Никто не выйдет отсюда живым - Хопкинс Джерри. Страница 26
Затем он провозглашал ещё один свой выдающийся лозунг: “Думайте о нас как об эротических политиках ”.
Автору журнала “Time” Джим любезно согласился рассказать о концепции рок-театра, смешивая музыку со структурой поэтической драмы. О Лос-Анджелесе он сказал так: “Этот город ищет некий ритуал, чтобы соединить в нём свои разрозненные фрагменты. “Doors” тоже ищут тот же самый ритуал – вид электрической свадьбы”. И затем: “Мы прячемся в музыке, чтобы раскрыться”.
Джим всегда придавал значение имиджу и прессе. Перед каждым концертом он спрашивал у кого -нибудь из журналистов “Elektra”, кто из прессы находится в зале и на какую аудиторию рассчитаны их материалы. Он работал в тесном контакте с Глорией Стэйверс над её публикациями в “16”, доводя каждую из них до такого состояния, чтобы он сам был ими доволен.
То, как Джим работал с фотографиями, тоже было самораскрытием. В сентябре, когда “Doors” были в Нью-Йорке, прошло три важных фотосессии, и перед съёмками он ходил к Джею Себрингу, самому модному голливудскому стилисту причёсок – ещё до отъезда из ЛосАнджелеса.
На что бы вы хотели быть похожи? – спросил Джей.
На это, – сказал Джим, показывая вырванную страницу из исторической книжки с фотографией статуи. – На Александра Великого.
Теперь, Джим, – сказала Глория Стэйверс, – ты должен слушаться меня. – Глория привела Джима к себе домой на Восточном побережье и собиралась сделать несколько фотографий для “16”. – Я хочу, чтобы ты смотрел в камеру, а не на меня. Представь себе камеру чем-то или кем -то, чем бы ты хотел, чтобы она была – женщиной, которую ты хочешь соблазнить, мужчиной, которого ты хочешь убить, матерью, которую ты хочешь обидеть, мальчиком, которого ты хочешь соблазнить, – чем угодно, чем хочешь. Помни об этом.
Остальные “Doors” уехали. Джим начал бродить по просторной квартире, заглядывая в стенные шкафы и открывая выдвижные ящики, вытаскивая пальто и драгоценности. Глория следовала за ним, пристально наблюдая. Он подошёл к зеркалу и взъерошил волосы, приведя их в полный беспорядок. Когда Глория захотела причесать их, он огрызнулся: “Убери от меня расчёску!” Она вернулась к своей молчаливой роли фотографа. Джим натянул её шубу длиной около 70 сантиметров поверх своей вышитой рубашки, встал на фоне стены, скрестив руки на промежности, широко расставивтощие, затянутые в кожу ноги. Он смотрел исподлобья, когда начала щёлкать камера. Потом он снял пальто и рубашку и начал мерить её ожерелья.
На следующий день “Doors” явились на студию Джоэла Бродски, фотографа “Elektra”. Джим снова был одет в свои облегающие кожаные подтянутые ремнём штаны и снова без рубашки. На шее у него была одинарная нитка крошечных цветных бусинок, занятая у Глории вечером раньше. Остальным “Doors” вручили чёрные пончо, и они расположились на фоне чёрного задника, так что на фотографиях появятся только фигура Джима и три головы. В течение часа Джоэл заставлял Джона, Рэя и Робби почти не двигаться, а Джиму сказал принять такую позу, которую ему бы хотелось. Он гримасничал и выглядел сердитым, обвиняюще указывал пальцем и протягивал руки за помощью, гнул своё гибкое тело и кривлялся. Он начал пить, жадно глотая виски между съёмками; откидывая назад голову, собирал в пучок похожие на лошадиные мышцы шеи, копируя надутые губы Мика Джеггера, потом – презрительную кривую усмешку Элвиса, рычал, плевался, шипел, высовывал язык. Ни разу не улыбнулся, ни разу не засмеялся.
“ Большинство групп, когда вы фотографируете их в студии, – говорит Бродски, посмеиваются друг над другом, шутят, толкаются. “Doors” никогда этого не делали. Они всегда серьёзно относились к тому, что они делали. И Джим был самым серьёзным из четверых ”.
Глория проявила только одну плёнку. Как только она напечатала готовые фотографии, она отправила их вместе с первым альбомом “Doors” подруге в “Vogue”. Меньше, чем через неделю, Джим появился в студии “Vogue” и прошёл прямо к полке со шляпками, висевшими рядом с костюмами, оставшимися от предшествующих съёмок. Он начал их мерить и скакать рядом.
Ах-х-х, – сказал фотограф, – у меня живой клиент.
В октябре “Doors” дважды выступили в Пентагоне перед аудиторией сначала в пятьдесят, а потом – в тридцать пять тысяч человек. “Elektra” объявила, что уже получено заказов на 500 тысяч копий второго альбома. Пять американских кораблей были разгромлены и 30 подбиты от случайного налёта американской же авиации. Джон Уэйн начал снимать кино о Зелёных Беретах. В Сан-Франциско состоялся парад, названный “Смерть хиппи и рождение свободного человека ”; Джоан Бааз, Мими Фаринья и их мать были арестованы за демонстрацию в призывном центре Окленда. “Люди странные” вошли в национальную двадцатку, а в это время средних лет актёр из рекламы Виктор Ландберг записал “Открытое письмо моему сыну-тинэйджеру” на фоне Боевого гимна Республики. Последние строки:
Если ты не благодарен стране, которая дала твоему отцу возможность работать на свою семью, чтобы дать тебе всё, что ты имеешь, и если ты не чувствуешь себя достаточно гордым, чтобы бороться, чтобы продолжать в том же духе, тогда я принимаю упрёк за неудачную попытку познать истинную ценность нашего права быть. И я напомнил бы тебе, что мать будет любить тебя независимо от того, что ты делаешь, потому что она женщина. И я тоже люблю тебя, сын, но я люблю также нашу страну и принципы, на которых мы стоим. И если ты решишь сжечь свою призывную карточку, то сожги тогда же и свидетельство о рождении. С этого момента у меня нет сына.
Строки были явно натянуты. В 1967-м году это было Противостояние. В октябре Джим начал писать свои самые яркие антивоенные песни.
Первая из них получила своё название от почитаемого национального памятника “Неизвестный Солдат”, и была сделана таким же образом, как и многие ранние песни “Doors” из концертов в “Whiskey a Go Go” и “Ondine”. В течение двух-трёх месяцев она стала одним из наиболее удачных сценических номеров группы.
Жди, пока закончится война
И мы оба станем немного старше.
Неизвестный солдат…
Вдруг панихида становится празднеством. Джон и Робби присоединяются к Рэю в ритме, который был одновременно воинственным (метрономным) и карнавальным.
Завтрак, где новости прочитаны
Дети накормлены телевидением
Неродившиеся, живые, живые, мёртвые,
Пуля попадает в голову в каске.
И всё окончено для неизвестного солдата,
Всё окончено для неизвестного солдата.
Следует звук марширующих ног – это Джим, Рэй и Робби начинают шагать в унисон, а Джон обеспечивает соответствующий маршевый ритм на барабанах. Рэй отсчитывал такты.
Хат
Хат
Хат хо хи ап
Хат
Хат
Хат хо хи ап
Хат
Хат
Хат хо хи ап
Рота
Стой
Марширование прекратилось, и Джим принял образ приговорённого к расстрелу. Секунда молчания, все глаза смотрят на него: руки за спиной, будто связанные, голову он держит высоко, грудь гордо выпячена вперёд.
Це-е-е-лься!
Пли!
Длинное барабанное соло, а затем Джон обычно ломал барабанную палочку об обод барабана, изображая выстрел. Одновременно Джим резко сгибался пополам, как если бы в него попали, и как подкошенный падал на пол. Ещё одна, более длительная пауза, а потом возобновлялся звук непостижимого органа Рэя, а из всё ещё корчащейся на полу сцены фигуры исходил торжественный голос.
Сделай могилу для неизвестного солдата
Удобно устроившегося во впадине твоего плеча
Неизвестный солдат…
Снова возобновляется празднование. Джим, радостно подтанцовывая, выкрикивал:
Всё окончено!
Война окончена!
Всё окончено!
Война окончена!
В этот период написана и вторая антивоенная песня Джима – она станет со временем его самым воинственным произведением – непонятая почти никем, потому что все слышали только первые две строфы.
Пять к одному, baby,
Один из пяти.
Никто не выйдет отсюда живым.
Ты получишь своё, baby,
Я получу своё.