Шесть серых гусей - Кулонж Анри. Страница 56

— Он больше не может опираться на соседний особняк, и я вынужден подпирать разными бревнами и балками стену, выходящую на площадь Сан-Паскуале.

— Вам, наверное, было очень страшно, — сказала Сабина.

— Джанни тогда тоже уехал к матери, что его и спасло. Я же мог погибнуть в самом центре парка вилла Коммунале под обломками кафе «Вакка», в которое всегда ходил. Когда его разбомбили, я как раз шел туда. Я очень его любил, оно было дорого всем коренным неаполитанцам вроде меня. Это был еще Неаполь восьмидесятых. Там пили марсалу из цветных рюмок. Потом я часто слушал духовой оркестр, игравший в беседке в парке… Да, это случилось тринадцатого июля, за несколько дней до того, как разрушили церковь Санта-Кьяра. Я распластался на земле, не понимая, что бомбят не только кафе, но и весь район, прилегающий к парку. Как только бомбы перестали падать, я бросился к дому. Повсюду валялись камни, начались пожары, слышались крики… Это было ужасно. Когда я прибежал сюда, то увидел Домитиллу, появившуюся из-за стены дыма, растрепанную и простирающую руки, как сомнамбула. Она кричала: «Дом сейчас упадет на нас, дом сейчас упадет!» Я взял себя в руки и попытался успокоить девочку… Само собой, ее отца не было дома.

Волнение мешало ему говорить. Повисло молчание, и Пол услышал, как где-то далеко бьют часы. Он через стол перегнулся к старику:

— Синьор Креспи, понимаю, какие испытания вам пришлось перенести, и благодарю вас за то, что вы угостили нас в такое время всеобщего дефицита этим восхитительным нектаром, но я не забыл о нашем деле, которое, увы, не располагает к возлияниям… Опишите мне эту девушку.

Дон Этторе, кажется, посчитал его вопрос праздным, если не нескромным.

— Я собираюсь допросить ее в госпитале, — уточнил Пол. — И намерен проверить все…

Глаза старика забегали.

— Могу я сделать вам признание? Из тех, которые делают только случайным знакомым? Два или три месяца назад Домитилла стала радостью этого дома. Настоящим утешением для нас с Джанни. Маленькая шестнадцатилетняя танагрская статуэтка, которую отец держал взаперти. Может быть, он боялся, что она свяжется с сомнительными личностями, которые бывали у него в гостях. Хуже всего то, что он не мог ее нормально кормить. Сколько раз нам приходилось — не так ли, Джанни? — подкармливать ее из нашего скромного пайка… Но иногда я даже радовался, что у нее такой отец, иначе она не искала бы убежища здесь, у нас.

Лицо его приняло восторженное выражение, и Пол захотел спросить, не ее ли он видел тогда у дома и каким способом она благодарила его за драгоценную пищу.

— Но на этот раз ее терпение лопнуло, и она возненавидела квартиру на третьем этаже. Может, причина ее решения в чем-то, о чем я не знаю, но она дала мне понять, что не собирается сюда возвращаться.

Он глубоко вздохнул. «Она вернется, — хотел сказать Пол в утешение старику. — Если она и в самом деле душа этого дома, она появится вновь, грациозно выйдя из фиакра или из морской пены в длинном старинном платье».

— Что касается еды… Простите мне этот маскарад, — продолжил дон Этторе более веселым голосом, словно желая прогнать подступившую печаль. — Может быть, когда-нибудь я смогу угостить вас по-настоящему, если Джанни еще не разучился готовить.

— Вы что, ничего не ели сегодня? — спросила Сабина.

— Почему, ел. Утром — яблоко, немного меда и молочных продуктов, которые Джанни привез от матери, — сказал он, улыбаясь. — Это, конечно, весьма скудная пища, но, как говорят англичане, съедай каждый день по яблоку, и не придется звать врача. Я никогда так хорошо себя не чувствовал, правда. Пойдемте, дорогая, я покажу вам свои картины, чтобы вы имели представление о том, каким изысканным городом был когда-то Неаполь.

Он подошел к Сабине и галантно предложил ей руку, чтобы проводить в ломившуюся от мебели гостиную, двери которой выходили на длинную галерею. На низких столиках громоздились стопки книг, что создавало особую атмосферу, проникнутую исследовательским духом и эрудицией, которой Пол не ожидал найти в этом палаццо, словно замершем вне времени и пространства. Джанни, чье лицо покрылось от волнения красными пятнами, торжественный и чопорный, зажег свечи, озарившие комнату теплым светом. Креспи предложил Сабине присесть на широкую софу, обитую шелком цвета ее волос. Ей показалось, что вино — хотя она и выпила всего несколько глотков — ударило ей в голову, и она неожиданно почувствовала такую усталость, что захотелось закрыть глаза.

— Синьора, последний раз я видел на войне женщин в тысяча девятьсот шестнадцатом, — сказал дон Этторе. — Мы тогда сражались на стороне победителей, я командовал эскадроном. Вы так же очаровательны, как они… — прошептал он, вновь охваченный воспоминаниями.

Он заметил, что Сабина его не слушает. Пучок немного ослаб, лицо осунулось, и она задремала с детским выражением на лице и остатками джема в уголках рта. Он заговорщицки ей улыбнулся, хотя она этого и не видела.

— Как она провалилась в сон, — прошептал он, обращаясь к Полу. — Словно всегда здесь жила.

Пол задумчиво кивнул. Он, в отличие от Креспи, боялся, что у него могут украсть ночь любви, и даже не решался взглянуть на женщину. Его взгляд блуждал по стенам.

— Какой великолепный вариант «Дидоны и Энея» Солимены 82, — сказал он, чтобы прервать молчание. — Я видел только фотографию большой картины из палаццо Спинелли.

Креспи оживился.

— Это этюд, — ответил он. — Вижу, вы разбираетесь в живописи…

— По правде говоря, я не очень хорошо знаю неаполитанскую школу!

— Ее считают провинциальной, а зря… Все забыли, что в конце восемнадцатого века Неаполь был самым большим городом Европы! У меня есть несколько прекрасных полотен, с которыми я никогда не расставался. Вот эта — «Святое семейство» Ланфранко 83, в детстве я ее так любил, что родители даже думали, что я стану священником. Вот два натюрморта: один принадлежит кисти Паоло Порпоры 84, другой — Руопполо 85. Посмотрите, сколько блюд, кажется, что и в самом деле обедаешь. Эти парные картины кисти Рафаэля Менгса 86 достались мне от деда. А этот редкий Ваккаро 87 так возвышает и умиротворяет меня, что, любуясь им, я даже решил несколько сложных уравнений.

— Вы знаете, что в мои обязанности входит также выяснение мест, где прячут произведения искусства, для того, чтобы предотвратить их уничтожение оккупационной армией? Вы никогда не думали о том, что бомбардировки… а также этот сомнительный сосед, который жил над вами… Вы не думали о том, чтобы отнести их в подвал, чтобы защитить?

Креспи пожал плечами:

— Вы можете представить, как мы с Джанни снимаем их со стены и тащим по лестнице, рискуя поскользнуться и упасть, только для того, чтобы на них обрушились своды подвала? Это там они будут в опасности! И потом — где теперь большой вариант «Дидоны»? В каком сыром погребе, в каком монастыре валяется эта картина, ничем не защищенная от воров и бандитов? Нет, капитан, эти полотна никогда не покинут комнаты, где они висели всегда. На этом доме несчастье уже оставило свои отметины, и я не буду добавлять к ним новые, оголяя стены. Представьте себе, что к трещинам прибавятся пятна от исчезнувших картин, как клейма! Я тогда не смогу работать здесь, — сказал он, показывая на два раскрытых фолианта на письменном столе.

Пола охватило любопытство. Он нагнулся и прочел: «Uber Formal Unentscheidbare Satze der „Principia Methematica“ und Verwandter Systeme» 88. Вокруг книг лежали листы, покрытые уравнениями, записанными мелким аккуратным почерком.