Родная страна - Доктороу Кори. Страница 19

— Ну ладно, — сказал я. — Мне завтра рано вставать.

— Тебе нужен костюм? — спросила мама. — Хочешь, поищу что-нибудь подходящее у папы в шкафу.

— Мам, — вздохнул я. — Меня берут на должность вебмастера. Вряд ли им нужен ботаник в деловом костюме.

Она открыла рот, словно хотела возразить, но промолчала. Потом добавила:

— Тебе видней. Но все равно оденься поприличнее, хорошо? Неряхи никому не нужны, будь они хоть трижды вебмастеры.

— Спокойной ночи, мам.

— Я люблю тебя, Маркус.

— И я тебя люблю.

Хорошо, что я включил сразу три будильника. Я ухитрился, не проснувшись, выключить и телефон, и будильник, но музыка, взревевшая во внешних динамиках моего Зверя Колченогого, была способна поднять на ноги мертвого. Я нарочно поставил песню «Взломай это» в исполнении Труди Ду и ее группы «Спидхорс», самые оглушительные дэт-металические вопли в исполнении постпанкового анархо-квирового трио, каких еще не знал ни один МР3-плеер. Открыл глаза — на часах 7:15.

Я забежал в душ, отклеил с носа пластырь и окинул критическим взглядом свое побитое лицо. Ну, с этим ничего не поделаешь. Вспомнив мамин совет, покопался в шкафу, нашел классическую белую рубашку, которую в последний раз надевал на выпускной вечер, и серые шерстяные брюки, надеванные по тому же поводу. Отыскал даже подходящие коричневые кожаные ботинки, тщательно протер их старым носком, добившись хоть какого-то блеска. Застегнул рубашку, выровнял линию пуговиц с ширинкой, оглядел себя в зеркало и даже немного загордился. Мама, как всегда, была права: в приличной одежде я выглядел (и чувствовал себя) грамотным и компетентным. Таким, которого хочется взять на работу.

Папа уже был на кухне, ел овсянку с банановыми ломтиками и клубникой.

— Ого! Да ты, сынок, у нас щеголь, — улыбнулся он.

Я обратил внимание, что он сбрил вчерашнюю щетину и оделся в спортивный костюм.

— Идешь в тренажерный зал? — спросил я.

— На пробежку, — ответил он. — Недавно начал.

Надо понимать, тренажерный зал нам теперь не по карману.

— Отлично, — похвалил я.

— Угу, — буркнул он, и я прикусил язык. Надо было промолчать. Папа смущенно замялся — это было на него не похоже. — Мама рассказала о твоем собеседовании. Овсянка на плите, резаные фрукты вон в той миске.

В последний раз папа готовил мне завтрак, когда мне было тринадцать лет. А потом я заявил, что уже стал большой и нечего ради меня хлопотать, и вместо завтрака просто хватал пару кусков поджаренного хлеба на пути к дверям. Тут до меня дошло, что он нарочно встал пораньше — проследить, чтобы я пошел устраиваться на работу не на голодный желудок. От такой заботы мне захотелось его обнять, но какая-то сила удержала меня на месте. Словно бы, признав, насколько важно для нас это событие, я невольно разрушу иллюзию нормальной жизни.

Я не гулял по Мишену в восемь утра с тех пор, как закончил школу. Заглянул к знакомому турку за чашечкой убийственно крепкого кофе, полюбовался, как он засуетился вокруг меня, услышав, что я иду устраиваться на работу. В Мишене всегда было немало бездомных, но не помню, чтобы их было так много, как сейчас. Они спали на тротуарах, в дверях заколоченных магазинов. Над обочинами едко разило мочой. Видно, дела в городе шли совсем плохо.

Допивая кофе, я подошел к главному офису избирательного штаба Джозефа Носса. Он находился между Двадцать второй и Двадцать третьей улицами, на первом этаже здания с большими витринами. Сколько себя помню, здесь располагался недорогой мебельный магазин, но в прошлом году он закрылся, и с тех пор помещение пустовало.

Широкие окна были увешаны плакатами «Джозеф Носс — будущий сенатор». Они были не синими, как у республиканцев, и не красными, как у демократов, а оранжево-коричневыми. Я взглянул на часы. Восемь двадцать. Рановато. Подергал за ручку двери — заперто. Постучал по витрине, заглянул, пытаясь разобрать, есть ли кто внутри. Там было темно, никто не отозвался. Я еще раз постучал. Тишина. Я напустил на себя самый презентабельный вид и остался у дверей ждать Флор Прентис-и-Диас.

Она прибыла ровно в восемь двадцать девять. Синие джинсы, красивая блузка, на голове платок, в руках стакан кофе из той же турецкой кофейни. Лицо серьезное, чуть ли не сердитое, словно она шла, погрузившись в свои мысли, но при виде меня улыбнулась. Разглядев мое побитое лицо, озабоченно сдвинула брови. Спросила:

— Вы Маркус?

Я улыбнулся в ответ и протянул руку.

— Здравствуйте! Извините, что я такой… — Я осторожно указал на свое лицо. — На прошлой неделе был на фестивале, и там машина взорвалась. Ничего, все не так плохо, как кажется на вид.

Она пожала мне руку. Ладонь была мягкая, сухая и теплая.

— Я слышала о том происшествии. Вам не тяжело сейчас разговаривать? Если хотите, перенесем встречу…

Я махнул рукой:

— Нет, нет! Честное слово, со мной все хорошо. К тому же Джо… мистер Носс сказал, что дело срочное. Верно?

— Да, это так. Ну хорошо, тогда заходите.

Она достала из сумочки большую связку ключей, отперла дверь, включила свет. Под потолком замигали флуоресцентные лампы, озарив просторный зал с разборными столами, под которыми валялись клубки спутанных проводов и удлинителей. Кое-где на стенах еще висели рекламные плакаты дешевых диванов, длинная кассовая стойка была завалена оборудованием для шелкографии. Кто-то поставил на стол большой вытяжной вентилятор, однако в воздухе все равно витал запах краски. Под старым, в пятнах, натяжным потолком тянулись бельевые веревки, увешанные рубашками и рекламными постерами в цветах кампании — оранжевом и коричневом.

— Здесь и происходит волшебство. — Флор подошла к столу в самой середине зала. Он был завален бумагами сильнее остальных, над ними высился большой внешний монитор. Она достала из сумочки ноутбук, присоединила к питанию и к монитору, включила, ввела пароль. Пока она набирала, я деликатно отвел глаза, но даже на слух понял, что пароль невероятно длинный и сложный — я разобрал хорошо различимый звук нажатой клавиши верхнего регистра и несколько характерных ударов по пробелу.

— Кажется, у вас очень хороший пароль, — сказал я.

— О да, — откликнулась она. — Уже несколько лет как. После того как мой аккаунт на Yahoo взломали и все, кого я знала, получили письмо о том, что меня схватили, отвезли в Лондон и ограбили, и я прошу перевести мне денег, чтобы добраться домой. Думаю, у вас тоже есть свои меры обеспечения секретности?

— Есть кое-что, — кивнул я. — Но безопасность — дело увлекательное: чем глубже погружаешься, тем сильнее понимаешь, что всегда можно что-нибудь улучшить.

По монитору потоком проплывали электронные письма. Флор напряженно всматривалась в экран, и я обратил внимание, что она не дышит. Я читал об этом состоянии, для него есть даже особое название — почтовая асфиксия. Люди подсознательно затаивают дыхание, когда просматривают почтовые ящики. Надо будет сказать ей об этом, если получу работу.

Наконец она откинулась на спинку кресла и вдохнула полной грудью.

— Мне нравится ваш выбор кофе, — сказал я. — Турок готовит потрясающе.

— Да, таких еще поискать. — Флор пригубила напиток, достала из сумочки стопку бумаг. Я узнал свое резюме. Она указала на адрес. — Живете неподалеку?

— Да, — подтвердил я. — Учился в школе имени Сезара Чавеса, тут недалеко.

— Мои дети тоже туда ходили. Но задолго до вас.

Кажется, собеседование будет успешным. Мы постепенно находим общий язык. У нас много общего: школа имени Сезара Чавеса, турецкая кофейня… И это мы еще о Барбаре Стрэтфорд не поговорили.

Она положила резюме на стол.

— Маркус, вы, кажется, замечательный человек. — Моя уверенность внезапно начала таять. Приветливое выражение Флор сменилось маской профессионализма. — Но, как я понимаю, у вас совсем мало опыта работы.

У меня вспыхнули щеки.

— Да, — пролепетал я. — То есть… — Я набрал полную грудь воздуха. — В прошлом году отца уволили из университета Беркли, и я лишился льгот. Пришлось оставить учебу. С тех пор ищу работу. Но опыт участия в избирательных кампаниях у меня есть — я два года летом работал в Коалиции избирателей за свободную Америку.