Санитарная рубка - Щукин Михаил Николаевич. Страница 11

— Не советовал бы я тебе, Николай. Чего задумал?

— По одной еще наливай. Задумать я ничего не задумал, огляжусь для начала…

Сергей недовольно покачал головой и разлил оставшуюся водку по стаканам, выпил и пошел к пилораме. Скоро оттуда донеслись удары молотка по железу, взвизгнула бензопила. Сначала Богатырев хотел пойти следом за Сергеем, помочь ему, но лавочка, на которой они сидели в садике, так манила прилечь, и он прилег, подтянув ноги и сунув ладонь под голову, будто в детстве. И сразу уснул, как в яму провалился.

Пробудился так же внезапно. Над землей уже сгустились сумерки, тянуло прохладой, в окнах горел свет. Тихо, благостно было в округе и ничто не нарушало покой быстро наступающей ночи, которая так же сулила тишину и спокойствие. Ничего не менялось в природном круге и человеческие страсти, булькавшие, как вода в котелке, и выплескивавшиеся через края, власти в этом вечном круге не имели.

И так не хотелось выбираться из него, такого мирного и уютною, так не хотелось идти куда-то и что-то делать. Будто на шею, которая в волдырях и мозолях, натягивали шершавый и жесткий хомут. Но деваться, однако, некуда, и никто этот хомут, кроме тебя, не потащит.

В доме, стараясь, чтобы его не увидела Светлана, быстро и бесшумно Богатырев проскользнул к своей сумке, достал пистолет и сунул его в карман. Так же бесшумно и быстро выскользнул за ограду, замедлился у лавочки, туже перетянув и заново завязав шнурки на туфлях, подпрыгнул, проверяя по привычке — не звякнет ли чего? Тихо. Вот и ладно. Вытащил пистолет из кармана, засунул его за ремень и упругим шагом двинулся по краю улицы.

«Шире, дале, боле, выше… Вот тебе и милая родина… Отдохнуть душой и телом собирался, товарищ капитан? Не повезло… Тебе всегда не везет, Богатырев. Не везет и не едет… Ладно, не канючь, сопли вытер и вперед — на рекогносцировку».

В свете редких фонарей на первомайских улицах он точно сориентировался, не заплутал и скоро, миновав улицу Советскую, уже спускался к Оби, где на взгорке высился трехэтажный особняк, обнесенный высоким кирпичным забором. Одолеть его без лестницы — дело дохлое. Богатырев двинулся вдоль забора и вскоре увидел коряжистую сосну с обломленной верхушкой и с толстыми длинными сучьями. Подпрыгнул, ухватился за нижний сук, залез наверх и, прижимаясь к стволу, огляделся. Весь двор и сам особняк освещались фонарями и виделось, что изнутри, по краю каменной кладки забора, тянется колючая проволока, бросает на землю увеличенную тень, и кажется, что земля тоже огорожена и охраняется от посторонних. Нижние окна в особняке были раскрыты и слышались невнятные голоса, неясный шум, иногда начинала звучать музыка и сразу же обрывалась. От высокого крыльца тянулись дорожки, выложенные плиткой и обсаженные по краям крохотными елочками, тянулись они к бане, к гаражу, к летней беседке и к маленькому прудику, в середине которого пульсировал цветной фонтанчик — вспыхивал, как маячок, и переливался то красным, то зеленым, то синим цветом, поочередно меняя окраску травы.

«Как там раньше в газетах писали? Контрасты капитализма? Блеск богатых и нищета бедных? — совсем некстати подумал Богатырев, вспомнив увиденные сегодня улицу Ленина с торговцами и разоренный ДОК — Осталось только золотые унитазы поставить, хотя, наверное, и такие уже есть… Не отвлекайся. Чего дальше делаем?»

Четкого плана у него не имелось, и он сам не знал толком — зачем ему нужно попасть на территорию особняка. Глупо, конечно, было надеяться, что услышит или увидит нечто важное и нужное. Скорее всего, ничего не услышит и не увидит ничего, кроме того, что освещено фонарями. Но непонятное упрямство не давало покоя и толкало вперед. Он уже начал примериваться: если по толстому суку пройти чуть дальше, то, хорошенько оттолкнувшись, можно и перепрыгнуть через забор, не зацепившись за колючую проволоку. И даже ногу на сук поставил, но в этот момент дверь особняка распахнулась, и на крыльцо, на свет, вывалились две девицы в ночных пеньюарах, таких прозрачных, что показалось сначала, что девицы голые. Они прикурили от одной зажигалки и, помигивая сигаретными огоньками, спустились на дорожку. Прошли, приближаясь к забору, к тому месту, где на сосне сидел Богатырев, и замешкались.

— А свет в бане кто включит? — спросила одна из девиц, и по голосу стало ясно, что она крепко пьяна.

— Откуда я знаю! Слышь, а горшок тут есть летний? — Вторая была ничуть не трезвее.

— Там-то есть, в бане, я помню.

— Да ну! Давай под заборчиком. На пленэре… — Девицы хихикнули, свернули с дорожки и раскорячились под забором. Зажурчали.

— Слушай, а чего это Каравай такой хурал сегодня собрал? Даже чурки магомедовские приехали, я их боюсь до жути, как будто с дерева вчера слезли…

— А я на прошлой неделе Каравая встретила. Возле «Центрального» с какими-то хмырями стоял — в рубашке, в галстучке, костюмчик искрится, глянул на меня, как на пустое место, будто и не видел ни разу. Крендель ему что ли откусить, козлу вонючему…

— Подавишься, там не крендель, а оглобля…

— Какие-то они все надрюченные сегодня, как будто шухер случился. Ты ничего не слышала? |

— Оно мне надо?! Голову забивать! Пошли в баню, подмоемся. Должен же где-то выключатель там быть…

— Зажигалкой посветим, найдем.

Девицы вырулили на дорожку и, покачиваясь, уплыли в баню. Скоро в ней загорелся свет — нашли страдалицы выключатель.

Богатырев дождался, когда девицы выбрались из бани и прошествовали обратно — в особняк. Осторожно ступил на сук, продвинулся по нему, проверяя на прочность. Сук держал крепко. Слегка спружинил ногами, оттолкнулся и прыгнул через забор в ограду. Приземлился удачно и сразу нырнул под стену особняка, в тень. Прижался спиной к прохладному кирпичу и замер. Совсем рядом, на вытянутую руку, ярко светилось узкое и высокое окно с распахнутой створкой, задернутое изнутри ярко-зелеными шторами, которые вдруг шевельнулись, разъехались, выпуская на волю еще более яркий свет, и веселый, крепкий голос известил:

— Ночь-то какая сегодня, а! Пойдем в беседку, Магомедыч, подышим…

— Нэт, подожды, — гортанно отозвался другой голос, — мнэ и здэсь воздуху хватает. Хочу твердо знат — чего получу, эсли найду эту дэвку? Мы про нэе скоро всо знат будэм.

— Да хорошо получишь, Магомедыч. Барахолка точно твоя будет. У нас же две барахолки, вот вторую тебе и выделят, через областной фонд имущества. За такие услуги не золотом платят, а зонами влияния. Они дороже золота.

— Нэ обманут?

— Не волнуйся, никто не обманет, люди серьезные, серьезней некуда. Да и абреки твои еще не раз понадобятся. А я, ты знаешь, слово своё всегда держу. Теперь все от тебя зависит. Ну, пошли в беседку…

Голоса от окна отдалились, зазвучали неразборчиво, а вскоре и вовсе растворились в общем гаме, который послышался в особняке, видно, гуляющий народ собирался перебираться в беседку.

«Сейчас все вывалят, а я тут, как карась на сковородке… Пора, брат, пора… Не засиживайся!»

Дальше рисковать было уже совсем опасно, да и глупо. Богатырев пересилил свое упрямство, обогнул особняк, рывком добежал до гаража, поднялся на его плоскую крышу и уже с нее одолел в прыжке каменный забор с колючей проволокой. Шел, не оглядываясь, поднимаясь по улице Советской, старался не попадать в свет редких фонарей и думал: «Одно ясно, что ничего не ясно. Но девку ищут — вот это точно и наверняка. Все-таки не зря через забор прыгал, хоть какая-то польза, пусть и хилая».

13

Первый рейсовый автобус с автовокзала райцентра Первомайска отбыл в Сибирск точно по расписанию — в семь утра. Светлана, утирая слезы концами черного платка, долго взмахивала рукой, Сергей придерживал ее за плечо и на Богатырева не смотрел, отводил глаза в сторону. Холодно они расстались с шурином нынешним утром, будто после вчерашнего разговора невидимая борозда расчеркнула их.

Автобус, добираясь по объездной дороге до трассы, дребезжал и скрежетал всем своим старым, изношенным железом, подпрыгивал на ухабах, вздымая с грязного пола столбы пыли, но тянул исправно и до асфальта докатился благополучно. А там выровнялся, мотор загудел равномерно и пыль в салоне улеглась на прежнее место. Богатырев ничего этого не видел и не чуял, спал, как младенец, укутанный в мягкие пеленки, а проснулся лишь неподалеку от города, когда ощутил, что занемела шея. Пошевелился, взглянул в окно, пытаясь определить, где сейчас едут, и невольно расслышал женский голос, который звучал сзади, с соседнего сиденья. Звучал негромко и безнадежно, повторяя, видимо, уже не в первый раз житейскую историю: