Дневник писателя 1877, 1980, 1981 - Достоевский Федор Михайлович. Страница 159

Высказался Достоевский и о надлежащих, с его точки зрения, отношениях между Россией и Европой. Его главный тезис — прекращение традиционной, ничего, кроме лишений и неприятностей, не принесшей политики «служения Меттерниху»: развитие тезисов полемической части «Дневника писателя» 1880 г. Россия, считает Достоевский, не может не следить внимательно за развитием событий на Западе, но от вмешательства в них пока должна воздерживаться, чтобы позднее, в удобную минуту, воспользоваться для этого иной, более благоприятной ситуацией.

Ближе всего внешнеполитическая позиция Достоевского к тезисам, прогнозам и рекомендациям Н. Я. Данилевского в статье «Россия и восточный вопрос». Последняя обратила на себя внимание Достоевского, так как имела в славянофильско-патриотических кругах успех. [201] Автор касается итогов недавней войны и решений Берлинского конгресса: «Победоносная война, которая разгромила и повергла в прах исконного врага, окончилась договором, который не только не веселит сердце русского человека, но, напротив, угнетает его даже более, чем Парижский трактат». [202]

Данилевский предлагает извлечь отсюда уроки и изменить политику России: «Чтобы избежать плачевной участи перехода от неудачи к неудаче, несмотря даже на самые поразительные военные успехи, политике России ничего не остается, как повернуть на старый екатерининский путь, то есть открыто, прямо и бесповоротно сознать себя русскою политикой, а не европейскою, и притом исключительно русскою, без всякой примеси, а не какой-нибудь двойственною, русско-европейскою или европейско-русскою, ибо противуположности несовместимы <…> Интересы России и Европы противоположны, — говорим мы». [203] «…Россия для достижения своих целей должна пользоваться всеми ошибками Европы, всяким внутренним раздором ее, всякою надобностью, которую то или другое государство может встретить в помощи России». [204]

Последняя (третья) глава «Дневника» посвящена будущему России и Азии. Либеральная пресса — «Голос», «Молва», «Страна», «Порядок», «Русские ведомости» — особенно после неудач генерала Ломакина требовала прекращения новых военных операций и обращения к внутренним реформам.

Всем этим органам печати Достоевский раздраженно отвечал в «Дневнике», находя их настроения особенно опасными в условиях сложившейся к 1881 г. ситуации, «когда все-таки там держат против нас камень за пазухой». В этой обстановке враждебности европейских держав к России Достоевский считал, что текущие финансовые затруднения не должны отвлечь правительство и общество от свершений (в том числе и «экономических»), которые в будущем сулили стране новый подъем. А они, по его мнению, были связаны с цивилизаторской миссией России и русских поселенцев («урусов») в Азии. Поэтому он такое значение придавал падению Геок-Тепе, так энергично восставал против тех, кого победа русских войск не настроила на патриотический лад.

Голоса либеральных критиков не умолкли и после успеха армии Скобелева. «Молва», поздравляя русских воинов, энергично требовала окончания похода, а в статье М. Л. Песковского «За неделю» осуждались воинственные настроения верхов, подогретые успехами русской армии: «В высшей степени печально <…> легкомыслие известной части журналистики, забывающей о том внутреннем процессе, который переживает теперь Россия и из которого необходимо как можно скорее выйти, далеко отбросив всякие помыслы о текинцах и мервах». [205]

Песковский имел в виду прежде всего статьи и заметки, появившиеся в январе в катковских «Московских ведомостях», «Руси», «Новом времени». Газета Суворина откликнулась на успех русских войск статьей «Взятие Геок-Тепе», где говорилось: «Еще одна славная страница в нашей военной истории, еще один лавр в венке молодого и талантливого полководца!.. <…> Рядом с этим — вдали от этой героической бойни — слышались завистливые, недоброжелательные голоса <…> Слава войску, заслужившему их, и вечная память павшим!». [206] Таков исторический контекст, необходимый для понимания внешнеполитических размышлений Достоевского в январском номере «Дневника».

В январских номерах газет, особенно внимательно и с сочувствием читаемых Достоевским, появились также пересказы и цитаты из немецкой и английской прессы, выражавшие враждебность к России в связи с падением Геок-Тепе. Еженедельная газета «Русь» в статье О. К. [207] излагала речь лорда Литтона: «Каждый английский государственный человек должен помнить о страшной опасности, которой нас может подвергнуть Россия». [208]

На все эти русские и иностранные голоса Достоевский и откликнулся призывом к новой политике тогдашней России в Азии, от проведения которой в жизнь, по его мнению, зависело ее возрождение. Причем он верит, что цивилизаторская миссия «наша в Азии» оздоровит и внутреннюю жизнь — русскую экономику и науку.

Посмертный выпуск «Дневника» вызвал много пестрых откликов в столичной и провинциальной печати. Поток соболезнований, некрологов, памятных заседаний, воспоминаний о Достоевском продолжался весь год. «Катастрофа» 1 марта лишь на время прервала публикацию в газетах материалов под рубрикой «Памяти Ф. М. Достоевского», но ее последствия были весьма существенными: обострилась полемика между либералами и консерваторами по поводу Достоевского вообще и январского «Дневника» в частности.

Органы либеральной прессы, еще недавно резко полемизировавшие с ответом Достоевского А. Д. Градовскому, сочли неудобным по тактическим и этическим соображениям выступить с возражениями умершему противнику. Г. К. Градовский, один из самых постоянных и резких оппонентов Достоевского, отдавал должное не только художнику (это делали все), но и политическому публицисту: «Сколько раз приходилось мне возражать, горячо нападать на известные взгляды и выводы Достоевского, но никто более меня не ценил, не уважал его как писателя, как человека. Еще на днях, в беседе с К. Д. Кавелиным, мы выражали желание поскорее увидать возобновленный „Дневник писателя”. Первый нумер должен был выйти 31-го января… Достоевский даже в заблуждении был нам полезен. Он будил нашу мысль, его слово было высоко честно и неподкупно искренно. Великая потеря, тяжелое горе!». [209] «Порядок» Стасюлевича о Достоевском-публицисте писал уклончиво и неопределенно, воздерживаясь от полемики: «Он умер среди разгара противоположных мнений, им вызванных, — умер, готовясь наносить и получать полемические удары от лиц, несогласных с его политическими идеалами. Но кто станет теперь, в скорбную и торжественную минуту, думать и говорить об этих спорах. И они, и материал, их вызвавший, еще слишком близки нам, слишком еще мало по отношению к ним спокойствия и беспристрастия, создаваемого временем, которое одно, развернув туманное будущее, покажет, насколько верно смотрел на призвание и свойства своей родины несомненно глубоко и горячо любивший ее покойный. Живучесть его политических идеалов — в будущем, в нем их сила или слабость, и не о них приличествует говорить теперь. Но образы, им созданные, — живут уже полною жизнию, вылившись из „жаждавшей и алкавшей правды” души своеобразного и несравненного мастера». [210] Что касается январского выпуска «Дневника», то газета ограничилась большой цитатой из него, сопроводив слова Достоевского дипломатичной аннотацией: «Вчера вышел первый — и последний нумер „Дневника писателя” Ф. М. Достоевского <…> Заимствуем, на память, то место из „Дневника”, в котором, по нашему мнению, всего яснее выразилось основное убеждение покойника, и где может найтись много симпатичного для людей самого различного образа мыслей, и где автор в то же время сохранил верность своему индивидуальному миросозерцанию. Дело идет о противоположности Петербурга — России <…> Но неумолимая смерть сомкнула уста автора, — и вот мы снова без ответа, который и сам покойный признал капитальным». [211]