Санитарная рубка - Щукин Михаил Николаевич. Страница 13

Куда, почему он уходит?

Анна хотела закричать ему вслед, но голос ее покинул, и она онемела, лишь увидела: там, где прошел Алексей, проявились его следы. Они четко обозначились на сияющем снеге и стали наполняться кровью — доверху, всклень. Анна опустилась на колени, протянула руку к первому следу и ощутила пальцами, что кровь не остыла, что она — теплая.

Отдернулась, распахнула глаза и едва не закричала от страха, сжимаясь в комок — огромная, лоснящаяся собака, наклонив лобастую, как у теленка, голову, лизала ей руку. Широкий язык был шершавым и теплым. Сама Анна лежала на ковровой дорожке, руку перехватывала толстая матерчатая лента, завязанной на запястье хитрым узлом. Другой конец этой ленты, затянутый таким же узлом, был захлестнут за изгиб трубы отопления.

Собака подняла морду вверх, подбирая язык, и скосила карий глаз с красными прожилками на белках. Выгнулась, зевнула и отошла чуть в сторону, улеглась на пол, выставила перед собой толстые, крепкие лапы. «Это какой же она породы?» — подумала Анна и удивилась, что подумала сейчас именно об этом. Приподнялась на локте и огляделась. В маленькой комнате, оклеенной зелеными обоями, не имелось никакой мебели, как не имелось и окон. Под потолком тускло светилась лампочка в пластмассовом колпаке и нельзя было понять — утро сейчас, вечер, день или ночь.

Анну привезли сюда те же самые парни, которые засунули ее в микроавтобус. Привели в эту комнату, сноровисто привязали матерчатой лентой к трубе, проверили на прочность узлы и ушли, ничего не сказав и даже не оглянувшись. Она осталась сидеть на полу, на ковровой дорожке, пыталась понять, что с ней произошло и что ей нужно будет делать, что говорить, но ни одной толковой мысли на ум не приходило, будто парень, равнодушно ударивший ее в микроавтобусе, вышиб из головы все мысли, оставив лишь пугающую пустоту. Сколько она здесь просидела, Анна не знала, наверное, все-таки долго, если сморилась в сон, который так ее напутал. Сейчас, заново переживая этот сон, она испытывала только страх.

Что теперь будет?

Собака, словно ее толкнули, резко вскочила и, цокая по линолеуму когтями, подбежала к двери, которая широко открылась, и в комнату вошел мужчина. В легкой, аккуратной куртке, в брюках, выглаженных так старательно, что о стрелки можно было обрезаться, с невыразительным, незапоминающимся лицом, осторожный в движениях он показался клерком средней руки, которых появилось в последнее время так много и так они были друг на друга похожи, будто их штамповали на одном станке.

Аккуратно поддернув брюки, мужчина присел на корточки перед Анной и неожиданно, цепко и больно ухватил ее за подбородок, негромко сказал:

— В глаза надо смотреть, девушка, в глаза. Тебя не учили хорошим манерам в детстве?

Был он чисто выбрит, пахло от него дорогим парфюмом, и казалось, что от такого аккуратного человека не может исходить угроза, но глаза его смотрели так бесстрастно-холодно и властно, что невольно хотелось отвести взгляд.

Анна вздрогнула и передернула плечами.

— Не бойся, бить тебя не будут. А что губку чуть повредили — просим прощения, издержки производства. Случается, что подчиненные нарушают приказы начальства, увы, случается. Ты ведь тоже инструкцию начальства нарушила, взяла и унесла папочку из архива, нехорошо поступила, нехорошо. Я бы тебя за такую вольность без выходного пособия уволил. Ну, да ладно, меры дисциплинарного воздействия мы сейчас обсуждать не будем. Вопрос простой — где эта папочка, где все бумажки, которые Богатырев собрал? Куда ты их спрятала? Будем говорить? Ты нам расскажешь, мы тебя посадим в машинку отвезем домой, еще и денежек дадим — и расстанемся. Нравится такой расклад?

Анна пыталась, отвернуться, но сильные пальцы крепко держали за подбородок — не вырваться.

— Дайте мне пить, я очень пить хочу.

— Желание дамы — закон для джентльмена. И напоим, и накормим, надо будет, и цветы подарим. Давай, поднимайся, — Ухватил Анну за руку, помог подняться, быстро, ловко развязал тугой узел, отбросил матерчатую ленту, и собака неожиданно гавкнула, раскатисто и гулко, словно была недовольна. — А ты молчи, тебя не спрашивают, сиди и не тявкай. Прошу…

Подтолкнул Анну к двери и пошел следом. За ним, как нетрудно было догадаться по цоканью когтей, направилась и собака. Миновали узкий короткий коридор и оказались в большом зале, посредине которого стоял круглый стол, богато накрытый, как для приема высоких гостей. Работал телевизор, шла программа местных новостей, и Анна поняла, что уже поздний вечер.

— Присаживайся. Что будешь пить?

— Водку! — неожиданно для самой себя выпалила Анна. И ухватилась за эту внезапно явившуюся догадку, как за хрупкую веточку.

— Сюрприз, — неподдельно удивился мужчина. — А глядя на тебя и не подумаешь — обычная конторская, пардон, архивная мышка. Хорошо, есть у нас и водка.

Откупорил бутылку, налил водки в пузатую рюмку и подвинул тарелку с красной рыбой, неслышно положил, как вышколенный официант, вилку и нож.

— Извольте откушать.

Прохладная водка огненным комком прокатилась по горлу, дыхание перехватило, и Анна закашлялась до слез. Мужчина с любопытством, изучающе смотрел на нее.

— Еще, — едва прокашлявшись, попросила Анна и пристукнула донышком пустой рюмки о стол.

— Ты что, алкоголичка?

— Нет, просто люблю выпить. — Мысль работала ясно и быстро — оттянуть время, только бы не переиграть под холодным, стерегущим взглядом, который пронизывал ее, казалось, насквозь.

Вторую рюмку она еле-еле выцедила. Дурнота ударила в голову, и стол поплыл перед глазами. Только бы сохранить ясность, только бы не сорваться… Третью налила уже сама, торопливо, расплескивая водку, и сразу же выпила — боялась, что рюмку у нее отберут.

— Нет, так дело не пойдет. — Мужчина отставил в сторону бутылку, отодвинул пустую рюмку. — Лучше рыбки пожуй…

— Не хочу, — капризно сказала Анна и отодвинула тарелку. — Я так давно не пила… А еще можно? Жалко, что нельзя, жалко… Может… Может, может, может быть…

Она хихикнула, дотронувшись пальцем до разбитой губы, и сползла со стула на пол. Не переставай хихикать, свернулась калачиком и сунула ладонь под голову. Теперь, пожалуй, и притворяться сильно не надо — водку она пила в последний раз в далеком студенчестве, да и то лишь чуть-чуть, и теперь дурная волна так раскачивала, что Анна не смогла бы устоять на ногах. Поэтому лучше лежать и хихикать.

Сильные руки встряхнули за плечи, но Анна даже глаза не открыла.

— Вот черт! Давай сюда! Неужели так поддает?

Кто-то еще вошел в зал, прозвучал другой голос:

— Саныч, может, картину гонит? Водит нас за нос!

— Я ее вообще тогда без носа оставлю. И без ушей. Ладно, тащи на место, отложим до завтра.

Жесткие, как из дерева, руки легко оторвали Анну от пола и унесли в комнату, на ковровую дорожку. Затянулся на запястье тугой узел, и зацокали по линолеуму собачьи когти. На этот раз собака легла у порога, закрыв снизу весь дверной проем. Скрестила широкие лапы, положила на них морду и стала пристально смотреть карими светящимися глазами на Анну, будто изучала ее или старалась запомнить.

Водка брала свое. Покачивался пол, раскрытая дверь вместе со стеной уплывала в сторону, и сильно подташнивало. Анна подтягивала к животу колени, старалась глубоко дышать, чтобы не так сильно душил перегарный запах, пыталась задремать, но всякий раз вскидывалась и снова видела перед собой неподвижные глаза собаки.

Вспоминался ярко отпечатавшийся в памяти недавний сон. Снег, Алексей, идущий по этому снегу босым, леденящий холод и следы, налитые кровью… Снег… А ведь тогда тоже шел снег, он падал и падал, не прерываясь, накрывал своей белизной грязный, неприбранный город, словно истово желал упрятать все его изъяны. Густо валил, плотной стеной, не оставляя в белой мешанине даже малого просвета. Анна, возвращаясь с работы, не торопилась, как обычно, быстрее добежать до трамвайной остановки. Медленно брела по парку, пустому и тихому в этот вечерний час, как будто купалась в снегопаде, который чудно блестел и переливался в свете фонарей. Под фонарем, на лавочке, она и разглядела… Сначала — сгорбленную фигуру, на которой уже лежал маленький сугробик. Подошла, дотронулась до плеча, спросила: