Дневник писателя 1877, 1980, 1981 - Достоевский Федор Михайлович. Страница 149

Мысль о том, что самодержавие и православие более «народны», чем идеалы дворянской и демократической интеллигенции, разворачивается Достоевским в полемике с Градовским. Достоевский критикует в заключительной главе «Дневника» либеральные идеалы Градовского, обрушиваясь на всех тех, кто снисходительно, «сверху вниз» смотрит на простой, «черный» народ. Такой барский взгляд был, замечает писатель, свойствен порой и людям, превосходившим Градовского, каковыми были, по оценке Достоевского, русские «люди 40-х годов» из круга Герцена и Огарева. Писатель подчеркивает также, что объяснять историческую необходимость появления типа «русского скитальца» одними задачами борьбы с крепостным правом, с Держимордами и Сквозниками-Дмухановскими недостаточно. Ибо перед Россией и человечеством стоит задача полного, радикального изменения всего существующего строя жизни, уничтожения не только крепостнических, но и более «цивилизованных» форм неравенства и угнетения, чего не видят Градовский и другие либеральные прогрессисты. Для создания грядущей «мировой гармонии» необходим переворот в существующей системе религиозно-нравственных представлений и ценностей. Исконные, вечные идеалы народной России противостоят в глазах Достоевского «западному», холодному и рационалистически построенному общественному «муравейнику», лишенному внутреннего человеческого тепла, объединяющего духовно-нравственного начала.

До нас дошли рукописные материалы, документирующие основные стадии работы Достоевского над первой и третьей главами «Дневника», — первоначальный черновой автограф с набросками к главе третьей, черновой автограф завершенного связного текста первой и третьей глав, переписанные со стенограммы рукою А. Г. Достоевской, их наборные рукописи со вставками и исправлениями рукою писателя и правленная им корректура первой главы.

Печатался августовский выпуск «Дневника писателя» за 1880 г. в Петербурге, в типографии братьев Пантелеевых. Цензурное разрешение — 1 августа 1880 г. Относительно размеров тиража этого выпуска мемуаристы в своих показаниях расходятся. А. Г. Достоевская сообщает: «Для издания этого номера мне пришлось поехать на три дня в столицу. „Дневник” со статьею „Пушкин” и отповедью Градовскому имел колоссальный успех, и шесть тысяч экземпляров были распроданы еще при мне, так что мне пришлось заказать второе издание этого номера уже в большем количестве, и оно тоже все было раскуплено осенью». [149]

Иные (более точные) данные приводит Страхов: «Один номер („Дневника”.— Ред.), выпущенный в 1880 году (август) и содержащий в себе речь о Пушкине, был напечатан в 4000 экземплярах и разошелся в несколько дней. Было сделано новое издание в 2000 экз<емпляров> и разошлось без остатка». [150] Эти данные Страхов подтверждает размерами выручки за проданные экземпляры «Дневника» 1880 г. Второе издание было сделано с того же набора, что и первое, с исправлением опечаток (ценз. разрешение — 5 сентября). Позднее Достоевский к тексту «Дневника» и пушкинской речи не возвращался.

Наиболее показательны для отношения к пушкинской речи различных общественных группировок начала 80-х годов были ответные выступления на нее либеральных профессоров А. Д. Градовского и К. Д. Кавелина, отзывы Глеба Успенского и Н. К. Михайловского в демократических «Отечественных записках» и, наконец, критика пушкинской речи К. Н. Леонтьевым, отразившая позицию консервативных кругов.

Градовский и Кавелин утверждали в своих статьях о пушкинской речи, что общественность и нравственность неотделимы друг от друга: бунт «русского скитальца» был направлен, прежде всего, против самодержавия, против господства Держиморд. Оба они остались при этом глухи к мощному стихийно-демократическому пафосу речи Достоевского, выразившемуся в высокой оценке народных идеалов и традиций, значения их для мыслящей интеллигенции, к утверждению писателем общественного и нравственного максимализма как непреходящей, идеальной нормы, освещающей человечеству путь к будущему единению и братству народов. Провозглашенным Достоевским «всеотзывчивости» и «всемирности» русской культуры, его вере в будущее единение народов Градовский и Кавелин противопоставили программу развития России по пути мирных постепенных преобразований и «малых дел».

В отличие от Градовского и Кавелина публицисты «Отечественных записок» Успенский и Н. К. Михайловский указали на противоречие между высокой оценкой Достоевским образа «русского скитальца» с его беспокойным исканием общего, «всемирного» счастья всех людей и призывом Достоевского к смирению, к отказу от политической борьбы. К. Н. Леонтьев объявил греховной уже самую веру Достоевского в возможность достижения на земле будущей «мировой гармонии». Ибо по учению церкви подлинное блаженство для людей возможно лишь в потустороннем мире, на небе, а не на земле. Эти основные направления, определившиеся в ходе дискуссии о пушкинской речи, позволяют современному читателю осмыслить общую — пеструю и неоднородную картину ее общественного восприятия современниками, обсуждения тогдашними читателями и критикой.

Первые печатные отклики на речь о Пушкине были выдержаны в восторженных тонах.

Я. Полонский посвятил пушкинской речи стихотворение:

С отрицательными отзывами выступили из газет в первые дни лишь «Молва» и «Страна». Однако мысль о том, что успех речи связан с ее эмоциональным воздействием, содержание же ее вызывает возражения, становится постепенно все более распространенной.

Наибольшее внимание Достоевского привлекла к себе статья либерального профессора и публициста А. Д. Градовского, опубликованная в «Голосе» (1880. 25 июня. № 174), ответом на которую явилась третья глава «Дневника» за 1880 г. Градовский писал: «Нам представляется, прежде всего, недосказанным, что „скитальцы” отрешились от самого существа русского народа, что они перестали быть русскими людьми <…> Тем менее вправе мы определить их как „гордых” людей и видеть источник их отчуждения в этом сатанинском грехе <…> Не решен вопрос, чем гордились „скитальцы”; остается без ответа и другой — пред чем следует „смириться”…».

«Личная и общественная нравственность не одно и то же, — заявлял далее Градовский. — Улучшение людей в смысле общественном не может быть произведено только „работой над собой” и „смирением себя”. Работать над собой можно и в пустыне, и на необитаемом острове. Но как существа общественные, люди развиваются и улучшаются в работе друг подле друга, друг для друга и друг с другом. Вот почему в весьма великой степени общественное совершенство людей зависит от совершенства общественных учреждений, воспитывающих в человеке если не христианские, то гражданские доблести <…> Правильнее было бы сказать и современным „скитальцам” и „народу”: смиритесь пред требованиями той общечеловеческой гражданственности, к которой мы, слава богу, приблизились благодаря реформам Петра. Впитайте в себя все, что произвели лучшего народы — учители ваши. Тогда, переработав в себе всю эту умственную и нравственную пищу, вы сумеете проявить и всю силу вашего национального гения <…> А тут не сделавшись как следует народностью, мечтать о всечеловеческой роли! Не рано ли?..» [152]

С отповедью Градовскому выступила поддержавшая Достоевского газета А. С. Суворина «Новое время»: «Почтенный профессор, — писала она в статье „Профессор Градовский и Достоевский”,— решил идти путем „придирок”. <…> Познать самого себя значит познать очень многое, познать человека и его лучшие стремления. Но г-ну Градовскому нужно это для повторения либеральных истин, которых Достоевский не касался, ибо они выходят сами собой из его речи, а г-н Градовский не может не повторять их, ибо у него за душой ничего нет». На следующий день газета вновь выступила со статьей, направленной не только против статьи Градовского, но и против статей Гл. И. Успенского. [153]