Кочубей и казак Иван Рубило, его сопровождающий, отъехали через Киев и направляются на запад… Василю тоже под двойное ярмо лезть неохота, потому я был в нём уверен: письма довезёт и найдёт способ передать их князю Алексашке. Да и приватно с тем поговорить, тоже полезно будет. Ничего особенного я на словах передавать не собирался. Лучше уж при личной встрече, меньше мороки.

«А коли не так станется, как ты думаешь?» — влез со своим нытьём Мазепа.

«Значит, пойдём каждый своим маршрутом — ты в ад, а я туда, куда заслужил, — не без иронии подумал я. — Спокойной ночи».

«Боязно мне, Георгий».

«Если не трудно, бойся молча, я спать хочу…»

И впервые за эту неделю я уснул, что называется, без задних ног.

Глава 6

Глава 6.

1

Если бы я мог наблюдать за ситуацией со стороны… Но по сравнению с нашим временем восемнадцатый век предоставляет очень мало возможностей для широкого кругозора. Он доступен считанным людям — монархам, их приближенным да немногим пока ещё видным учёным и начинающим энциклопедистам.

Именно поэтому я спал более-менее спокойно… Наивный человек. Впрочем, и Иван Степаныч тоже подуспокоился, перестал ныть. Может быть, ему тоже хотелось поспать, кто знает. Ни он, ни я и предположить не могли, какой узелок сейчас завязался на условном «дереве» истории…

Взгляд со стороны

Читая это письмо, он не знал, что и думать.

Рука — ведома. Слог — совершенно иной, будто чужой человек писал. Да и передали ему сию цидулку столь секретно, что поневоле задумаешься. Стоит ли видеться с тем, кто записку свою к сей цидуле приложил? Просит о встрече, притом о тайной: мол, не с руки прилюдно показываться, покуда всё не прояснится.

Риск Александр Данилович любил, но в меру. А послание от гетмана было столь таинственным, что хотелось получить ответ на каверзный вопрос: от кого он таится и для чего сия игра? Потому ради встречи обрядился светлейший князь в мундир преображенский, привесил на портупею шпагу, да пистоль за пояс заткнул. Что бы там ни было, а бережёного Бог бережёт.

Его выдержке мог бы позавидовать кто угодно, однако даже Меншиков не ожидал увидеть этого человека в одеянии средней руки казака. Живым и не в оковах. Рука невольно легла на рукоять пистолета.

— Какими судьбами, Василий Леонтьевич? — тщательно взвешивая каждое слово, сказал князь. — Слышал, будто тебя государь отправил гетману в железах, а ты, я гляжу, вольным человеком ходишь.

— То дело меж мною да гетманом, — без особого удовольствия ответил Кочубей. — Он меня к тебе и послал с тем письмом. Читал?

— Читал, — Меншиков тоже без особенной радости убрал руку с пистолета. — Писано было, будто личность посланца многое скажет, чего бумаге доверить не можно. Не ошибся гетман. Видать, дела у него хуже некуда, раз тебе доверился.

— Пояснения надобны?

— Валяй, Василий Леонтьевич. Я тебя слушаю…

Рассказ надолго не затянулся. Меншиков знал о том деле, из-за которого Кочубея с Искрой осудили. А теперь именно доносчика Мазепа и присылает с письмом…нет — с криком о помощи. И тем дает понять, что всё, сказанное Кочубеем на допросах — истинная правда. Вот только причины сего показались совсем в ином свете.

— … и требуют, чтоб гетман прилюдно объявил о переходе Малороссии в шведское подданство, — продолжал казак. — И чтоб провиантские магазины, что для армии государевой собраны, шведу передал. Открыто отказать им гетман не может — убьют. Оттого и помощи просит.

— Каковая помощь ему потребна? — тут же поинтересовался Меншиков.

— Ты, князь. И полки твои. Гетман тебя в Батурин зовёт, о том сказал на словах передать.

— А коли лжёте вы оба — и ты, и гетман?

— Коли брешу, так коли меня шпагой, — мрачно сказал Кочубей. — На мне и без того царёв приговор, едино лишь милостью гетмана жив. Невеликого я разума муж, однако ж давно смекнул, чего он хочет. Думай и ты.

— Видать, мы с тобою об одном и том же помыслили… Добро. Мне отъехать надобно, а тебя отослать некуда, чтоб тайну сберечь — Каролус на пятки наступает. Слыхал небось?

— Про Головчино — слыхал дорогою. Стало быть, некогда тебе ни с кем совет держать, сей час решать треба.

— Тогда со мною поедешь.

— К государю? А ну как меня слушать не пожелает?

— А мы, Василий Леонтьевич, тебя не сразу государю покажем. Сперва я с ним говорить стану. Появилась у меня мыслишка…

2

Хорошо быть большим начальником. К тебе с разными вопросами — а ты вызываешь подчинённых и грузишь их работой. Вот и я поступал ровно так же. И кстати, нисколько не погрешил этим против здешних неписанных правил. Гетман не занимается вопросами посевной и уборочной, а также распределением продовольствия и доходов — у него для этого есть генеральный обозный и генеральный писарь. Дело гетмана — разруливание «тёрок» между старшиной, то есть внутренняя политика, и переписка с самодержцами и чиновниками иных держав, то есть политика внешняя. Я старательно придерживался распорядка дня, к которому привык Иван Степаныч, и подражал ему во всём — в походке, манере речи, гастрономических пристрастиях. Разве что от наливочек отказался — мол, недосуг, дел много. А ведь гетман их весьма уважал — наливочки. Не казацкую горилку, а сладкие ликёрчики, правда, с количеством перебирал. Вот этот кайф я ему и обломал.

Время шло, и я уже начал волноваться, когда Орлик прислал с нарочным цидулку: мол, так и так, гетман, пропали твои посланцы, не доехали до Варшавы, и на север не поехали — верные люди ни по дорогам, ведшим на север, ни при царском дворе, ни при ставке Меншикова никого похожего не видали. В ответной записочке я довольно правдоподобно изобразил гнев пополам с беспокойством: мол, а ты куда смотрел? Почему только одного сопровождающего дал? Ведь они такое везли, что попади это к царю… Велел обшарить все дороги, найти, где их видали в последний раз, и разведать, не пристукнули ли их разбойнички. Кочубею-то уже давно не двадцать лет, а его сопровождающий как боец был, мягко говоря, не очень.

В связи с некоторой нервозностью, которую спровоцировало такое интересное событие — а я, собственно, этого и ждал — отдал приказ собирать манатки и двигать в сторону Батурина. Ибо август уже на дворе, самое время провиантские магазины доверху набивать. А коли кому надобность будет видеть нашу ясновельможность, пусть тоже держит курс на Батурин.

И здесь я снова поступил так, как должен был поступить сам Мазепа — если бы не был паталогическим иудой. Он ведь тщательно коллекционировал вокруг себя таких же иуд, самым ярким представителем этой развесёлой компании был как раз Пилип Орлик. Потому под самыми благовидными предлогами я их всех рассовал по разным пунктам назначения. Мол, дело важное, кому ещё довериться, как не тебе… и всё такое. Словом, в Батурин я ехал практически в гордом одиночестве, в сопровождении одного лишь Скоропадского. Этот тоже, мягко говоря, не особо надёжен, но его хотя бы можно переубедить. Или банально купить, благо размер личного состояния гетмана обеих сторон Днепра позволял провернуть и сей кунштюк.