Шесть серых гусей - Кулонж Анри. Страница 55

— Историк искусства, даже ставший таковым по воле случая, должен был бы понимать по-французски, — ответила она вполголоса.

— Я говорил, что сразу после войны на нас обрушатся всевозможные несчастья, — повторил дон Этторе по-английски. — Тольятти придет к власти, начнется извержение Везувия, а туринский «Ювентус» выиграет чемпионат страны. И еще многое другое.

Пол задумчиво кивнул и посмотрел на дверь. Через несколько минут появился дворецкий, торжественно внесший серебряную супницу, которую позолотило отражавшееся в ней пламя множества свечей. Креспи смотрел, как приближается слуга, словно наслаждаясь моментом.

— Совсем как раньше, — прошептал он. Джанни подошел к нему, пытаясь что-то сказать.

— Друг мой, не забывайте об этикете, сначала обслужите signora francese 75.

Джанни с непроницаемым выражением лица исполнил приказ и наклонился к Сабине. Заглянув в супницу, она не поверила своим глазам.

— Но… она пустая!.. — воскликнула она.

— Я знаю, — вздохнул дон Этторе покорно.

Постаравшись скрыть разочарование и не понимая, как ей теперь себя вести, она посмотрела на Пола.

— Должна ли я сделать вид, что наливаю себе суп? — спросила она по-английски.

— Скажите, что он слишком горячий, — насмешливо шепнул Пол.

— Мне очень жаль, — сказал дон Этторе, на лице которого, впрочем, не видно было никакого сожаления. — Вот уже несколько дней Джанни не может ничего найти в магазинах — ничего, даже тощих кошек, которых он долго выдавал мне за кроликов. Если бы я знал, что вечером у меня будут гости, может быть, я разрешил бы ему воспользоваться черным рынком. А вообще-то мы с Джанни предпочитаем хранить добродетель.

Сабина смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Не мне упрекать вас за это, синьор Креспи… — сказала она. — Я прекрасно понимаю. Но зачем все эти церемонии! Сервиз, скатерть, серебро… и фрак…

Он словно очнулся от сна.

— Не знаю, известно ли вам, что сегодня вечером вновь открылся театр «Сан-Карло».

— Конечно, известно! — воскликнул Пол. — Мы были там.

Лицо дона Этторе исказила гримаса страдания.

— А меня там не было. Как, впрочем, и других неаполитанцев, я полагаю? А между тем у меня туда абонемент со дня его открытия! Если мне не изменяет память, мы с супругой познакомились в театре, когда там давали «Лоэнгрина». Тогда все было спокойно, король находился там, где и должен был находиться: в королевской ложе, а не в изгнании, как сейчас, и мы, неаполитанцы, могли ходить в свой собственный театр.

Наш друг Аугусто Лагана, директор театра, решил начинать каждый сезон постановкой одной из опер Вагнера, и эта традиция продолжалась до начала следующей войны. Сегодня мне захотелось отпраздновать открытие оперы, и я оделся, как мы тогда одевались на премьеры… Мы иногда достаем старые платья и все эти остатки былой роскоши и играем в прошлое.

«Я знаю», — захотелось сказать Полу, но он промолчал.

— По такому случаю Джанни даже начистил до блеска серебряные галуны на своей ливрее.

— Мне кажется, его сиятельство встретил мадам не тогда, когда давали «Лоэнгрина», а когда исполнялась «Франческа да Римини» 76. Та дама, что господин встретил на «Лоэнгрине»… Я не хочу напоминать господину ее имя.

— Вполне возможно, — произнес Креспи мечтательно. — Может, ты и прав, Джанни… Как там поется в «Риголетто» 77: «Сердце красавицы склонно к измене…»

Он вполголоса начал напевать знаменитую арию.

— Если бы не брачный контракт, нас бы не было в Неаполе, — продолжал он. — Нет-нет, я женился на очаровательной женщине. Ее настроение не могли испортить даже мои бесплодные и сухие занятия математикой. Не так ли, Джанни?

— Его сиятельство имеет право так думать, — осторожно ответил Джанни.

— Ладно, все это теперь в прошлом… — вздохнул Креспи. — Как и ужины, которые мы устраивали в честь артистов после премьер…

— Всегда свежая рыба из залива и лимонный шербет, — уточнил Джанни.

— Это тоже была своего рода традиция… Я принимал здесь божественную Сезанцони, Федора Шаляпина, Тито Скипа 78 и великого Беньямино Джильи 79, Джильду делла Рицца и маэстро Масканьи… Помнишь, Джанни, как Джильи после обеда пел «Luna Rossa» 80…

— Надо сказать, что он очень любил ваше «Лакрима-Кристи» 81, ваше сиятельство.

Креспи выпрямился.

— Какую великолепную мысль ты мне подал, Джанни! У нас наверняка осталось несколько бутылок.

Пол начал выказывать признаки раздражения. Ему вдруг показалось, что он участвует в тщательно отрепетированном спектакле, который устроили два старика, разыгрывающие настоящую неаполитанскую комедию, пытаясь забыть о действительности. От созерцания накрытого стола его аппетит усилился, и он пожалел, что не захватил из столовой какой-нибудь еды, которую при случае мог бы вытащить из кармана. Но теперь речь шла не о воспоминаниях. Джанни покинул столовую и через минуту вернулся с бутылкой, горлышко которой было обернуто девственно-белой салфеткой. Он налил немного вина в рюмку дона Этторе, который благоговейно поднес ее ко рту.

— Черт возьми, Джанни!.. Это тебе не морковный сок.

— Уж точно нет, ваше сиятельство! Это ваше вино. Ваше вино с вашим гербом на бутылке.

— У меня виноградники в предгорьях Везувия — настоящее волшебное кольцо Вакха, окружающее поместье Вулкана, — пояснил дон Этторе с преувеличенным одушевлением. — Плохо только, что с начала войны за ними никто не ухаживает, и меня предупредили, что немцы, отступая, заминировали их, чтобы перекрыть дорогу к аэродрому, расположенному ниже по склону. Это бутылка тридцать девятого года… Наш последний урожай, да, Джанни? К счастью, это был хороший год.

Он наклонился к Сабине, которая попыталась отказаться:

— Простите меня, синьор Креспи, но я не могу пить вино на пустой желудок. Я могу затянуть арию из «Аиды», и вам это может не понравиться, особенно после певцов, о которых вы рассказывали.

Дон Этторе замер и задумчиво смотрел на нее, словно оживляя в памяти длинную череду прекрасных лиц оперных див, взволнованных только что исполнявшейся ими музыкой. Пол тоже любовался ее изящным профилем под золотым шлемом волос. «Неудивительно, что Жюэн обратил на нее внимание», — подумал он. Она почувствовала, что он за ней наблюдает, и настороженно обернулась.

— Если бы я знал, то захватил бы банку тушенки из пайка — только для того, чтобы съесть ее из красивой тарелки, — прошептал он, чтобы успокоить ее.

— Раз ничего больше нет, давайте ваш джем, — попросила она тихо.

Стараясь, чтобы хозяин дома ничего не заметил, он передал ей под скатертью упаковку. Она улыбнулась и начала жевать липкую сладость, пряча ее в ладони, как девчонка. Его охватило ощущение счастья, какого он не испытывал с того времени, когда думал, что во время лодочной прогулки по Чарлз-ривер влюбился в некую Энис. Вино подмигивало ему из хрустальных бокалов, как та синьорина, на которую намекал Джанни. Он выпил, закрыв глаза с пылом истинно верующего человека.

— Капля блаженства в готовом обрушиться мире, — вздохнул Креспи, словно угадав его состояние. — Мои слова следует понимать буквально: этот двухсотлетний дом, где прошла вся моя жизнь, доживает последние дни. Каждый вечер я ложусь спать с ощущением, что ночью он рухнет и похоронит меня под обломками. В соседнее здание в начале июля попала бомба, и я боюсь, что скоро здесь будет слышен только грохот падающих стен, а не музыка.

— Не все так мрачно, дон Этторе! Мне кажется, дом еще достаточно крепок.