Время жить (трилогия) (СИ) - Тарнавская Мила. Страница 311
– Всем на пол! Лечь! Я сказал, лежать! Руки за голову!
Недостаточно проворных сбивали с ног, поддавая прикладами. Других выталкивали из кабинетов и укладывали в коридоре – вперемешку мужчин и женщин. Повсюду были слышны испуганные крики, ругань и женский визг. Со звоном и лязгом сбрасывались со столов пишущие машинки, разлетались под ударами прикладов стеклянные дверцы шкафов, хрустели переворачиваемые тумбочки, грубые ботинки топтались по разбросанным бумагам.
Но основная масса налетчиков не отвлекалась на погром. Поток людей в камуфляже словно легион тропических муравьев стремился все дальше и дальше, затопляя редакцию зелено-бурой волной.
Небольшая приемная. У столика с пишущей машинкой испуганная секретарша прижимает к груди папку.
– На пол!………! Руки за голову!… Да заткните кто-нибудь эту сучку!
С грохотом распахивается дверь в кабинет, большую часть которого занимает длинный стол с расставленными вокруг стульями. Из-за стола навстречу налетчикам поднимается невысокий человек лет пятидесяти.
– Вы – Кайр Линион, главный редактор газеты?! – азартно спрашивает один из людей в камуфляже.
– Да. А кто вы такие?! И снимите маску – я не желаю говорить с людьми, которые прячут свои лица.
Голос Линиона холодно спокоен и тверд, и это немного сбивает спесь с налетчиков. Один из них стягивает с головы шлем-маску и приглаживает рукой коротко стриженые волосы.
– Тайная государственная полиция ТЭГРА. Обер-шар-лейтенант Месснер.
– Вот как? И чем вызвано ваше беззаконное вторжение?
– Почему беззаконное? – ухмыляется Месснер. Он снова полностью овладел собой. – Вот распоряжение Комиссии по нравственности о закрытии вашей газеты.
– Я не признаю такой комиссии, – голос главного редактора по-прежнему спокоен и в нем проскальзывают презрительные интонации. – Ее деятельность противоречит Конституции Горданы, конкретно, статье о свободе слова.
– Вы можете думать что хотите, господин Линион, – насмешливо замечает Месснер. – Но сейчас вы пойдете с нами.
– Это арест? На каком основании, позвольте спросить? Распоряжение еще одного антиконституционного органа – так называемой Чрезвычайной комиссии прокурора Тревиса? Его не подтвердит ни один суд!
– Вы хотите жаловаться в суд? -Месснер откровенно развлекается. – Да хоть самому баргандскому императору! Мы – ТЭГРА, мы можем все!… Увести его! И пришлите сюда пару ребят с мешками – пусть упакуют все бумаги!
Двое людей в масках заворачивают главному редактору руки за спину и выталкивают его прочь из кабинета. Месснер, все еще держа свой шлем-маску в руке, не спеша обходит вокруг стола, садится на редакторское место и задирает ноги, ставя их прямо на столешницу.
– Эй, у кого там есть фотик? А ну, щелкните меня здесь на память!
Внезапно звонит телефон. Месснер лениво протягивает руку к аппарату.
– Я могу поговорить с господином Линионом? – звучит в трубке далекий голос.
– Его нет. Кто это говорит?! Ваше имя?!
Неясный возглас и сразу же короткие гудки. Месснер пожимает плечами, кладет трубку обратно на аппарат и принимает более удобную позу.
– Так у кого там фотоаппарат?!…
– Вот черт!
Майдер Билон бросил трубку так резко, словно в ней сидела змея. Чужой полицейский окрик до сих пор тревожно шумел у него в ушах. Похоже, на своем новом месте он не проработал и двух недель.
И все же Билон не был уверен до конца. О том, что "Утреннюю звезду" собираются закрыть, было известно еще в ходе процесса Джойвара. Такое решение должна была со дня на день принять недавно созданная организация со странным названием Комиссия по нравственности. Однако вероятность полицейского налета среди бела дня считалась незначительной – Кирстен и так победил, зачем ему опускаться до силовых методов?…
Может быть, на месте случайно не оказалось ни главного, ни его секретарши, которые всегда отвечали ему условленной фразой? Такого, правда, еще ни разу не случалось, но вдруг? Обстановка нервная, мало ли что могло произойти?…
Правда, успокаивать себя вряд ли имело смысл. Билон понимал, что должен разобраться во всем сам. Выйдя из телефонной будки, он отправился к своему автомобилю. И пятнадцать минут спустя он уже сворачивал на неширокую, но оживленную улицу недалеко от центра, где на первом этаже высотного здания располагалась редакция "Утренней звезды".
То, что он увидел, заставило его резко притормозить. Пространство вокруг здания было огорожено широкой красно-белой лентой, какой обычно пользовалась полиция, и какие-то вооруженные люди в камуфляже и черных масках, закрывающих все лицо, нетерпеливыми жестами отгоняли в сторону зевак и прохожих. Прямо ко входу был подогнан огромный фургон с броской надписью "Мясо", и в него, кажется, заводили людей, держащих руки за головой. Рядом было припарковано несколько темно-фиолетовых микроавтобусов с затененными стеклами.
Чей-то нетерпеливый сигнал сзади вывел Билона из оцепенения. Он тронулся с места и медленно проехал мимо редакции, словно обычный зевака, привлеченный непонятным событием. Вблизи было видно, что входная дверь сорвана с петель, а стены вокруг выщерблены и покрыты копотью. Также, хотя фургон и заслонял вид, Билон успел заметить среди людей, которых выводили из здания, нескольких знакомых ему сотрудников "Утренней звезды".
Один из охранников в маске, заметив интерес Билона к происходящему, сердито махнул ему автоматом – проезжай, мол, и Билон покорно увеличил скорость. Здесь уже все было ясно.
Через три квартала Билон медленно остановил автомобиль у обочины и в смятении опустил голову на руль. Он знал, что за Движение взялись всерьез, и ждал чего-то подобного – но не так скоро. На некоторое время ему стало страшно – только сейчас он понял по-настоящему, какую дорогу выбрал, и что на ней может ожидать его самого. Однако обратного пути уже не было: статья о процессе Джойвара неделю назад как вышла в свет, и всем, кому надо знать, уже, наверняка, давно известно о том, кто скрывается за наспех выбранным псевдонимом Рина Траверс.
Поэтому вместо того чтобы и дальше паниковать и жаловаться на судьбу, Майдер Билон вылез из машины и из ближайшей телефонной будки позвонил в Зейгалап Орне Маруэно.
– То, чего мы опасались, произошло, – сказал он ей и в нескольких фразах описал увиденное.
Орна несколько секунд молчала.
– Наверное, тебе лучше на время уехать из Реперайтера, – услышал он наконец ее голос.
– Я тоже так думаю, – откликнулся Билон. – Я могу приехать к тебе?
– Да, конечно. И лучше бы тебе это сделать уже сегодня!
– Я так и поступлю, – заверил ее Билон. – Я выеду вечером и буду у вас где-то к утру.
– Позвони, как только будешь в городе, – попросила Орна. – Я буду ждать. Береги себя.
– Ты тоже. До встречи.
Повесив трубку, Билон снова почувствовал себя бодрым и собранным. Появление новой задачи всегда действовало на него мобилизующе.
К вечеру Билон мог быть вполне довольным собой. За полдня он проделал громадную работу и теперь чувствовал себя полностью готовым к новым испытаниям. Большая часть его денег была переведена на номерной золотой счет в одном из банков "тридцатки", а остальное было снято в виде наличных и теперь покоилось в нагрудном кармане рубашки, заколотом булавкой. Свою прежнюю квартиру, в которой он так и не успел толком обжиться после возвращения из Зерманда, Билон сдал, вернув ключи управляющему домом. Большую часть вещей он перевез в камеру хранения, заключив договор сроком на год, а меньшая часть, заботливо упакованная, находилась в багажнике и на заднем сиденье его автомобиля, заправленного бензином "под пробку". Правда, Билон так пока официально и не уволился из "Курьера", но появляться на старом месте работы, как ему казалось, пока не стоило.
В подступающих зимних сумерках Билон двинулся в путь, направляясь к шоссе на Зейгалап. Перегруженный автомобиль медленно поднялся по въезду на автостраду, а затем Билону пришлось притормозить, пропуская колонну из десятка больших грузовых фургонов. Несколько секунд он равнодушно следил за ними и вдруг его словно ударило током. Все фургоны были одинаковые – белые с широкой красной полосой по бортам, надписью "Мясо" и красочными изображениями окороков и колбас. Точно такой же он видел не далее как сегодня утром у редакции "Утренней звезды"! Сразу же за грузовиками двигался микроавтобус – из-за темноты Билон не мог различить его цвет, но почти не сомневался, что он был темно-фиолетовым.