День между пятницей и воскресеньем - Лейк Ирина. Страница 31

Прямо сверху, под «молнией» лежали перчатки. Он так и не добился у тетушек, где они смогли их раздобыть, но перчатки были знатные! Югославские, замшевые, а внутри мех. Никогда в жизни Леня не видел таких перчаток, это были роскошные, шикарные перчатки, в них можно было щеголять по Калининскому проспекту, а можно было запросто уехать в экспедицию на Северный полюс. Им не было цены, этим перчаткам! Но сейчас он об этом не думал, а просто взял и протянул одну Лидочке — и она тут же расплакалась.

— Вот, — всхлипнула она. — Теперь они тоже будут скучать друг без друга. Как мы с тобой. До самой субботы!

Она проводила его до автобуса, прижимала к стеклу руку, а он — с другой стороны — свою.

— Ты же меня встретишь? — крикнула она ему в тысячный раз, и он кивнул. — Ты же записал номер рейса?

— Я запомнил, — крикнул он в ответ, а потом все-таки не выдержал, выбежал из автобуса, кинулся к ней и поцеловал. В первый раз. По-настоящему. В губы. И ему было наплевать, что на глазах у всех.

— До субботы, — тихо сказала она.

— До субботы, — отозвался он ее эхом.

— Только встреть меня обязательно!

— Лидочка… Ну конечно, я тебя встречу.

— Только не забудь! Потому что я же обязательно прилечу! Я обещаю. Я даю тебе слово.

Она не прилетела. Ни в эту субботу, ни в следующую. Он ездил встречать ее каждую неделю. Почти пятьдесят лет.

Николай. Сейчас

Николай собирал вещи. И с одной стороны, пребывал в радостном возбуждении оттого, что ему предстояло путешествие с лучшим другом и настоящий отдых, когда он выключит телефон, вдохнет спокойно, и никто не станет отвлекать и дергать его каждую минуту, но с другой стороны, был в некоторой рассеянности оттого, что не очень хорошо понимал, а что, собственно, брать с собой. Какую одежду? Конечно, они с Тамарочкой ездили на курорты и за границу, но ему казалось, что это совсем не то, сейчас ему не хотелось никаких костюмов, даже льняных (он, кстати, терпеть их не мог за вечно измятый вид, но Тамаре они нравились, и ему приходилось их носить), не хотелось галстуков и непременных закрытых туфель, без которых по вечерам не пускали в ресторан. Он предвкушал бесшабашный отпуск, именно бесшабашный, как будто им с Леней было не за семьдесят, а чуть за двадцать, ну ладно, от силы за тридцать, и как будто ехали они в какой-то развеселый стройотряд или собирались в поход. Ему хотелось носить шорты и расстегнутые рубашки с коротким рукавом, их когда-то почему-то называли «шведки», и он так и привык их называть, хоть дети и поднимали его на смех за старомодное слово. Ему хотелось обуваться в шлепанцы и теннисные туфли, кеды с резиновой подошвой, а не в удобные и практичные ортопедические сандалии. Правильности и практичности ему больше не хотелось. Да, он знал, что от плоской резиновой подошвы у него непременно заноют и разболятся суставы, о том, что кожу в его возрасте нужно особенно защищать от ультрафиолета, и про то, что два года назад у него был инфаркт, он тоже помнил. Но он собирался бросить вызов! Именно вызов своему, будь он неладен, старому организму. Это был его персональный бунт. Против возраста, против условностей, против «поберечься» и «помнить, что ты уже не мальчик». Когда он был мальчиком, ему было не до шалостей и не до праздных шатаний, так что теперь он имел полное право вести себя легкомысленно и, может быть, даже безответственно. Он заслужил. Хотя бы раз в жизни. Кто знал, сколько ее еще осталось.

Он вспомнил, что его легкая ветровка висит в шкафу в прихожей, и пошел забрать ее, чтобы бросить в чемодан. Нет, он не боялся, что его может продуть прохладным морским ветром или прострелить спину на сквозняке. Он собирался гулять по ночам, да, именно так! А на ночных променадах ветровка вполне могла пригодиться. Ему казалось, она его стройнит. Так говорила дочь, которая и подарила ему эту модную курточку.

Он прошел через холл, краем глаза заметив, что его жена стоит у окна на кухне с чашкой в руке, он быстро схватил ветровку и постарался проскользнуть назад незамеченным, но было поздно — она услышала его шаги и обернулась.

— Стой! — хрипло сказала она.

«Попался», — подумал он и про себя выругался.

— Ты не хочешь пожелать своей супруге доброго утра?

— С удовольствием пожелаю, Тамарочка, если тебя не смутит, что сейчас уже половина второго.

— И что ж?

— Ничего. Доброго утра, дорогая.

— То есть никакой благодарности за вчерашний вечер я не заслужила?

— Тамара, я вчера тебе ее выразил. Искренне и от души. Я очень тебе благодарен. Ты прекрасно все организовала.

Она, похоже, мало, что помнила о вчерашнем вечере: нахмурилась и отхлебнула из чашки. Николай подошел ближе и почувствовал запах алкоголя. Это вряд ли было сегодняшнее Тамарочкино похмелье. Это была уверенная заявка на завтрашнее. В чашке было вино.

— Тамара, что ты пьешь?

— А ты не видишь, что у меня в руках чайная чашка? — спросила она, но на всякий случай убрала руку подальше от него. — Я пью чай, Николаша. Из чайной чашки пьют чай. Поэтому она так и называется.

— Ну хорошо. — Ему совершенно не хотелось ввязываться с ней ни в какие дискуссии, он прекрасно знал, чем все они обычно заканчивались. Да и, честно говоря, ему было все равно, что она решила приложиться к вину, не успев проснуться. — Я пойду пройдусь до спортивного магазина.

— Это еще зачем? Решил податься в большой спорт? Купил себе место в олимпийской сборной?

Он вздохнул.

— Тамара, а можно говорить со мной нормально? Без вот этих ехидных шуток, цинизма и издевок. Попробовать разок не цепляться, а?

Она фыркнула и отвернулась к окну.

— Какой ты все-таки… — Она поискала достаточно оскорбительное слово, но, видимо, не нашла. — Тебе непременно нужно делать из меня эдакого монстра! К чему это сейчас, Николаша? Когда я так скверно себя чувствую. У меня опять эти ужасные спазмы… Голова раскалывается.

«Только молчи!» — приказал себе Николай, хотя ему очень хотелось напомнить ей о количестве выпитого вчера.

— Наверное, атмосферное давление меняется. — Она состроила мученическую гримасу и стала тереть виски.

— Да, Тамарочка, в нем, наверняка, все и дело, — быстро сказал он, развернулся и пошел в комнату.

Жена, однако, отправилась за ним. Полы длинного халата, отороченного розовыми перьями, развевались, шлепанцы противно стучали по полу. Почему-то все в ней стало его раздражать. Когда же это началось? Он и не заметил. Он остановился у двери гардеробной, ему не хотелось, чтобы она видела его вещи в чемодане. Как будто он защищал от нее свою территорию.

— Послушай, Николаша. Вчера, пока ты… пока вас с этим твоим Леонидом где-то носило, а я тут в поту… в поте… в поту лица готовила ужин, так вот, наш Витя вчера высказал одну очень здравую мысль.

— И какую же?

— Почему бы тебе не переписать компанию на детей? Ну или хотя бы сделать их совладельцами?

— Потому что… Я не стану этого делать, Тамара.

— Вот как?

— Вот так. И сейчас, как мне кажется, не время для этой темы.

— Но дети… Они же твои дети!

— Тамара, пожалуйста. — Он повернулся к ней, и почувствовал, как в висках застучало. — Мы обсуждали этот вопрос. С детьми и без детей. Неоднократно. Пока я в здравом уме, и здоровье мое меня не подводит, я буду руководить компанией сам. Детям я пока не могу доверять.

— Но я забочусь об их благополучии!

— Тогда не стоило их так баловать. Надо было приучать к самостоятельности. С детства. А то они привыкли, что все их проблемы всегда решаются как будто сами по себе. Хотя они уже очень взрослые люди.

— Я забочусь об их будущем. — Она снова отхлебнула. — Мало ли, что с тобой может… Да и наследственность у тебя неважная.

В висках у него застучало сильнее, в груди стало закипать.

— Я очень тронут твоей заботой, Тамара. Но со мной все в порядке. А дети сначала должны хотя бы немного убедить меня в том, что они в состоянии принимать серьезные решения и брать на себя большую ответственность — за людей, которые на нас работают. В компании и ее филиалах в нескольких городах, как тебе известно, у нас очень большое количество сотрудников, они все — живые люди, у них есть семьи и дети, и я как руководитель отвечаю за них тоже. Чтобы они завтра могли прийти на работу и вовремя получить свою зарплату. Что касается моих собственных, безусловно, прекрасных детей, то я пока не вижу в них лидерских качеств и достаточной степени ответственности. Что меня весьма беспокоит. А вот что касается их собственного благополучия, тут меня совершенно ничего не беспокоит — они получили блестящее образование, и жильем я их всех обеспечил, и даже транспортными средствами. У них, Тамарочка, прекрасный жизненный багаж во всех смыслах этого слова. Так что не переживай о наших замечательных детях, у них все будет хорошо. Пусть попробуют для начала самостоятельно позаботиться о себе. У них для этого есть все средства и возможности.